Александровскiе кадеты. Смута (СИ)

И его око, взгляд, усиленный линзами, вновь двинулся вдоль мерно шагающей цепи, игнорируя близкие разрывы снарядов, от которых уже почти оглох; Федор выбирал следующую цель.

А патронов оставалось уже всего лишь девять.

Открыла огонь и артиллерия александровцев, выпуская последние шрапнели — зарядные ящики тоже показывали дно.

Коротко взлаивали пулемёты, совсем-совсем коротко.

В цепях падали, цепи залегали, вновь вставали — Федору удалось сбить одного из тех, что поднимал их в атаку, затем ещё одного — упрямо пробиваясь сквозь смерть к окраинам Зосимова.

Растянувшись, вдоль реки двинулись всадники, держа дистанцию и расстояние. Чем реже строй наступающих, чем дальше они друг от друга, тем больше приходится тратить на них боеприпасов; но это же можем их и подвести, если дело дойдёт до рукопашной.

Четвёртый патрон Федор потратил на знаменосца. Пятый — на подхватившего упавшее знамя; больше к древку уже никто не притронулся, алый шёлк так и остался среди не успевшей выгореть зелени.

Но видно было, что огнём наступавших сегодня не остановить. Они словно почувствовали, что пуль в их сторону летит заметно меньше, и с угрюмым стоицизмом игнорировали потеря, перешагивая через упавших.

Что будет дальше, Федор знал точно. Такое уже случилось на фронте, и не раз. Цепи дошагают-таки до вражеских окопов, в ход пойдут ручные гранаты, а потом штыки, сапёрные лопатки и так далее вплоть до ножей. Скажут своё слово маузеры, потому что в тесноте траншей длинной винтовкой ворочать не слишком-то сподручно.

И они, александровцы, должны выстоять.

Федор сменил обойму. Последняя. Нет, есть ещё верная «фёдоровка» с полным магазином, тоже последним. Есть «браунинг», такой же, как у Двух Мишеней (с в подражание ему же и взятый). Есть нож за голенищем и другой — на боку. Федору Солонову найдётся, чем встретить врага.

Но потом всё равно умереть. Он успеет захватить с собой трёх, четырёх, может, даже пятерых, но потом судьба всё равно отвернётся. Непобедимых не бывает.

Однако сейчас он думал только о том, как лучше потратить последний пять патронов для его винтовки с оптическим прицелом. Эх, так берег, так холил, а теперь, видно, придётся бросить.

Он как-то вдруг сдал жалеть своё оружие, словно оно могло его укорить, словно это подруга, оставляемая им на поругание; мелькнуло лицо Лизы, сердитые её брови: «ты что это, помирать собрался?!», а затем — скорбный лик великой княжны Татианы. Она молчала и просто плакала.

Меньше мгновения прошло, пока образы эти вспыхнули перед Федором; а затем было уже не до них, потому что красные подошли совсем близко, и он бил, уже не разбирая, командир попадал в его прицел или рядовой.

Быстро расстрелял обойму, схватил «фёдоровку»; красные цепи, почуяв близость крови, перешли на бег, взорвавшись хриплым и жутким рёвом.

Рядом дал короткую очередь пулемёт и почти тотчас умолк. Севка, он, точно.

Последние мгновения никто не стрелял.

Красные достигли линии траншей, сами, наверное, не веря подобной удаче. Пальба вспыхнула вновь, теперь из револьверов и пистолетов, огрызались «фёдоровки» александровцев; перед окнами каменного дома без крыши, где засели Федор, Петя, Лев и Севка, появились первые красноармейцы.

Двух Федя сбил выстрелами, одного — Ниткин, Лев лихорадочно перезаряжал свой форсистый маузер — а ведь говорили ему, бери «браунинг», там магазин в одну секунду меняешь! — Севка же Воротников, подхватив винтовку, вдруг с яростным рыком бросился на замахнувшегося гранатой бойца красных.

Штык пробил тому грудь, граната выпала, и Севка от души пнул её, так, что та отлетела далеко, саженей за двадцать, где и разорвалась.

Однако враг сегодня не собирался останавливаться. Есть такой момент в бою, когда противник, звериным чутьём ощутив близость победы, рвётся к ней, не обращая внимания на потери и падает только мёртвым.

— Севка! Назад!

Воротников быстро кивнул, не оборачиваясь — понял, мол.

…Семь долгих лет Две Мишени школил свою роту. Сперва «младший возраст», потом шестую, пятую, четвёртую — и так до первой. Семь лет изнурительных, не до седьмого — до семьдесят седьмого пота занятий на полосе препятствий, в штурмовом городке, что появился в корпусе стараниями тогда ещё подполковника Аристова (только Федор, Петя, да ещё Костя Нифонтов понимали, откуда взялась эта идея). Семь лет жёстких схваток, хоть и учебных, но частенько до синяков и крови.

И сейчас кадеты-александровцы (а бывших кадет не бывает) действовали, как учили, как умели. Сунувшиеся следом за Севкой красные увидели направленные на них с трёх сторон дула; двое, что поумнее, разом бросили оружие, один, что поглупее, попытался выстрелить, но, само собой, не успел.

Следом за первой тройкой по улочке от околицы бежали новые и новые бойцы в выгоревше-серо-зелёном. Александровцы в своей форме были от них почти неотличимы и всё-таки каждый безошибочно знал, где свои, где чужие.