Александра: Чужие берега

То, что произошло потом, поставило Сашу в тупик. Речь шла о наследстве. Завещание состояло из двух частей: дарственная на квартиру от бабушки и вторая часть — завещание самого Савицкого. Судя по датам, первое завещание оформленное нотариусом пять лет назад, второе совсем не давно, в прошлом году. На все возражения, на которые только была способна Александра, никто не обращал особого внимания.

— Саша, я тебе все объясню чуть позже, дома, — Иван Андреевич с виноватой улыбкой посмотрел на дочь.

На обратном пути, он оживленно комментировал дорогу так, словно Саше могли пригодиться эти топографические особенности. Что бы ни обидеть рассказчика, ей приходилось смотреть в окно и утвердительно кивать головой, мол, запомнила. Саша понимала только одно — до отправления поезда всего три часа.

Заехав в тихий переулок, машина остановилась пред аркой. Ворота с кованой замысловатой решеткой разъехались. Саша, ничего не спрашивая, и уже ни чему не удивляясь, вышла с машины и оглянулась по сторонам.

Дом, старый пятиэтажный, по виду с высокими потолками и скорее всего с нестандартной планировкой квартир, был удивительно похожим на ее любимый московский дом. Такой же тихий дворик, скамейки с резными подлокотниками. Старые деревья и те росли во дворе так же беспорядочно. «Соседи знают друг друга, — подумала Саша.

— Это твой дом, Саша, — Иван Андреевич протянул связку ключей и направился к парадному.

Холодный подъезд, в котором было темно и сыро, хранил запах недавнего ремонта. Она шла впереди, откуда — то зная, что квартира на втором этаже и дверь должна быть прямо напротив лестницы.

— Саша, ты помнишь эту квартиру, — удивился Иван Андреевич.

Ничего она не помнила. Просто — знала. Только не могла объяснить откуда.

В два оборота ключа она открыла дверь. В квадратном холе застыл не жилой воздух. Иван Андреевич прошел в гостиную, распахнул настежь окно. Саша как завороженная следовала за ним. Свежий воздух оживил квартиру. Среди мебели накрытой пленкой, Иван Андреевич смотрелся как экскурсовод в Эрмитаже.

— Там кухня, — махнул рукой Савицкий. — Это моя комната,… и твоя. Была. Тебя привезли с роддома, — на мгновенье Иван Андреевич замешкался, словно услышал тоненький писклявый голосочек новорожденной дочки.

— То комната родителей. Твоих деда и бабушки, — уточнил на всякий случай Иван Андреевич, — А это самая маленькая — кабинет, ну и заодно служила гостевой для приезжих родственников. Это все теперь твое по праву наследования. Это последняя воля твоей бабушки. Квартира принадлежит тебе, как хотела бабушка. Ты взрослая и вправе делать с ней что хочешь.

— Если это предсмертная воля, то считайте, что вы ее выполнили. Делать с ней я ничего не буду. В меня поезд скоро. Я сегодня уезжаю — уточнила Саша. — Ваши деньги и акции я не возьму. Это даже не оговаривается. К ним я не имею никакого отношения.

— Ладно, пусть будет по — твоему, — согласился Иван Андреевич. — Только, я наследство, вернее, часть наследства, оформил дарственной. Дарственная не имеет обратного хода и не подлежит оспариванию. Саша, ты присядь и послушай. Я тебя отвезу на вокзал. Ты успеешь.

Иван Андреевич устало опустился на край дивана. Целлофан зашелестел, ветер тронул шторы. Саша прислушалась. Кто — то невидимый прошел в конец комнаты. Нечеткий силуэт растаял в слабых солнечных лучах. Ивану Андреевичу показалось, что дочь его даже не слышит.

— Саша, то письмо, что я тебе написал — не бред сумасшедшего. Хотя, похоже. — Иван Андреевич замолчал, собираясь с мыслями. — На тот свет ничего нельзя забрать из этой жизни, материального, я имею в виду. Может, если б я думал раньше об этом, то все было б по — другому. Но, ничего не изменишь уже. А деньги, которые я тебе оставляю — всего лишь деньги. Деньги сами по себе не плохие и не хорошие. Все зависит от того чему они служат. Что зло от денег — глупость. Зло только от человека. На них ничего нет, за что пришлось бы тебе отвечать, или моим внукам.

— Знаете, этот разговор беспочвенный. Вам еще жить и жить, поверьте мне как доктору.

Саша боялась, что Иван Андреевич начнет философствовать о мировых ценностях, перейдя на общечеловеческие. Философствования Саша не любила. Пустое философствование еще не решило ни одной проблемы в любом масштабе — от бытового до вселенского. Иван Андреевич, словно прочитав мысли дочери, перешел к делу.

— Саша, я скоро умру.

Мысль о смерти Иван Андреевич высказал так буднично, что отговаривать не было смысла. Эту мысль он проговаривал себе неоднократно, до тех пор, пока она перестала звучать как приговор.

— Со мной последнее время твориться… Я словно не живу. Вернее живу, но в каком — то тумане, что ли. И мысли, словно, не мои. Да и поведение не лучше.

Воспоминание о вчерашнем вечере было неприятно и Савицкому.

— Стоп. Давайте мысли оставим на потом, — Александра жестом остановила возражения. — Кроме мыслей, что вас беспокоит: боли, слабость, потеря аппетита, веса?

— Меня ничего не беспокоит, кроме мыслей. Непорядок в голове. Я осознаю, как превращаюсь в безвольное, раздражительное животное. Но, не это главное.