Александр Невский. Сборник

   — Рад ли, рад ли? — только и проговорил дрожащим голосом Митяй. — Дух захватило.

Он лишь земно поклонился владыке и великому князю.

Святой Алексий зорко взглянул на нового княжеского духовника, и по лицу владыки словно пробежала тень.

Быть может, его чистое сердце подсказало, что только мирскими помыслами полна душа Митяя.

Великий князь вскоре его отпустил, приказав «собирать свой скарб не мешкая, чтобы дня через два и перебраться».

Возвращаясь домой, Митяй, что называется, нс чувствовал под собой ног от радости.

«Наконец-то!» — думал он.

Он понимал, что в его жизни наступает перелом, что он находится на пути к богатству и почестям.

Приближаясь к своему домику, он самодовольно подумал: «Скоро мы в палатах заживём!»

Снимая дома свою рясу из грубой, дешёвой ткани, он презрительно посмотрел на свою скромную одежду и подумал: «Чай, таких-то не станем носить. Нет, нам шелки теперь надобны».

Дьякон, уже слышавший, что за отцом Михаилом приезжали от владыки, подивился перемене, которая произошла в Митяе в продолжение немногих часов: глаза сияли, голова была гордо закинута. Он смотрел спесиво и ходил «гоголем».

   — Уезжаю, дьякон, из вашего болота, — сказал он, — пора. И то зажился. Здесь ли мне место? Ну, да теперь всё пойдёт по-новому. Слыхал? — духовником я сделан великокняжеским.

Дьякон сделал удивлённое лицо.

   — Да, — продолжал Митяй, — в княжеских палатах буду жить... Есть-пить с княжьего стола... Сильным я, дьякон, стану человеком.

   — Нас, сирых, отец Михаил, своей милостью не оставь, — униженно кланяясь, сказал собеседник.

На это Митяй покровительственно заметил:

   — Не оставлю.

Уйдя от отца Михаила, дьякон поспешил разнести весть по всему Коломенскому о счастье, выпавшем на долю Митяя.

В этот и в следующий день часто скрипели, отворяясь, ворота двора Митяя, впуская разнообразных гостей, приходивших поздравить «с Князевой и владычной милостью».

Перед Митяем заискивали, унижались.

Прежние враги его теперь пришли на поклон.

Митяй держал себя с посетителями свысока, слова ронял с таким видом, как будто делает великую честь слушающим.

Его сердце было переполнено радостным чувством удовлетворённого тщеславия.

Мечты его всё возрастали.

Уж ему теперь казалось мало быть только великокняжеским духовником. Он мечтал о большем.

Он надеялся приобрести влияние на Димитрия Иоанновича, стать его «правой рукой».

Счастье благоприятствовало Митяю.

Духовник, умный, начитанный, речистый, с каждым днём всё больше нравился великому князю. Димитрий Иоаннович заслушивался его проповедями, любил подолгу вести с ним душеспасительные беседы.

Часто Митяй — намеренно или нет — во время бесед брал в качестве примеров те или иные недавние события внешней или внутренней политической жизни государства, высказывая скользь своё мнение о них.

И великий князь каждый раз убеждался, что мнение Митяя здраво и разумно.

Раза два случайно Димитрий Иоаннович заговорил с ним о государственных делах, и Митяй дал хороший совет.

Великий князь оценил это и мало-помалу стал советоваться со своим духовником о делах, ничего общего с церковью и религией не имеющих.

Митяй действительно становился «правой рукой» князя.

Вскоре это стало ясным для всех, когда великий князь назначил его «печатником», то есть хранителем своей печати.

Это звание было очень почётным и высоким.

Тут-то Митяй и дал себе волю. Он зажил с княжескою роскошью. Прежде носивший рясы из крашенины, теперь не довольствовался и атласной, не имевший прежде во всём своём домишке двух хороших оловянных тарелок, теперь и «ел и пил на серебре».

Его, — недавно скромного сельского пастыря, одиноко проживавшего в маленьком домике иод соломенной крышей, — теперь окружала целая толпа слуг, богато одетых и послушных малейшему его знаку. На его конюшне стояли десятки великолепных аргамаков; его сани были обделаны серебром, а заморскому ковру, покрывавшему их, как говорили, «нет цены».

Пышно, слишком пышно жил отец Михаил.

Недаром же святой Алексий, когда до него доходили слухи о роскоши Митяевой жизни, сокрушённо вздыхал и укоризненно покачивал головой. От светлого ума не укрылось, что великокняжеский любимец печётся только о благах земных, что душа его далёк от Бога.

Наряду с тем, как возрастало расположение великого князя к своему духовнику, росло и высокомерие Митяя. Для просителей, для всякого ниже его стоящего люда он был недоступнее самого Димитрия Иоанновича.

Даже с боярами и приближёнными княжескими он держал себя несколько свысока.

Его не любили, многие даже ненавидели, но, зная его силу у великого князя, большинство заискивало перед ним.

Это, конечно, только подливало масла в огонь.

В конце концов он сам стал считать себя каким-то особенным, высшим существом.

Честолюбию человеческому нет границ.

Он, когда-то мечтавший, как о счастье, выбраться из села Коломенского в Москву, теперь уже не был удовлетворён даже высоким званием царского печатника.

Он метил выше и мечтал уже не более не менее как о первосвятительской митре.

VII. ВРАГИ И ИЗМЕННИКИ