Александр Невский

— Сие с ними уж было под Амовжей. Не думаю, что забыли они это. Да и потом, допрежь самим искупаться — они тебя с дружиной туда столкнут, Миша. Вот ей-богу, ты первым в нее окунешься. А так за спиной у тебя берег, лес с глубоким снегом. Когда дружина спокойна? С водой за спиной или с твердью земной? То-то! Теперь знаки мои. Их немного будет, но следуйте им неукоснительно, друга. При подходе «свиньи» на Вороньем камне вскинется ввысь лишь прапор мой. Сие знак тебе, Миша, ощетиниться и стрелы пускать. Когда рядом с прапором явится хоругвь со Христом-спасителем, — знак сей «крыльям» обоим наваляться на «свинью». Твердиславич, Яневич, сие вас касаемо. Когда же к сим двум знакам присовокуплю я хоругвь с матерью божьей, то это тебе приказ, Яков, — гнать ливонцев. Понял?

— Понял, князь. Сотворю, как по-писаному.

— И последнее. Сразу после сечи — все ко мне, на Вороний камень. Слышите? Все сразу. Чтоб не ждать мне, не звать.

Затем князь сделал на снегу чертеж, указав каждому его место.

— Зарубите себе на носу: к завтрему утру стоять всем вот так. А посему поспешим-ка в лагерь. Солнце-то эвон уже поднялось как.

Они гуськом спустились вниз, где ждали их воины с конями. Александр подозвал к себе Лочку.

— Езжай-ка домой, Лочка, в весь свою. Передай смердам мое веление: завтра после обеда, ввечеру, всем прибыть сюда с санями, богу угодное дело творить — раненых русичей со льда собирать. Ступай.

Назад к лагерю скакали быстро, торопились. Уже сегодня надо было выводить дружины на лед. Еще не выехали с озера, как увидели верхового, несшегося от лагеря им навстречу. Князь угадал в нем одного из воинов, посланного к Домашу.

— Вот уже и первая весть от Домаша.

Воин подскакал, осадил коня, сказал быстро, скороговоркой:

— Домаш разбит, князь.

— Разбит? — насупился Александр. — А Кербет?

— Кербет дерется, князь. Но сил мало. Отходит.

— Куда?

— Как ты и велел, на тебя.

— Молодец, — сказал сухо князь и ожег коня плетью. — Быстро в лагерь, мужи.

Все скакали за князем, посадник нагнал гонца, крикнул ему:

— А Домаша ты видел?

— Нет. Я сразу назад поворотил.

— Так он жив или нет?

— Не ведаю, Степан Твердиславич. Дружина его по лесам рассеяна, може, и уцелел где сам.

Посадник нахмурился, он-то знал своего младшего брата. Ежели дружина рассеяна, то, значит, худо дело. Будь Домаш живым да здоровым — он бы не допустил этого. Может, где раненый затаился, дай-то бог.

Едва воротился князь с озера, как заиграли трубы, зашевелился, зашумел лагерь. Туда-сюда носились сотские, скликая своих людей, ржали кони, чуя дорогу Ярославич разрешил лишь пообедать, наказав кормить воинов досыта.

После обеда дружины двинулись к озеру. Потянулись нескончаемой лентой пешцы, конные, сани. Князь, ожидая Кербета, решил уходить последним. С ним была и его младшая дружина под командой Якова Полочанина.

Опустел лагерь, вестей не было.

— Надо ехать, Александр Ярославич, — посоветовал Яков. — Али гонцу ума недостает за нами по следу пойти? Эвон проторили как.

— Что ж, ты прав, Яков. Едем.

Едва спустились на озеро, как от войска прискакал воин, крикнул:

— Князь, там Домаша привезли!

Александр пустил коня в слань. Увидел: сбоку от проходившего войска стоят сани — и понял: в них Домаш. Подскакал, резко осадил коня, спрыгнул на лед.

У саней уже стоял, опустив голову, посадник Степан Твердиславич.

— Ну что? — спросил князь, подойдя, и осекся.

В санях лежал убитый воевода Домаш. Видимо, сильный удар пришелся ему в голову, все волосы слиплись в загустевшей, смерзшейся крови. Князь постоял, потом, вздохнув, сказал:

— Славный был воин. Тяжело лишаться таких, тяжело.

Степан Твердиславич пожевал губами, собираясь что-то сказать, но не сказал, лишь кашлянул глухо.

— Кого ж мне теперь заместо его тебе на «крыло» ставить? — молвил князь. — Не ведаю.

Посадник поднял голову, взглянул Александру в глаза, сказал, почти не разжимая рта:

— Никого не надо. Я один и за себя и за брата стоять буду.

XXXI ЛЕДОВОЕ ПОБОИЩЕ

Наступающее утро сулило солнечный теплый день. В чистом воздухе, напоенном сыростью и синевой, чувствовалось наступление настоящей весны — долгожданной и желанной поры.

Взошедшее солнце застало русские дружины уже исполчившимися к бою на льду Узменя. «Чело» войска, выдававшееся далеко вперед, состояло из пеших воинов, над ними густо щетинились копья и рогатины. Левое крыло строя, суздальцы, приведенные Андреем, и тверичи под командой Кербета, было на конях. Правое крыло, тоже в конном строю, состояло из новгородцев. Впереди его на тяжелом вороном коне сидел сам посадник Степан Твердиславич. Конь его был не столь резв, но крепок в ногах; это считал посадник самым важным в предстоящей сече: устоять, не попятиться.

В душе Степан Твердиславич был не согласен с князем. Издревле на Руси считалось главным «чело» строя, и именно оно всегда укреплялось более всего.