Александр Невский. Сборник

   — Пусть делает как знает. Разве ты виноват, что он начал войну, не дождавшись тебя. Вдвоём легко можно было бы справиться с Москвой, а теперь придётся биться нам одним: ведь у Михаила скоро не останется ни одного ратника. Его дела теперь не поправишь. Ты знаешь, я его друг, — при этих словах Свидрибойло не смог удержать злой улыбки, — и хочу ему только добра, но... теперь я вижу, что ему нельзя помочь... Посмотри ты также на нас, мы не прошли и половины пути, а уже истомлены. А впереди ждёт сильное войско московское. Подумай, князь, и послушайся совета доброго слуги.

   — Подумаю, — коротко ответил Ольгерд.

На другой день литовцы отступили.

Разумеется, не таков был старый литовский князь, чтобы послушаться совета кого бы то ни было, если совет этот шёл вразрез с его намерениями и желаниями. Но в данном случае Свидрибойло посоветовал как раз то, чего хотелось князю. Поэтому-то и вышел приказ отступать.

Но Свидрибойло приписывал отступление литовцев тому, что он к этому побудил великого князя, и злорадствовал:

«Отомстил своему ворогу! Сам я подбил его начать войну, сам же теперь устроил, что помощи не будет от Литвы. Конец ему: князь московский его в бараний рог свернёт. Будет другой раз Михаил знать, как оскорблять литовца».

Узнав об отходе литовцев, о чём мстительный Свидрибойло постарался сообщить, князь тверской понял, что он пропал.

Как бы долго ни затянулась осада, она должна была окончиться взятием Твери.

Он был близок к отчаянию.

Однажды в обеденную пору в княжьи хоромы прибыл епископ тверской Евфимий.

Он застал князя обедающим. Скудость в Твери доходила до того, что обед самого Михаила Александровича состоял только из кваса с накрошенным в него чёрствым хлебом.

   — Отведай моего хлебца, владыка, — предложил князь.

   — Благодарствуй, я хлебца уже пожевал. Я инок, мне к скудости не привыкать, а тебе-то, княже, я чаю, тяжело.

   — Что поделаешь? Плохо всё это кончится... Возьмёт Димитрий Тверь... Нам не отсидеться...

   — Ия так думаю, княже, — печально промолвил Евфимий. — По сему делу я к тебе и приехал. Надо бы людей пожалеть: смотри, как мухи валятся от голода. Да и не пора ли перестать проливать кровь христиан православных...

   — Так что же мне, покориться, что ли? — сурово спросил князь.

   — А почему же нет?

   — Не быть сему! — вскричал Михаил Александрович.

   — Гордыня в тебе говорит, княже. Ради неё ты не жалеешь крови людской. Русские русских режут да убивают, брат встал на брата... Горе и грех. Ведь сам говоришь, что Твери не устоять, так чего же зря народ губить.

Князь угрюмо молчал.

Владыка поднялся и уехал недовольный.

Прошло несколько дней.

Голод в Твери усиливался. Начались болезни. Половина ратников были ранены. Когда князь глядел на их печальные лица, он понимал, что и они не надеются на спасение Твери.

Приходилось Михаилу Александровичу выбирать одно из двух: умереть или покориться.

Бледный и сумрачный приехал он в келью Евфимия.

О чём-то поговорил, и, некоторое время спустя, из широко распахнувшихся тверских ворот двинулось шествие.

Впереди шёл с крестом в руке владыка, окружённый духовенством, нёсшим иконы; за ними следовали знатнейшие бояре...

Не было в шествии только князя Михаила и Некомата.

Суровчанин в это время сидел у окна в светлице, облокотись на подоконник и сжав руками голову, и смотрел на выходящее из города шествие. Лицо его было искажено страхом...

Шествие было замечено в московском стане, и там всё пришло в движение.

Доложили Димитрию Иоанновичу, и он выехал навстречу процессии, окружённый ближними боярами и отрядом телохранителей.

Великий князь понимал, что означает это посольство:

«Мир! Тверь сдаётся!»

Поравнявшись с владыкой, Димитрий Иоаннович соскочил с седла, обнажил голову, набожно перекрестился и приложился к кресту.

   — Мир тебе, княже! — приветствовал его Евфимий.

Потом заговорил:

   — Великий княже! Господь Бог по грехам нашим допустил восстать брату на брата, пролить кровь христиан православных. Долго ли будет сие? Не больше ли пристало соединиться всем мужам тверским и московским в братском лобзании? Князь тверской послал меня к тебе. Молит он, чтоб ты забыл гнев свой и смягчил сердце своё. Просит он у тебя милости и мира.

   — Сам я рад миру. Легко ли кровь проливать христианскую? Пойдём, отче, в стан мой. Там обговорим, на чём мир ставить.

В тот же день был заключён мирный договор.

Великий князь выказал великодушие к побеждённому, не предъявив особенно тягостных условий.

Главнейшим было: Михаил признавал Димитрия Иоанновича старейшим братом, обязывался не искать «великого княжения» и не вступать против воли великого князя в союз с Литвой и Ордой, а при нашествии врагов на Москву помогать московскому князю.

Так разрушились мечты Михаила Александровича о великом княжении и разорении Москвы.

Во всех храмах служили благодарственные молебны, народ радовался миру, а князь тверской ходил мрачнее тучи.

Ему хотелось на ком-нибудь сорвать гнев.