Александра

– Хватить выть, мама, мама… Давай, бери корзину и вперед – в баню. Горячую воду возьмёшь здесь, на печи два ведра стоят. Баня нетопленая, сама виновата, пробегала по своим школам. Я за тебя топить ее не собираюсь. Все, давай, иди, – и, считая разговор оконченным, мачеха вновь принялась возиться возле печи. Продолжая плакать, Саша взяла свою ношу и пошла к выходу. Она так и не успела раздеться, не говоря уже о том, чтобы съесть хоть краюху хлеба…

Периодически всхлипывая, Александра побрела в баню, которая стояла метрах в двадцати от сруба. Она такая же была черная и покосившаяся, как и он, только в уменьшенном виде, но, в отличие от дома, где стены отдавали теплом и уютом, внутри ее был холод и все искрилось от инея. Баня была не топлена уже несколько дней и совершенно остыла. Саша открыла дверь и подумала: «Пока натоплю, пока постираю, свечереет, уроки некогда будет делать. Лучше я по-быстрому выполню домашнее задание, а потом постираю без всякой топки. Надо будет незаметно из избы взять портфель».

Когда она вернулась в дом за горячей водой, мачеха была в своем бабьем куту, и Саша без труда вместе с ведром прихватила потертый, давно отслуживший портфель, который ей достался от старших сестер. Вернувшись в баню, она поставила парящее ведро на полок, накрыла его тазиком, чтоб не так быстро остыло, и тут же принялась делать уроки.

Александра не впервой делала так домашнее задание. Часто, когда мачеха была без настроения, чтоб лишний раз не раздражать ее, Саша тайком брала свой портфель и бежала в баню. Летом, весной и осенью еще ничего писать в тетрадях на сырых, пахнущих дымом, дубом и березой полоках, только вот света уж очень мало, слишком маленькое это окошко в помывочной. А вот зимой, конечно, похуже – сильно зябнущие руки совсем не слушались, да и чернила в сильные морозы застывали на кончике пера, и постоянно приходилось отогревать их своим дыханием. Для деревни Строгино в конце января мороз в двадцать градусов считался оттепелью, так что Саше повезло в этом смысле, и в этот раз ей не пришлось постоянно дышать на кончик пера, что существенно ускорило выполнение домашнего задания. Закончив делать уроки и убрав портфель в сторону, Александра сняла тазик с ведра и пощупала воду – она была уже чуть теплая.

«Вот блин, как быстро остыла», – подумала она и тут же, сняв ведро с полока, вылила в деревянное корыто. Достав часть белья из корзины, она положила его в корыто и побежала в дом еще за одним ведром с горячей водой. Вылитое второе ведро немного повысило градус в лохани, и, достав из него отцовское нательное белье, она слегка отжала его и положила на полок. Тут же Саша принялась натирать его хозяйственным мылом. Натерев, немного скомкала его, взяла валька, и принялась что есть мочи лупить им отцовские портки…

Вообще-то, стирать в бане считалось большим грехом. К тому же, отец Александры был очень набожным человеком, в отличие от мачехи. Та не верила ни в кого – ни в Бога, ни в черта, только в деньги, хотя их у нее отродясь не было. И уже через год, как пришла в дом Костьевых Фекла, стирать по ее решению стали в бане. Отец вначале сильно противился этому, но мачеха была непреклонна, и он уступил. Вначале стирали старшие сестры, потом Маша, и сейчас эта обязанность легла на плечи Саши.

В те времена стирка была одним из самых тяжелых видов ручного труда, отнимающая не только уйму физических сил и времени, но и здоровье. И та гора грязного белья, которое всучила мачеха двенадцатилетней Александре, предполагала, что она с ним провозится до позднего вечера.

Так и вышло, Саша уже не чувствовала уставших рук, когда колотила последнее белье. Она не замечала холода, хотя была уже только в тоненькой кофточке, которая к тому же еще сильно намокла. Валек уже иногда прилипал к белью, т.к. в корыте вода совсем остыла, и мыльный раствор, которым были пропитаны вещи, стал вязким. Но еще нужно было убраться в бане после стирки: помыть чистой водой полоки, корыто и подмести… Руки нестерпимо ломило после того, как Александра, принеся ведро с водой из дома, стала мыть им баню – окоченевшие пальцы, которые она не чувствовала, при соприкосновении с горячей водой просто выворачивало.

Уже начинало смеркаться, когда Александра, накинув платок и одев фуфаечку, с мокрым бельем в корзине вышла на улицу. Теперь ей предстояло идти немногим более километра на речку Вяльчиху, чтоб пополоскать белье. Взгромоздив тяжеленую корзину на санки, она взялась за веревку, привязанную к ним, наклонила свой корпус вперед и пошла, что-то негромко напевая. Только скрип снега да тихая, заунывная песня в начинающихся сгущаться сумерках выдавали идущей к реке, еще немного нескладной девочки- подростка, мечтающей однажды вырваться из этого ада.