Александр Островский. Его жизнь и литературная деятельность

Таковы пьесы Горячее сердце (1869), Не все коту масленица (1871), Правда хорошо, а счастье лучше (1877), Сердце не камень (1880) и отчасти Не было ни гроша, да вдруг алтын (1872).

Здесь купцы – или подлинные уроды, чудовища, или прямо невменяемы. Конечно, и Кит Китыч отнюдь не явление прекрасного и разумного, – но он не идиот и не сумасшедший. У него даже, как увидим позже, имеются подчас известные жизненные и логические основания быть самодуром, все равно как Паратову естественно быть героем рядом с г-жой Огудаловой, ее дочерью и особенно рядом с чиновником Корандышевым.

Ничего подобного нам не найти в самодурстве Курослепова и Хлынова в Горячем сердце. Они по всем признакам– готовые пациенты психиатрической больницы, просто алкоголики, дошедшие до последних пределов отупения и разнузданности. Прирожденный и безнадежный глупец – Ахов, герой пьесы Не все коту масленица. В самодурском ослеплении он поминутно остается в дураках и утрачивает всякий здравый смысл в своих притязаниях на раболепие людей ему чужих и от него независимых. И у Ахова, так же как у Курослепова и Хлынова, периодически случаются моменты полной невменяемости, очевидной даже для самых простодушных наблюдателей.

Недалеко ушли от этого сумасшедшего дома и действующие лица пьесы Сердце не камень: старик Коркунов, совсем выживший из ума, и его племянник – кутила и преступник, не отступающий даже перед разбоем.

Таким в значительной степени карикатурным представителям московской купеческой почвы соответствуют и другие столь же почвенные герои – приказные и всякого рода паразиты. Городничий в Горячем сердце с совершенно необычной откровенностью изъясняется насчет взяток, требует их во весь голос, грозит побоями тем, кто не в состоянии платить, издевается над законами, отказывается защищать приказчиков против хозяев, спрашивая у них: “Вы что ль меня кормить будете?”

Последняя глава из жизни подобного откровенного грабителя рассказана в пьесе Не было ни гроша, да вдруг алтын. Бывший приказный Крутицкий владеет большими деньгами, но морит голодом жену и племянницу. Душевный недуг – вне сомнения, и Крутицкий кончает самоубийством из-за жадности.

Сгущая краски в том, что касается характеров действующих лиц, автор не с прежним искусством справляется и с содержанием своих пьес.

В произведениях первого периода – из купеческого быта – Островский, видимо, даже и не заботился о том, что называется интригой. Он брал несколько ярких, жизненных фигур, устанавливал начальную точку их взаимоотношений, – и действие развивалось само собой, из данных психологических основ.

Теперь же драматург придумывает завязку и развязку, и иногда весьма хитрую и неожиданную. Например, в пьесе Правда хорошо, а счастье лучше вдруг появляется “ундер” Грознов, как подобает романтическому герою, олицетворяя собой провидение для гонимых и несчастных. Он когда-то имел любовную историю, и такую, по выражению самого героя, что “и думать так не придумаешь”. Его жертва вышла замуж и дала ему клятву ровно настолько же страшную, насколько и бессмысленную: “на море, на океане, на острове на буяне”. Несчастная поклялась, что если “ундер” вернется с войны, она исполнит всякую его просьбу. И вот он возвращается как раз вовремя, чтобы осчастливить два юных сердца.

В подобном ключе развиваются и сюжеты остальных пьес: в одной – внезапное спасение от смертельной опасности, в другой – необыкновенно уместная находка денег бедняком и самоубийство скряги, в третьей – водевильное превращение девицы и невесты одного глупого парня в невесту другого, отвергающего такое счастье потому, что его – избранника – много били по затылку и у него “очень много чувств отшибено”.

Очевидно, направление творчества драматурга, каким началась его деятельность, обнаружило ясные признаки ослабления, можно сказать – художественного вырождения. Мотивы для вдохновения – спокойного, исполненного правды и жизни, – были использованы, оставалось злоупотреблять прежними наблюдениями, впадать в портретность и эпизодичность, то есть вводить в пьесах личности и факты, которые указывали скорее на исключительные, единичные явления, чем на типы и нравы хотя бы даже замоскворецкого мира.

Но, мы видели, другое направление в творчестве Островского оставалось по-прежнему художественным и жизненным. Писателю еще предстояло черпать из богатого запаса характеров, драматических и комических положений, – и Островский оставил русской сцене в высшей степени жизненное наследство, показав, до какой степени талант его разносторонен и восприимчив.

К восьмидесятым годам Островский занимал место вождя и учителя русской драмы и сцены и стоял в первом ряду современных писателей. Со всеми своими заслугами он и явился участником пушкинских празднеств в июне 1880 года.

ГЛАВА XVI. ПОСЛЕДНИЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ ОСТРОВСКОГО