Александр у края света

— О, я зашел на рынок в Эфесе, мы останавливались там на день или около того по дороге сюда, и увидел целую стойку амфор с медом. Продавали дешево, и будь у меня хоть крупица здравого смысла, я бы заподозрил неладное. В общем, я купил всю партию, двенадцать амфор, и засунул под свою скамью на корабле. Позже выяснилось — конечно же, уже после того, как мы отплыли, когда ничего уже поделать было нельзя — что мед этот сделан пчелами, кормившимися на особом кустарнике, который только там и растет — густыми зарослями с блестящими листьями и пурпурными цветами. Не помню уж, как он называется. Короче, штука в том, что мед, сделанный из пыльцы этого кустарника — смертельный яд. Достаточно облизать палец, и ты мертвец. Представь себе только: кабы я не узнал вовремя, мог бы половину населения Аттики стереть с лица земли. С другой стороны, — добавил он, — если подумать, как там сейчас обстоят дела, то может, это было бы только милосердно.

Я выждал несколько мгновений, прежде чем открыть рот.

— Этот мед, — сказал я. — Где он сейчас?

— Все еще на судне, — ответил он. — Когда будет время, вылью его за борт и вымою амфоры. Может и выручу за них несколько оболов, кто знает.

— Все в порядке, — сказал я. — Я беру его.

— Зачем?

— Прости?

Он скорчил рожу.

— Что ты собираешься сделать с двенадцатью амфорами смертельного яда?

Ну, тут он меня подловил.

— Я дам тебе за него столько, сколько ты заплатил, — сказал я.

— Проклятье, отвечай на вопрос. Что ты будешь...

— Мыши, — сказал я. — И осы. Тут, в пустыне, это сущее наказание.

— Ну, не знаю, — пробормотал он, глядя в сторону. — А что, если кто-нибудь попробует его по ошибке и умрет? Разве не будут говорить, что это моя вина?

— Сомневаюсь, — ответил я. — В любом случае, вся ответственность ляжет на меня. Но никто не умрет, обещаю. Отныне — никто.

— В каком смысле — отныне?

— Так ты хочешь избавиться от этой дряни или нет?

— О, конечно. Но обещай мне, что ты не...

— Обещаю.

В общем, мы погрузили это дело на телегу. Затем я распрощался с Состратом и пошел искать Пифона.

— Отравленный мед? — сказал он.

— Точно.

Он задумчиво закусил губу.

— Откуда ты знаешь, что он действует? — спросил он.

Я нахмурился.

— Ну, не пытался же он мне его втюхать. С чего бы ему говорить, что это смертельный яд, если это не смертельный яд?

— Может, он преувеличил, — сказал Пифон. — Может быть, от него только заболеваешь и все.

Я обдумал эту возможность.

— И что же ты предлагаешь? — спросил я. — Хочешь сперва проверить его на ком-нибудь, что ли?

Он посмотрел на меня странным взглядом.

— Нет, конечно же, нет. Во всяком случае, не на человеке. На животном. Что в этом плохого?

— Например, на каком? — спросил я.

— Ну, не знаю. Оно должно быть большое, — продолжал он. — Если мы возьмем собаку или овцу, это будет хорошим доказательством.

У меня возникла блестящая идея.

— Я знаю, — сказал я. — Верблюд.

— Верблюд подойдет, — ответил он. — А где мы возьмем верблюда?

Я в нетерпении прищелкнул языком.

— Это же Египет, — сказал я. — Куда ни глянь, везде чертовы верблюды.

— Хорошо, — сказал он. — Иди и найди верблюда.

Так я и сделал. Я направился прямо к нашим загонам, поймал самого маленького и самого несчастного египетского писца, какой мне попался и начал на него орать, надеясь на то, что он не из тех египтян-космополитов, которые понимают по-гречески. К счастью, так оно и оказалось, так что мне удалось застращать его до того, что верблюда я получил без необходимости воровать его. Этот трюк срабатывает всегда; если ты старше по званию и пребываешь в раздражении, а они не понимают ни слова из того, что ты говоришь, то сделают что угодно, лишь бы ты убрался. Вполне понятный эффект, конечно; репутация македонцев как законченных говнюков вполне заслужена.

Верблюд полетел на землю, что твое осеннее яблочко с яблони; клянусь, падая замертво, он еще не перестал жевать. Не думаю, чтобы со времен моей первой компании в Иллирии, когда человека рядом с мной пробило копье из катапульты, на моих глазах кто-нибудь умирал в таком темпе.

— Значит, работает, — сказал Пифон.

— Похоже на то, — ответил я.

Он потыкал верблюда сапогом в морду.

— А с ним мы что будем делать? — спросил он.

Об этом я не подумал. В нормальных обстоятельствах я бы подозвал пару подвернувшихся новобранцев и приказал им прибраться; в данном случае этого делать не стоило. Ну, ты понимаешь: люди могут запомнить и потом сложить два и два. И если это звучит паранояльно, то так оно и есть. Чем глубже ты погружаешься в такие серьезные вещи, как измена и цареубийство, тем более полезным инструментом выживания становится паранойя.

— Закопаем его? — предложил я.

Пифон посмотрел на меня с горечью.

— Сам закапывай эту тварь, — пробурчал он. — Да ты посмотри, какой он здоровый.

Я покачал головой.

— Не такой уж и большой, — сказал я. — В хорошем темпе, без спешки, ты управишься не больше, чем за пару часов.

— Я? Почему я?

— Спина болит, — сказал я (что было правдой — последствия разгрузки телег накануне).

— Пошел ты, — сказал Пифон, оглядываясь кругом. — Мы его сбросим в колодец.

Я нахмурился.