Александровскiе кадеты (СИ)

— Потому что ты нам мешать будешь! — вспыхнула сестра. — Я должна буду думать, что там с тобой и как вместо того, чтобы вести вечер! Я же хозяйка!.. Все кушанья заказать, проследить, чтобы доставили, и столы б накрыли!.. А Валериан будет дирижировать танцами. Некому тебе будет сопли утирать да с ложечки кормить!

Федор очень захотел обидеться. Из-за какой-то дурацкой их вечеринки, где старшие гимназистки станут жеманиться да стрелять глазками в смазливых гимназистов или там студентов с прилизанными проборами или, наоборот, со взбитыми коками — ему, Солонову-младшему уже нельзя дома появиться? Он что же, в корпусе должен сидеть и субботу, и воскресенье?

— А почему мне нельзя с мамой?

— Ох, ну неужто так трудно понять?! У мамы благотворительный вечер, там будет блестящее общество, ей там не до тебя!

— Но Надя идёт с ней!

— Надя уже большая! И хватит спорить, дорогой братец. Вот, смотри, — и она полезла в элегантный, расшитый настоящим жемчугов ридикюль, — вот тебе два рубля. Я их, между прочим, сама уроками заработала, ты не думай, не у отца взяла! Два рубля, ты подумай!..

Два рубля, ого!

Два рубля были изрядной суммой. Можно было бы выписать себе все последние приключения Ника Картера с Натом Пинкертоном; подобного рода книжки в библиотеке Корпуса не водились. А, может, уже появилась и что-то новенькое про «Кракена» с его бесстрашным трёхпалым капитаном; наконец, Феофил Феофилыч определённо намекал, что собирается устроить распродажу, и тогда тот отличный складной нож о шестнадцати лезвиях настоящей золингеновской стали может выйти вполне по карману.

В конце концов, можно — вдруг подумал он — подарить Лизе на Рождество что-то посущественнее открытки.

Последняя мысль его как-то удивила — своей внезапностью. Тем более, что ответа на письмо с приглашением на Рождественский бал в корпусе так пока и не пришло.

— Ладно, — буркнул Федя. — Давай два рубля, так уж и быть.

— Правда? Правда, Феденька? — очень обрадовалась сестра, поспешно суя ему в руку плотно свёрнутый кредитный билет. — Вот молодец, вот хорошо!

— А почему мама мне ничего не написала? — вспомнил он.

— А зачем маме писать, если я вызвалась заехать? — искренне удивилась Вера. — Меня извозчик ждёт, сейчас домой отправлюсь, всё обскажу. Спасибо тебе, Феденька! Ты не представляешь, как это важно!

— Чего ж тут важного? — фыркнул бравый кадет. — Вы с этим… этой… Валерианой… что, жениться надумали, что ль?

Сестра залилась краской.

— Ну что ты, что ты, какое же тут «жениться»? Валериан Павлович очень, очень интересный человек! Столько всего знает, так глубоко рассуждает!.. А уж как поёт, ты бы слышал!..

— Слышал я, — отмахнулся Фёдор. — Детонирует безбожно!

У Веры глаза на лоб полезли.

— Детонирует? Ты-то откуда знаешь?

— Слышал. Когда Корабельниковы нас в первый раз пригласили, ты забыла?

— А. Ну да, — чуть поостыла сестра. — Но он вовсе не детонирует! У него просто иная манера пения, не как у этих замшелых академиков!..

— Ладно, пусть так, — спорить Федору не хотелось. Два рубля приятно грели руку, но вообще ему вдруг стало грустно и как-то не по себе.

Почему мама решила вдруг уйти, да ещё и захватив с собой не только Веру, но и старую нянюшку? Которой едва ли улыбалось тащиться на какой-то там «обед» в пользу таких, как она, слуг. Зачем всё это — да ещё и в папино отсутствие?

Что-то здесь не так. Совсем не так.

В сиих мрачных раздумьях кадет Солонов и повлёкся, аки еретик пред очи Савонаролы, обратно на уроки.

Оставаться в Корпусе на выходной решительно не хотелось. Почти всё его отделение расходилось, Петя Ниткин вновь отправлялся в Петербург, приехали родственники к Юрке Вяземскому и Пашке Бушену, даже Костька Нифонтов получил записку, что семейство приедет его навестить; в общем, оставались только второгодник Воротников да он, кадет Солонов.

И вот тут-то у кадета Солонова и родился блестящий, как тогда казалось, план.

…Как и все, он подал прошение об отпуске. Две Мишени, почти не глядя, подписал — и вскоре Федя уже держал в руках отпускной билет с размашистым «Разршаю. Генералъ-майоръ Дмитрій Павловичъ Немировскій».

Над Гатчино сеял мягкий снежок, стоял лёгкий морозец — в общем, погода как раз для зимних приключений. Облачившись в шинель, накинув башлык (прямо на фуражку, что, в общем-то, являлось нарушением) и шмыгнул в ворота.

Здесь, как обычно, имел место шумный разъезд, но Федя — ноги в руки! — рысью припустился по свежему снегу прямо к своей цели. Рискованно ли? — конечно, рискованно! Но, в конце концов, два рубля (и ещё полтина, добавленная из сэкономленных «карманных») — деньги немалые, хватит посидеть в «Русской булочной» и не только.

На станции, однако, он не утерпел — приостановился посмотреть, как устанавливают громоздкие рамы-держатели монорельса. Взрыв семеновского эшелона повредил и эту хрупкую конструкцию, так что государь повелел, пользуясь случаем, удлинить её, протянув до второго вокзала, Гатчино-Варшавская.

И уже оттуда Федя бодро помчался прямо на Бомбардирскую. Да-да, именно туда, к дому № 11.