Александр Суворов

Прошло несколько дней в поисках переправ. 29 августа Апраксин внезапно отдал приказ отступать. Известие это всех поразило. Солдаты и офицерская молодежь открыто роптали. Говорили об измене генералов. Началось отступление. Оно велось с поспешностью, всех изумлявшей. Дисциплина в армии пошатнулась. Войска расстроились. Артиллерия и конница не умещались на дорогах, топтали и уничтожали посевы. Армию останавливали лишь для служения по разным поводам торжественных молебнов, после чего производили пальбу из пушек и ружей, не жалея пороха.

Наступила осенняя распутица, а затем первые холода. Армия остановилась на зимние квартиры в Курляндии. Из Петербурга прискакал курьер с повелением Апраксину сдать команду генерал-аншефу Фермору и самому со всем поспешением ехать в Петербург, чтобы лично дать объяснения своим поступкам.

От курьера разгласилась в армии причина столь разительной перемены в судьбе надменного фельдмаршала, и поспешное отступление русской армии из Прусского королевства сделалось понятным. После сражения при Грос-Егерсдорфе Апраксин получил тайное известие о том, что Елизавета Петровна опасно заболела. Полагали, что она не выживет. После нее русским царем должен был стать Петр Федорович. Наследник русского трона и его жена Екатерина были против войны с Пруссией. Поэтому-то Апраксин и поспешил загладить грос-егерсдорфскую победу отступлением.

Петербургские политики ошиблись: Елизавета Петровна выздоровела.

От Апраксина в армии все отшатнулись. Фельдмаршал сдал командование Фермору. Провожаемый молчаливой кучкой штабных офицеров, Апраксин сел в простую ямскую кибитку, запряженную тройкой почтовых, – его венская золоченая карета не могла бы выдержать далекого и скверного пути.

Прощаясь со своим штабом, Апраксин невнятно лепетал:

– Простите, судари, простите!

В кибитку с фельдмаршалом сел его адъютант Сергей Юсупов. На второй тройке вслед Апраксину по ехали его медик-итальянец и денщик.

Ехал Апраксин, почти скрываясь, а навстречу ему из столицы катилась волна новых тревожных слухов. От этих слухов он занемог, понимая, что едет навстречу гибели.

В Нарву фельдмаршал прибыл больным. Здесь Апраксину объявили повеление не допускать его до Петербурга и, арестовав, судить в Нарве. Следственная комиссия из столицы находилась тут же. Но она не могла приступить к следствию: Апраксин впал в беспамятство. Суд не успел вынести приговора: через несколько дней Апраксин умер.

Перелом

Война продолжалась. Фермор, выждав, когда замерзнет Куриш-Гаф[99], по льду перешел залив и подступил к столице Восточной Пруссии – Кёнигсбергу. Гарнизон крепости мог сопротивляться. Но кёнигсбергское купечество, предвидя близкий конец царствования Елизаветы Петровны, а с тем и конец войны, согласилось с прусскими помещиками, и кёнигсбергское правительство изъявило полную покорность русскому командованию, боясь в противном случае разгрома столицы. Русские войска торжественно вступили в Кёнигсберг. Во всех немецких кирхах[100] звонили колокола, на башнях города играли оркестры трубачей. Главнокомандующий занял королевский замок. Население присягнуло Елизавете Петровне. В Кёнигсберг назначили русского генерал-губернатора, однако немца по национальности, барона Корфа. Восточная Пруссия была присоединена к России.

Фридрих II ничего не предпринимал для освобождения Кёнигсберга. Прусского короля более заботила судьба Бранденбурга, и особенно Берлина, где находились военные промышленные заведения, пороховые заводы, фабрика солдатского сукна и большие склады амуниции. Сюда союзники могли направить решительные, сосредоточенные удары.

Фермор вынес ставку русской армии из стен Кёнигсберга, чтобы скрыть от пруссаков свои намерения, – Кёнигсберг наполняли шпионы. Сам барон Корф – из окружения великого князя Петра Федоровича – взял на себя обязанности «почтальона». Он пересылал с доверенными лицами письма в обоих направлениях: из Петербурга – прусскому королю и от Фридриха II – великому князю. Большой охотник весело пожить, к тому же человек богатый, Корф пленился женой одного из прусских магнатов, графиней Кайзерлинг, и стал игрушкой в ее руках. Корф задавал балы, устраивал маскарады, спектакли, гулянья. Помещики с семьями съезжались со всей Пруссии веселиться. Около пышного двора русского генерал-губернатора кишели шпионы. Графиня Кайзерлинг искусно выпытывала у Корфа военные секреты.

Если к этому прибавить, что вся переписка между Военной коллегией в Петербурге и штабом главнокомандующего Фермора шла через канцелярию барона Корфа, то неудивительно, что не только общие замыслы русских, но и все подробности о русской армии делались достоянием штаба прусского короля.

Фридрих II имел достаточно оснований не считать Россию главным своим противником. И вдруг, находясь при армии в Богемии и намереваясь идти на Прагу, он получил известие, что русские у крепости Кюстрин готовятся перейти главными силами через реку Одер, чтобы вторгнуться в Бранденбург. С 14 отборными батальонами пехоты и 33 эскадронами конницы Фридрих бросился на выручку крепости.