Воинственному обороту русской внешней политики способствовало еще и то, что в начале 1804 года государственный канцлер граф А. Воронцов заболел и отошел от дел, а вместо него на этот пост был назначен князь Адам Чарторийский. Русские были возмущены, и надо сказать, что у них имелись для этого все основания. Князь Адам был, безусловно, бескорыстным, благородным и честным человеком, и именно эти качества не позволяли ему скрывать, что он возглавил русскую внешнюю политику единственно для того, чтобы восстановить независимость Польши, сама же Россия интересовала его только с точки зрения благоустройства европейских дел. "Я хотел бы, — писал князь Адам, — чтобы Александр сделался в некотором роде верховным судьей и посредником для всего цивилизованного мира, чтобы он был заступником слабых и угнетенных, стражем справедливости для всех народов, чтобы, наконец, его царствование послужило началом новой эры в европейской политике, основанной на общем благе и соблюдении прав каждого". Иначе говоря, любая европейская заварушка, по мысли Чарторийского, должна была гаситься русской кровью. Нельзя сомневаться в горячем патриотизме князя Адама, но, думается, с его стороны было бы честнее не возглавлять иностранную политику страны, чьи национальные интересы были ему совершенно безразличны.
Чарторийский вполне справедливо полагал, что польский вопрос может получить первостепенное значение только в случае войны России с какой-либо из европейских держав. Поэтому преследуемая им цель — восстановление Польского королевства и установление его династического союза с Россией заставляла князя Адама подталкивать царя на обострение отношений с Францией. Кроме того, в планы Чарторийского входила и война России с Пруссией за польские земли, но здесь князь, самоуверенно вступивший в соперничество с прекрасной Луизой за сердце царя, своими руками рыл себе яму.
Из всего ближайшего окружения царя только молодой князь Петр Петрович Долгоруков открыто выступал против планов восстановления Польши. Однажды за царским столом, вступив в жаркий спор с Чарторийским, он громко заявил:
— Вы рассуждаете, как польский князь, а я рассуждаю, как русский князь.
При этих словах Чарторийский побледнел и умолк.
Однако и русский, и польский князья сходились на том, что необходимо остановить зарвавшегося корсиканца.
Новая, третья по счету коалиция против Франции включала в себя Англию, Австрию, Неаполитанское королевство, Россию и Швецию (две последние державы отказались признать императорский титул Наполеона). Официальным предлогом к ее образованию объявлялась защита независимости Итальянской, Швейцарской и Голландской республик, с которыми Наполеон обращался как с собственностью Франции. Подобное участие со стороны пяти монархических дворов Европы в делах несчастных республик выглядело, конечно, весьма трогательно.
Пруссия, которой Наполеон пообещал Ганновер, пока что сохраняла нейтралитет.
Англия, только что одержавшая победу над французским флотом при Трафальгаре, не жалела денег на создание сухопутной армии на континенте. Она истратила более пяти миллионов фунтов стерлингов на субсидии коалиции. На эти деньги Австрия мобилизовала три армии: под начальством эрцгерцога Фердинанда и генерала Мака (90 тысяч человек на Инне) и эрцгерцога Иоанна (40 тысяч в Верхней Италии), а Россия — шесть армий: генерала М. И. Голенищева-Кутузова (50 тысяч в Галиции), генерала Михельсона (90 тысяч под Гродно и Брест-Литовском), генералов Беннигсена, Буксгевдена и Эссена (около 100 тысяч на австрийской и прусской границах) и 16-тысячный десант графа П. А. Толстого в Кронштадте. Россия рассчитывала, что Пруссия пропустит русские войска через свою территорию на соединение с австрийцами, в противном случае ее надеялись принудить к этому силой.
В сумрачный ветреный день 9 сентября, прослушав молебен в Казанском соборе, Александр выехал к армии. Его сопровождали обер-гофмаршал граф Н. А. Толстой, генерал-адъютанты: граф Ливен, князья Долгоруков и Волконский, канцлер князь А. Чарторийский, тайные советники Новосильцов и Строганов и лейб-медик Виллие.
Царь был задумчив. Накануне он посетил знаменитого старца Севастьянова, жившего в Измайловском полку. Старец убеждал царя не начинать войну с проклятым французом — добру тут не быть.
— Не пришла еще пора твоя, побьет он тебя и твое войско, придется бежать куда попало, — пророчил Севастьянов. — Погоди да укрепляйся, час твой придет, тогда и Бог поможет тебе сломить супостата.
В Брест-Литовск Александр приехал через неделю после отъезда из Петербурга. Первый раз со времен Петра I русский государь лично являлся на театр военных действий. Приезд Александра произвел на армию огромное впечатление: это показалось всем событием чрезвычайным.
Чарторийский пригласил царя остановиться в его родовом имении Пулавах и лично отправился туда, чтобы предупредить родителей о приезде высокого гостя. Прождав напрасно весь день 17 сентября, Чарторийские в недоумении разошлись по своим комнатам.