Александр (СИ)

 Но был и побочный эффект. Оказывалось, это заедает... Место любви в моем измученном уме заняло мое сомнительного качества творчества. Я сидела на лекции и думала о нем, слушала на перемене новое описание выходок Мишки и думала о нем, не о том странном захре, а о своем новом увлечении. Целый день во мне витали образы, сцены, картины, которые никак не желали складываться в полновесную цепочку событий. Но это уже было нормально. Это называлось творческим процессом, и к этому люди испытывали уважение. Что нельзя сказать о безумной любви к синеглазому юноше из сна.

 В тот день, в пятницу, через день после встречи в Александром, я пришла домой, поела, медленно помыла посуду, убрала комнату (впервые за последние несколько недель), замочила кофточку и со вздохом включила компьютер. Я перечитала свою исповедь и строки показались глупыми, скучными. Опять подняло голову сомнение - ну и зачем я влезла в это дело? Какой из меня писатель?

 Перед глазами встало лицо Александра, и я принялась за старое - я взялась писать дневник. Только на этот раз не для себя, а для него, человека, который стал мне самым большим другом.

 "В тот день я легла спать рано, но заснула далеко не сразу. В голову лезли странные мысли, перед глазами стояло его лицо, в душе жила любовь вперемежку с ненавистью. Любовь к рабу и ненависть к господину. Мне стало страшно - это нелепо любить и ненавидеть тех, кто не существует. Перед тем, как заснуть, я поклялась завтра пойти к священнику и сумела, наконец, заснуть.

 Он пришел ко мне не сразу. Над деревней поднимался рассвет, погода была ясной, приторно пахло цветущей у дороги лозой, по полю раскинулись на прорезающейся через залу траве цветы мать-и-мачехи. Солнышко было чистым и свежим, небо и воздух прозрачными, а доски моста скользкими и ненадежными.

 Раздался топот копыт, столь громкий в тишине деревенского утра. Я даже не шевельнулась - в этом мире меня все равно не существовало, я была лишь наблюдателем, который видел все, но ничего не мог сделать. И никто мне ничего не мог сделать.

 Всадников было много. В одном из передней пары я безошибочно узнала брата жреца-поэта. Но то, что в моем знакомом было смешным, в этом человеке почему-то казалось величественным. Такой за стихами сидеть не будет! Такие вообще книги в глаза не видят - они действуют. Если поэты наблюдают за миром, то такие люди этот мир строят.

 Человек, в отличие от брата, был широкоплеч и даже несколько грузен, его плечи прикрывал длинный темно-красный плащ, а выглядывающие из-под плаща коротковатые ноги были облачены в мягкие обтягивающие коричневые штаны и того же цвета сапожки с длинными носами из плотной ткани на деревянной подошве. Одежда в общем мне нравилась, она была приятна взгляду, и, наверняка, приятна на ощупь. Оружия я не видела. Этому человеку оно и не было нужно - за его спиной ехала вооруженная охрана.

 Его спутник был маленьким, толстеньким, грузным и облаченным в длинный белоснежный плащ жреца. (Откуда, скажите на милость, я решила, что жреца!? ) Но если ненавистный поэт носил все это в некоторым изяществом, то на незнакомце плащ висел, сбившись уродливыми складками, подол был весь в грязевых брызгах, а маленькое лицо выделялось краснотой на фоне обитого белоснежным мехом капюшона.

 Ему было жарко. Очень. На лбу его проступили капельки пота, поза его была напряженной. Судя по виду, незнакомец не испытывал особой любви к путешествиям подобного рода, но подчинялся необходимости.

 Сзади, как и подобает, ехала свита. Одетые в одинаковые темные плащи слуги были гораздо более счастливы, чем их хозяева. Они весело переговаривались, пересмеивались, и занимались тем, чем занимаются мужчины в мужской компании - хвастовством. На их лицах было написано истинное веселье простого народа, тогда как пара впереди явно старалась вести себя, как на светском приеме. Только вот у воина это получалось хорошо, а у жреца - гораздо хуже.

 - Моего брата давно уже следовало перевести в деревню получше! - ага! Пристраиваем бедных родственников! Только вот на бедного тот жрец не похож. Роза наша среди навоза... Цветет и благоухает. - Я не для этого отдавал мальчишку в храм, чтобы тот парился в этой глуши!

 - Старший жрец другого мнения, - мягко ответил краснолицый.

 - Старший жрец получает неплохие подачки от моего отряда! - парировал Красный.

 - Это ваша обязанность, - мягко ответил Белый.

 - Это моя воля! - оборвал его Красный. Нет, я ошиблась, в нем тоже было что-то от непризнанного гения. Наверное, уверенность в своей неповторимости. Кровь все же - не вода! - Я ведь могу и снять защиту с вашего храма, не так ли? Бранеоны выше вас по рангу, не забывайте, мы не обязаны вам служить.

 - А я могу проигнорировать нужды вашего отряда, когда придет черед выбирать людей, - так же мягко ответил жрец. - Или перевести туда таких же... как и ваш брат.

 - Я не терплю оскорблений! - сузил глаза воин.