Александр Невский

«Отец грядущего века, князь мира, сеятель благочестивых помыслов, искупитель наш господь Иисус Христос окропил росою своего благословения дух родителя твоего, светлой памяти Ярослава, и, с дивной щедростью явив ему милость познать господа, уготовил ему дорогу в пустыне, которая привела его к яслям господним, подобно овце, долго блуждавшей в пустыне, ибо, как стало нам известно из сообщения возлюбленного сына, брата Иоанна де Плано Карпини из Ордена миноритов, прото-нотария нашего, отправленного к народу татарскому, отец твой, страстно вожделев обратиться в нового человека, смиренно и благочестиво отдал себя послушанию римской церкви, матери своей, через этого брата, с ведома одного военного советника, и вскоре бы о том проведали все люди, если бы смерть столь неожиданно и злосчастно не вырвала его из жизни».

Порассуждав о том, что отравленный ханшей Ярослав причислен к «сонму праведников» и «покоится в вечном блаженстве там, где сияет немеркнущий свет, разливается благоухание», и где он «постоянно пребывает в объятиях любви, в которых несть пресыщения», папа переходит к своему деловому предложению: «Итак, желая, чтобы ты, будучи законным наследником отца своего, обрел блаженство, как и он, мы наподобие той женщины из Евангелия, которая зажгла светильник, дабы разыскать утерянную драхму, разведываем путь, прилагая усердие и тщание, чтобы мудро привести тебя к тому же, чтобы ты смог последовать спасительной стезей, по стопам своего отца», и, «оставив бездорожье, обрекающее на вечную смерть, смиренно возъединился с тою церковью, которая тех, кто ее чтит, бессомненно, ведет к спасению прямой стезей своих наставлений».

Папа строил свой дипломатический расчет, зная о враждебности Александра к великоханскому двору: «За то же, что не пожелал ты подставить выю твою под ярмо татарских дикарей, мы будем воздавать хвалу мудрости твоей к вящей славе господней». Он прельщал князя выгодами союза с римской церковью: «Да не будет тобою разом отвергнута просьба наша», которая «служит твоей же пользе, но, конечно, не останется сокрытым, что ты смысла здравого лишен, коль скоро откажешь в своем повиновении нам, мало того — богу, чье место мы, недостойные, занимаем на земле. При повиновении же этом никто, каким бы могущественным он ни был, не поступится своею честью, напротив, всяческая мощь и независимость со временем умножатся, ибо во главе государств стоят те достойные, кто не только других превосходить может, но и величию божью служить стремится».

Этот туманный намек на «умножение мощи» с принятием католичества, возможно, и имел бы цену в глазах Александра, не знай он кровавых дел тевтонов. Все это были словесные сети для отчаявшихся, как его отец, который, терпя унижения в далеком и ненавистном Каракоруме, жизнью заплатил за минутную слабость духа.

...А грамота продолжала свои посулы: «Вот о чем светлость твою просим, напоминаем и в чем ревностно увещеваем, дабы ты матерь римскую церковь признал и папе повиновался, а также со рвением поощрял своих подданных к повиновению апостольскому престолу, чтобы вкусить тебе от неувядаемых плодов вечного блаженства».

Кто-кто, а Александр знал, что сближение с апостольским престолом приведет его к утрате княжеского стола, ибо в глазах его подданных папа — покровитель врагов Руси. А что до «вкушения вечного блаженства», то еще неизвестно, чей, православный или католический, рай праведнее, но что Батый его туда отправит, едва узнает о согласии с курией, это ясно.

«Да будет тебе ведомо, что коль скоро пристанешь ты к людям, угодным нам, более того — богу, тебя среди других католиков первым почитать, а о возвеличении славы твоей неусыпно радеть будем».

Что может значить слава, если погибла семья и гибнет Русь? Где искать эту славу — в Риге, в Вендене, может быть, в Лионе, мыкаясь при дворах чужих королей? Уж лучше принять унижение в войлочной юрте, перед властителем в засаленном халате, но зато Русь уберечь. Будет Русь — будет и слава. Другого выбора нет.