Александровскiе кадеты (СИ)

— В цепь им не развернуться — некуда там разворачиваться. А вылез на нас, ребятки, если и не целый батальон, уж две-то роты точно. В штыки на них не кинешься, токмо пальбой и сдержишь! А шли-то они плотно, валили-то валом — ну, пулемёт наш их тоже клал за милую душу. Да мы все не сплоховали тогда, нет, не сплоховали!

— Голова японской колонны оказалась в огневом мешке, — вставил Две Мишени. — Видите, как они угодили под перекрёстный огонь? — и он вновь передвинул рамку.

Жёлтые фигурки японских пехотинцев перечеркнули прерывистые алые линии, тянувшиеся к ним справа и слева.

— Одиннадцать русских солдат задержали целую японскую колонну, — продолжал подполковник. — Почему? Потому что использовали местность; потому что отрыли, сколько могли, себе окопы, пусть и неглубокие; потому что старший над ними, Фаддей Лукич, правильно расположил свои самые сильные огневые средства — пулемёт и скорострельные винтовки.

— И гранаты, Константин Сергеич! И гранаты!

— И гранаты, Фаддей Лукич. Итак, господа кадеты, первый вывод — даже небольшой отряд может успешно сражаться с превосходящими силами противника, если займёт правильную позицию и правильно распределит имеющиеся ресурсы. А теперь перейдём к тому, что есть основа основ любой армии — её солдат и устав, которому он починяется…

Сразу несколько рук взлетели над кадетскими макушками — и одна из них Федора.

— Константин Сергеич, Константин Сергеич! — раздалось со всех сторон. — Фаддей Лукич! А чем дело-то кончилось?! Расскажите, ну пожалуйста!..

— Рассказывай, Фаддей Лукич, — улыбнулся подполковник. — И впрямь, чего ж такую историю без конца оставлять?

— И-и, господа мои кадеты! Особо много и не расскажешь. Правильно нас ругал его высокоблагородие Константин Сергеевич — знамя-то и впрямь позицию нашу выдавало, хоть мы и поставили его чуток в отдалении. Нарвались япошки на наш огонь, откатились. Раз, другой. А потом вдруг как стихло всё. Поняли мы, что ждут они артиллерию свою, когда подтянется. Кто знает, может, решили, что тут целый полк обороняется, — старый фельдфебель молодецки подкрутил усы. — Поняли мы, что дело жаркое будет, подхватились — и отошли на полверсты. Там снова засели — и вовремя. Ка-ак начали желтомазые по высотке оставленной залпы класть, ну ровно на высочайшем смотру. Не уйди мы оттуда — не гуторили б мы тут с вами. Но мы ушли. И потом снова их угостили, как те вперёд полезли. Так, где за камушки, где за ручеек, где за что придется цепляясь, и до своих добрались…

— И получил за то Фаддей Лукич свой георгиевский крест, — докончил подполковник.

Два часа «длинного урока» пролетели незаметно. Задал подполковник много — и те же уставы, и про стрелковое отделение.

Остаток дня — с обычными уроками — прошёл спокойно. На ужине Севка Воротников вновь подкатился к их столу:

— Эй, Нитка! Ты, ты, тебе говорю! Ты, Нитка, сюда слушай. Хочешь, Нитка, я с тобой дружиться буду?

Петя захлопал глазами и покраснел; Фёдор поспешно пихнул друга в бок — он что, не понимает, что Воротников опять задумал каверзу?

— Вот давай ты мне эту плюшку с маком отдашь, а, Нитка? А я пригляжу, чтобы тебя никто не трогал. А то, знаешь, тут много таких, которые слабых обижать любят!

Говорил Севка всё это вполне мирно, даже дружелюбно; тон его мог обмануть кого угодно, только не Федю Солонова, вдосталь насмотревшихся на подобное в своей 3-ей Елисаветинской и даже сам пару раз становившийся жертвой.

— Оставь его, Воротников!

— Чего это «оставь», Слон, а? — куражился второгодник. — Порядок такой, Солонов, не знаешь, что ль? За защиту у нас всегда сладким делились! Да и неполезно Нитке булки жрать! Как и колбасу, кстати! А то будет не Нитка, а морской канат, в двери не пролезет!

— Пусть ест, Федя, мне не жалко, — горестно прошептал Петя и прежде, чем Солонов успел его остановить, сам пододвинул Воротникову тарелку.

И, пока остальные хлопали глазами, а Федор безуспешно толкал приятеля, Воротников преспокойно протянул руку, забрав себе маковую плюшку прямо с тарелки Ниткина — никто и глазом моргнуть не успел.

Кадеты за их столом и за несколькими из соседних с готовностью загоготали. Всё те же Пащенко, Шпора да примкнувший к ним Бушен; Фёдор сжал кулаки.

— Чего регочите?! Эх, вы, а ещё за одним столом сидим!..

— Эй, Слон, ты чего? — искренне удивился рыжий Гришка Пащенко. — Клювом за ужином не щёлкают! Сам знать должен, коль в военной гимназии был!

— Хватит, Воротников, — поднялся Федя. — Один раз уже дрались, тебе мало? Прошлый разве свезло тебе, гляди, вдругорядь уж не свезёт!

— Да чё ты с ним, как нянька, с Ниткой этой? — искренне удивился Севка, проворно запихивая булку в рот. — Ты второй силач на всё роту! Дерёшься здорово! Давай вместе держаться!.. Хочешь, вот этот вот вихрастый, — он ткнул пальцем в Борьку Шпору — сейчас тебе свою плюшку отдаст? Ты ведь отдашь, Шпоркин, верно?

Борька тоже замигал растерянно. Перспектива драться с «первым силачом роты» ему явно не улыбалась.

— Мне чужого не нужно, Воротников, — Федя уже стоял.

— Ну, не нужно, так не нужно, — пожал плечами Севка. — Бывай, Слон. Нитку свою стереги.