Александр Михайлович Ляпунов

Нежданное открытие исполнило Ляпунова глубокой тревогой и печалью. Такая опасность никак не входила ему в голову, но за долгие месяцы наблюдений имел он полное время убедиться в справедливости ужасающей догадки. Тут нельзя было ошибиться, ведь у него на глазах год от году терял зрение отец. Все признаки ему слишком знакомы. Про деда по отцовской линии, Александра Михайловича, говорили, что под конец жизни он тоже ослеп от понесенных по службе ревностных трудов. Вот и Михаил подпал той же участи, да не в совершенных летах, как покойный родитель, а много раньше. Настигнутый коварным наследственным недугом, обречен он отныне постепенной слепоте. Отвратить фатальный исход нельзя. Со временем положение астронома-наблюдателя Ляпунова сделается до крайности несносным. Что станется с ним тогда, чем ему жить? Впереди представлялись тусклые, безотрадные, не наполненные содержанием дни. Неужто занять место отца за старым конторским столом в правлении университета? Не зная, на что надеяться, погрузился он в мрачное состояние. Но так как хранил в себе свою беду, то тайна его оставалась непроницаемой для окружающих.

Все три непосредственных участника описываемых событий пребывали в выжидательном положении. Симонов ждал, когда придет на мысль благое решение, втайне надеясь, что страсти как-никак утихнут, и все устроится само собой. Ковальский, сдерживая нетерпение, уповал на то, что высокое начальство, учинив разбор, дозволит ему по своему усмотрению распоряжаться нужными инструментами. Ляпунов, затаясь и мучась дурными предчувствиями, гадал, какую участь приуготовила ему судьба.

Неожиданность, тяжкая и ошеломительная, подстерегала их за ближайшим углом. Михаилу врезался в память морозный январский день, когда служитель университета принес известие о внезапной кончине Ивана Михайловича. С минуту стоял он оцепенелый, смутно сознавая окружающее. Потом как был, без сюртука и в домашних туфлях, рванулся вниз, сквозь выстуженные сени на двор. Софья Александровна, бросившись вдогонку, накинула ему на плечи шинель. Но Михаил вдруг, очувствовавшись, медленно повернулся и вялым шагом проследовал в кабинет. Там и просидел недвижно с час или около того.

Смерть Симонова, последовавшая 10 января 1855 года, разом все перевернула, все сместила. Будто что-то у Михаила оборвалось и осталось ощущение пустоты. И как хорошо запомнился ему тот ужасный миг, когда услышал он горестную весть, так смутно и неотчетливо представлялись последующие дни. А в день похорон, 13 января, круто повернул Ляпунов направление своей жизни. Вернувшись с кладбища, прошел он в кабинет и написал прошение об отставке. Было ему тогда 34 года, и прослужил он в обсерватории четырнадцать с половиною лет.

Испрашивая увольнение от службы, сослался Михаил, ничуть не кривя душою, на все увеличивающуюся слабость глаз. Но этим не удалось пресечь скрытые толки о разладице между ним и Ковальским. Когда проникнутые сочувствием или озадаченные коллеги Ляпунова по университету затевали разговор о неожиданном его решении, он прерывал их весьма категорически. Впрочем, случалось такое нечасто, поскольку Михаил, тяготясь всяким обществом, содеялся подобием отшельника.

Ковальский был, по всей видимости, смущен нечаянным ходом событий. Быть может, не принимал он за серьезное сопротивление Ляпунова его притязаниям, считал за минутный каприз или пустое упрямство, а потому и не предвидел каких-либо серьезных последствий от распри. Мало чести было для него в случившемся. Тем более что ему же пришлось заступить Ляпунова в обсерватории. Ковальского вовсе не радовала мысль, что его докладные могут быть истолкованы превратно: будто он сам добивался в директоры. Кто бы ожидал, что Ляпунов дойдет до таких крайних пределов, до такого болезненного излишества? И вот стараниями профессора Ковальского на майском заседании Совет Казанского университета избрал Михаила Васильевича Ляпунова своим членом-корреспондентом[4]. Какое скрытое побуждение двигало Ковальским? Искал ли он случая убедить университетских коллег, что не имел к своему предшественнику злокозненных намерений? Сие осталось неизвестным его современникам.

Испытывая несказанную душевную усталь, Ляпунов всецело отдался домашнему затворничеству. Внимание и усердие его были щедро издерживаемы теперь на жену. Софья Александровна снова ждала ребенка и очень страшилась после неблагополучного исхода первых родов. Но все обошлось благополучно. Родившуюся девочку окрестили Екатериной, и Михаилу как раз в пору и к месту пришлась роль озабоченного отца. Была у него, впрочем, еще одна забота, требовавшая его усилий наряду с домашними делами.