Александр Суворов

Соковнин повернулся и вышел. Отец схватил Александра за руку и подзатыльником указал ему дорогу к двери.

— И ты, Прохор, хорош — не мог сдержать мальцов! — попрекнул Дубасова Василий Иванович.

— Никак нельзя, ваше благородие: задачку надо было решать.

За дверями школы Александр увидел двух коней: своего Шермака и отцовского гнедого. Их держал на поводу семеновский гренадер. До блеска вычищенный Шермак, под новым гренадерским седлом, с чепраком нетерпеливо переступал ногами, недовольный тем, что копыта отяжелели — его успели подковать полковые кузнецы.

В молчании Суворовы возвращались домой верхами. Только у Никитских ворот отец оглянулся на Александра и с усмешкой спросил:

— Трудна была задача?

— Нет, батюшка, легка.

— Решил?

— Решил.

— А первое сражение выиграл или проиграл?

— Выиграл, батюшка, хотя с уроном, — ответил Александр, щупая опухший глаз.

— Что же мне теперь сделать с тобой?

— Равна вина, равно и наказание, батюшка.

— В холодную на хлеб, на воду на три дня?

— Да, батюшка.

— Что-то мать скажет! Ведь это она меня заставила тебя искать. Часу не хотела вытерпеть… Угадала, что ты в полк поскакал…

Не входя в дом, Василий Иванович отомкнул холодный чулан, запер там Александра и отправился к Авдотье Федосеевне с докладом.

Мать возмутилась, вырвала ключ от чулана из рук Василия Ивановича и кинулась освобождать сына.

Василий Иванович велел ей захватить для Александра «Римскую историю».

Александр наотрез отказался выйти из чулана. Мать попробовала вывести его силой. Александр упирался. Она его сгребла и хотела вынести на руках. Александр так яростно отбивался, что мать отступилась, захлопнула чулан, замкнула и ушла, крикнув:

— Замерзнешь — сам проситься станешь! Тогда не выпущу, проси не проси!

— Матушка! Как же я могу выйти? Сергей-то Юсупов в полку на съезжей в холодной сидит.

— Да что тебе Юсупов — брат? Он тебе глаз разбил.

— Брат! Я ему нос расквасил!

— Ну, коли так, сиди же! Ноги-то, поди, застыли. Погоди-ка!

Мать ушла и возвратилась с валенками:

— Сейчас же переобуйся!

Александр покосился на валенки и не шевельнулся. Мать обняла Александра и, тормоша его, говорила:

— Да в кого же ты у меня такой настойчивый вырос?

— В тебя, матушка! — ответил Александр.

Мать задвинула засов и нарочно гремела замком, запирая чулан.

При скудном свете осеннего дня Александр читал:

«Юношество римское, как скоро оно будет в способности к военной службе, научилось воинскому искусству, привыкая в стане своем к трудам самым жестоким. Прилежало оно не к пиров учреждению, но к имению хорошего оружия и добрых коней. Чего ради никакие трудности не устрашали сих людей, никакой неприятель не приводил их в робость, — бодрость и храбрость их все преодолевали…»

Уже кончался краткий день, настали сумерки, и в чулане сделалось темно. Ноги и руки Александра коченели. В сенях послышались голоса. Засов загремел. Дверь распахнулась. Перед Александром стояла мать с горящей свечой в руке, а рядом с ней Прошка Великан.

— Ну-ка, вылазь! — приказал Прошка. — Полно баловаться. Соковнин велел сержанта Юсупова из холодной выпустить…

Александр, обрадованный, закричал петухом, обнял мать и потащил ее за руку в комнаты.

— И книгу забыл? То-то! — попрекнула Авдотья Федосеевна.

Прошка захватил книгу, взвесил ее на руке и сказал:

— Поп читает, кузнец кует, а солдат службу правит…

В задней каморке у кухни Александр прижался к печке, согреваясь. На столе было приготовлено угощение. Авдотья Федосеевна усадила Прошку за стол и начала потчевать.

— Садись и ты! — пригласил Александра Дубасов. — Глотни винца, скорее согреешься.

— Неужто Юсупов — сержант? — спросил Александр.

— Сержант в брыжах. Да ты не завидуй! Кто в чин вошел лисой, тот в чине будет волком… За ваше здоровье, сударыня Авдотья Федосеевна!

— Кушай, Прохор Иванович, на доброе здоровье. Уж как ты меня обрадовал, что Сашеньку вызволил!

— А как же? Служить — так не картавить, а картавить — так не служить. Я думаю: как же это так? Соковнин сержанта выпустил, а мой товарищ в холодной сидит?!

— Да как же ты догадался?

— Птице — крылья, человеку — разум. Боярин Василий Иванович человек справедливый. Думаю, что он сынка не помилует, и верно; равен грех, равна и кара. Отпросился: пойду-ка обрадую боярыню.

— Спасибо, Прохор Иванович. Кушай!

— Ох, крепка!

— А ты ее рыжичком, груздочком… Трудно будет Сашеньке в солдатах…

— Что делать, матушка! Солдат — казенный человек: где прыжком, где бочком, где ползком, а где и на карачках.

Александр слушал захмелевшего Дубасова впросонках. Голова Александра клонилась к столу: одолевала дрема. Он клюнул носом. Прохор встал, поднял его на руки и понес в постель.

На действительной службе

1 января 1748 года явился в Санкт-Петербург из шестилетнего отпуска капрал восьмой роты лейб-гвардии Семеновского полка Александр Суворов. В Петербург полк перешел из Москвы в 1744 году. Суворов ехал в столицу на почтовых, а вперед был послан отцом Александра небольшой обоз с запасами и конь Суворова, Шермак, под присмотром двух хлопцев — парней из крепостных крестьян.