Александр Великий или Книга о Боге

Наконец войско переправилось на другой берег; там разбили лагерь. Но край был опустошен, так как Мазей, применив метод, который когда-то советовал Мемнон, приказал сжечь перед Александром все деревни. Кроме того, в одну из следующих ночей Луна, которая была тогда полной, внезапно начала заволакиваться. Скоро она исчезла совсем, и густая тень простерлась над лагерем. Панический страх охватил тогда эту армию, затерянную в далеких землях, армию, которая после раскаленной пустыни чуть было не затонула и спаслась только для того, чтобы оказаться погруженной в жуткую тьму. За несколько мгновений ужас перешел в бунт. Впервые войско утратило послушание; фаланги рассыпались, люди бежали из лагеря куда глаза глядят. Некоторым казалось, что они слышат топот скачущего персидского войска; многие кричали, что их привели на край земли вопреки очевидной воле богов; что реки и земли становились им враждебны; что само небо явило свою суровость; что это просто безумие – увлечь стольких людей на гибель ради честолюбия одного человека, который пренебрегал своей родиной, отрекался от отца и в своей неистовой гордости выдавал себя за бога.

Оказавшись перед угрозой восстания, Александр поспешил призвать меня, а также египетских прорицателей, которых взял с собой из Мемфиса. Мы быстро посоветовались между собой; затем командирам удалось собрать людей, чтобы они выслушали меня, так как я, кажется, один мог рассеять их ужас.

«Солдаты, – сказал я им, – не страшитесь ничего; Луна затмилась в эту ночь мимолетной тенью от Земли, но я обещаю вам, что вы снова увидите свет. Поверьте вашим жрецам, которые умеют читать судьбы в небесах, и не бойтесь этой внезапной темноты, но, напротив, радуйтесь; ибо Солнце – светило греков, которым оно покровительствует, Луна же – светило персов. Всегда, когда затмевается Луна, это грозит Персии какой-нибудь великой катастрофой. Это знают египтяне, у которых было в прошлом немало тому примеров; да и вы сами, эллины, вспомните рассказы ваших отцов: Луна скрылась во время великой битвы при Саламине, в которой был разбит Ксеркс (40). Итак, в этой тени для вас зарождается новая победа, а дрожать от страха этой ночью надобно персам».

Затем я приказал немедленно принести жертвы божествам Солнца, Луны и Земли; и в армию вернулся порядок.

«Никто из моих военачальников так не ценен для меня, как ты», – сказал мне в ту ночь Александр.

Он воспользовался всеобщим успокоением, чтобы уже на рассвете поднять войско и возобновить поход.

Четыре дня спустя гонцы объявили, что Дарий, о котором думали, что он довольно далеко, находится поблизости и что один из его конных корпусов направляется навстречу греческой армии. Александр послал в разведку отряд гетайров, которые встретили персидских всадников, разбили их и обратили в бегство. Один из македонских командиров по имени Аристон, желая подражать Александру, вызвал на поединок начальника персов, обезглавил его с высоты своего коня одним ударом меча и привез его окровавленную голову царю.

В этой стычке было взято достаточно пленных, чтобы узнать, где находился Дарий. Его ставка была в Арбелах, а его огромная армия располагалась лагерем в пятистах стадиях впереди, на берегах Модоса, в широкой равнине, называемой Гавгамелы, что означает «остановка верблюдов».

Александр продвинул войско вперед и остановился в двух часах ходьбы от своего врага. Он оставался в этом месте четыре дня, устраивая свой лагерь, укрепляя его частоколами и следя за размещением обоза. Как раз в это время супруга Дария, пленная царица Статира, измученная необходимостью следовать за своим победителем, лихорадкой и тревогой перед близким сражением, умерла почти внезапно на руках царицы-матери. Ей едва было тридцать лет. В этой кончине греки увидели как бы начало бед, обещанных персидскому царю лунным затмением. Но Александр, казалось, испытывал настоящее горе; обняв старую царицу Сисигамбис, убить сына которой было его самым большим желанием, он искренне оплакал смерть женщины, мужа которой готовился уничтожить. Он приказал, чтобы Статире были устроены торжественные похороны, и по персидскому обычаю постился весь день в знак траура, как будто он был членом семьи.

Один из слуг Статиры, евнух Тириот, убежал из лагеря в ночь после похорон и достиг позиций нашего противника, чтобы принести известие своему царю. По рассказам, которые мы услышали впоследствии, Дарий стал горестно стенать и бить себя кулаками в голову. Мало того, сетовал он, что царица вынесла оскорбление пленом; нужно было еще, чтобы она умерла в жалком положении и не получила последних почестей, на которые имела право! Когда Тириот заверил его, что Статира не была лишена ни одного из преимуществ своего прежнего положения, «кроме света присутствия своего супруга», что она была похоронена со всем уважением, какого была достойна, и что сам Александр пролил реки слез, когда она умерла, Дария охватили ревнивые подозрения. «Если Александр так хорошо обращался с женой своего врага, – сказал он, – то, несомненно, по причине, которая бесчестит меня».