Александр Зиновьев. Прометей отвергнутый

«Студентка 5 курса Давыдова, — констатировала чуть позже справка, подготовленная комиссией отдела науки ЦК КПСС, работавшей на факультете, — в беседе, защищая взгляды Ильенкова и Коровикова, подтвердила, что предметом марксистской философии они признают лишь науку о познающем мышлении, что исторический материализм есть наука об изучении исторического процесса и к философии не относится. При этом она заявила, что марксистская точка зрения одна из точек зрения и её можно „свободно“ принимать или не принимать, что в марксизме могут существовать многие и разные взаимоисключающие положения. Мы не согласны, — заявила она, — что существуют какие-то не дискуссионные вопросы. Дискуссии нельзя запретить. Всё равно, если не сейчас, то лет через 10 точка зрения Ильенкова и Коровикова на предмет философии будет господствующей»[240].

Участие во всех этих боях не прошло для «молодых» безнаказанно. Грушин вспоминал: «После дискуссии 1954 года меня, Юру (Щедровицкого, уменьшительное от Георгий. — П. Ф.) и Сашу по отдельности вызвали в КГБ и предупредили, что мы по молодости встали на опасный путь: мол, по факту мы выступили против существующего порядка, против официозных авторитетов, причём вовсе не в науке. Я помню того сотрудника: пригласив в номер гостиницы „Москва“, он мне растолковывал, что людям, кого мы критиковали, поручена свыше особая работа, и, заметьте, не только на факультете, а потому мы, сами того не сознавая, едва не совершили идеологическую диверсию. Но нас это не испугало, а, напротив, воодушевило: мы поняли, что сработали не вхолостую, что нас заметили именно как группу»[241].

Зиновьеву чудом, хотя и с огромным сопротивлением, удалось защититься. Вмешалась, как обычно в России, погода. Или точнее — сезон. Наполеона «сгубила» русская зима. Оперативно разобраться с восстанием молодых философов помешало лето. Расправу отложили до осени: комиссия отдела науки ЦК КПСС пришла на факультет лишь в октябре. Но — шутки в сторону, хотя, наверное, отпускной фактор тоже сыграл свою роль. Решающими в успешной защите Зиновьева, конечно, были его неоспоримые научные достижения, предъявленные в работе, и продуманные, сплочённые действия по организации научного общественного мнения на факультете, привлечение на свою сторону союзников, активное участие в формальных процедурах, связанных с подготовкой к защите.

В дни, когда факультет кипел в противоборстве мнений и интересов, 13 апреля на кафедре логики состоялось обсуждение диссертации Зиновьева. Присутствовало 25 человек, из них больше половины — аспиранты и студенты. «Станковисты» — в полном составе. Сперва выступила профессура — Асмус, Ойзерман, преподаватели кафедры — Воробьёв, Никитин (секретарь факультетского партбюро), научный руководитель — всё тот же Алексеев. Критиковали довольно резко — все ещё были накалены недавним выпадом «станковистов» в ходе логической дискуссии и спешили предъявить встречный иск. «Приструнить зарвавшихся хулиганов».

Да и сама по себе диссертация Зиновьева была отчаянно, непозволительно смелой. Рискованной. Вся советская пропаганда неустанно трубила о «Капитале» Маркса как о выдающемся научном труде, но именно научного подхода к его исследованию советская пропаганда никак не предполагала. Более того, «Капитал» был возведён в ранг священной книги. Его следовало изучать, толковать, цитировать. Использовать его в качестве материала исследования логических приёмов, как это сделал Зиновьев, было верхом святотатства с точки зрения официальной идеологии. Маркс, даже называемый и признаваемый Зиновьевым гением, переходил в предложенном им дискурсе из категории богов в категорию мыслителей — наряду с другими. Но это значило, что и весь пантеон коммунистических богов низводился на землю. А тут уже пахло не просто «идеологической диверсией», а «настоящей контрреволюцией». Это оппоненты Зиновьева очень хорошо понимали. Они не были дураками. И меньше всего их, конечно, волновал сам Маркс. Зато попустительство в недосмотре могло обернуться большими неприятностями. Требовали радикальной переделки, сокращения, «приведения в соответствие с требованиями», повторного обсуждения.

Он отвечал на все выпады спокойно, уверенно, аргументированно. А потом в бой пошла молодая гвардия — Щедровицкий, Грушин, Ильенков, Давыдов. Заседание длилось несколько часов. В итоге «старики» уступили. Кафедра приняла решение: «Считать диссертацию в основном готовой к защите. Обязать тов. Зиновьева учесть критические замечания при обсуждении и внести соответствующие изменения. Вторично диссертацию на кафедре не обсуждать. Поручить тов. Зиновьеву подготовить автореферат. Обсудить автореферат на кафедре»[242].