Александр Островский

Около флигеля, над обрывом, стояла скамейка, на ней Александр Николаевич любил сидеть и смотреть в синие дали лесов, взор ласкали избушки Василева, небольшой деревеньки на этой стороне Куекши, покривившаяся банька на берегу реки — все такое задушевно-близкое. Насытившись созерцанием знакомых картин, он поднимался со скамейки и продолжал путь, и куда бы ни шел — везде одно удовольствие. Он никогда не был легок на подъем, а с годами сделался совсем домоседом. Старый друг Берг звал его за границу, вместе путешествовать, но куда он поедет, без семьи соскучится, и тоска отравит всякие заграничные красоты. Да и здесь, в Щелыкове, разве природа хуже, чем за границей?

Отчего он так привязался к своему Щелыкову? Полюбил, а этого не объяснишь. Да и характер у него привязчивый, раз уж сошелся с кем-то, привык к чему-то, так и продолжается десятилетиями. Поселился в деревянном доме в Николо-Воробине в 1847 году, когда жив был еще отец, так и прожил в нем тридцать лет, хотя и ветх был дом, и неудобства стесняли. Или выбрал себе когда-то друга Федора Алексеевича Бурдина, так доселе и угождает дружески бенефисами Феденьке, чего бы ему о нем ни говорили худого как об артисте. Привык даже к журналу, к «Отечественным запискам», где каждый почти новогодний номер открывается его пьесой (и об этом острят в прессе). Как ни виноват он перед Агафьей Ивановной, как ни казнит себя угрызениями совести, а и к ней был привязан до самого конца ее жизни и не мог оставить ее больную. И теперешняя его привязанность к новой семье, к детям уже на всю жизнь. Вот спешил в Щелыково, а приехал, и опять мысли о них, как опи там, здоровы ли, не случилось ли чего с ними? Скорее бы быть всем вместе.

* * *

Мария Васильевна, его Маша, давно уже стала хозяйкой Щелыкова, после того как в феврале 1869 года он обвенчался с нею. У них уже было к тому времени трое детей: пятилетний Саша, трехлетний Миша, двухлетняя Машенька и ожидался четвертый ребенок, оказавшийся мальчиком, назвали его Сережей. Прошло два года, как скончалась Агафья Ивановна. Пора было внести ясность в его отношения к матери его детей. Для этого необходимо вступить в церковный брак с Марией Васильевной, но что-то, известное только ему одному, удерживало Александра Николаевича. И уж конечно, зная, что иного и не может быть решения для него, он все же пишет брату, Михаилу Николаевичу, просит совета. Михаил Николаевич, всегда чуткий к нему, к его семейной жизни, уважавший Агафью Ивановну до того, что спрашивал, например, ее мнение о знакомом им человеке, которого он брал к себе на службу, Михаил Николаевич ответил деликатно и уклончиво: ему неизвестен со всех сторон характер Марии Васильевны, он никак не может дать совета, судья в этом деле и компетентный и безошибочный один он, старший брат. Вскоре Александр Николаевич обвенчался с Марией Васильевной.

Теперь он стал уже настоящим, прочным семьянином, это накладывало на него новые обязанности, заботы. Он уже не надеялся на свой литературный заработок и предпринял попытку заняться хозяйством в деревне. Благо, для этого подвернулось счастливое обстоятельство: в 1867 году они с братом купили за восемь тысяч рублей Щелыково у мачехи — она жила большую часть времени в Москве и была довольно равнодушна к усадьбе, пришедшей в упадок. Собственно, усадьба была куплена на деньги Михаила Николаевича, вернее, на деньги, взятые им взаймы, так как такой крупной суммой он не располагал; сначала он послал «маменьке», как он называл мачеху, шесть тысяч рублей, а остальные две тысячи заплатил позже. Он не только не брал у старшего брата долг за половинную часть усадьбы, но и посылал ему значительные суммы денег «на Щелыково», на благоустройство его.

Приобретая имение, Михаил Николаевич выразил брату пожелание, что поскольку оба они дорожат Щелыковом не только как приятным летним местопребыванием, но и как памятью о покойном отце, то хотелось бы, чтобы в случае смерти одного из них имение перешло всецело другому, без раздела наследникам.

Александру Николаевичу в его хозяйственных заботах было с кого пример брать — с родного отца, который за два-три года запущенную усадьбу благоустроил и поднял, сделал ее экономически выгодной. О нем и теперь вспоминали в деревне и окрестностях: как ревностно взялся за дело, как по журналам, которые ему присылали почтой, готовил землю, удобрял, менял посевы на одной и той же площади. Засевал бросовые земли, завел животноводческое хозяйство. Но ведь то отец… а впрочем, кто знает, если по службе он не пошел в отца, то, может быть, у него окажется больше сметки в земледельческих делах. И Александр Николаевич приступил к делу.