Александровскiе кадеты. Смута (СИ)

Две Мишени сидел за учительским большим столом на возвышении. Скрестив руки на груди, к холодной по летнему времени печке прислонился Семен Ильич Яковлев, командир второго батальона, глядел на Станкевича, нехорошо сощурившись.

Полк вот-вот должпн был выступать дальше. Подтягивались дроздовцы, им идти с александровцами в прорыв; фланг предстояло прикрыть марковцам. Следом, окончив харьковские дела, торопились деникинцы, кутеповцы и корниловцы.

— Какой смысл спорить? — Станкевич прикрыл глаза. — Делайте своё дело.

— Какое «дело»?

— Ну, вы ж меня расстреляете. — Пленник сказал об этом совершенно буднично, как о чём-то поистине не стоящем внимания.

— Никто вас не станет расстреливать… — начал было Аристов, однако тут его резко перебил полковник Яковлев.

— Никто вас не станет расстреливать, это верно. Вот ещё, патроны тратить!.. Вас просто повесят, по приговору военного суда, как изменника и дезертира.

— Суд?

— Да. Военно-полевой суд. И вы, как бывший полковник, должны прекрасно знать, как он формируется, из кого состоит и каковы его полномочия.

— Семен Ильич… — начал было Две Мишени, но Яковлев только отмахнулся.

— Если бы все вот эти Станкевичи помнили бы свой долг, ничего бы не случилось, — яростно бросил он. — Если бы дралась не только гвардия. Проклятье, никогда б не подумал, что такое скажу — но даже эти негодяи-«временные», все эти гучковы и милюковы, они, по крайней мере, пообещали народу Учредительное Собрание; а большевики что? А, Станкевич? Что пообещали большевики и что исполнили? Кто прибалтийские губернии немцу отдал, а Украину — им с австрияками? Фабрики и заводы у кого, а?.. Земля?..

— Эстляндия с Лифляндией не русские. Как и Польша, кстати. Пусть сами живут, немцы им самоуправление пообещали, а полякам и вовсе своё государство сулят и уже сейм собрали. А что до прочего… Земля, говорите? — так земля теперь у крестьян. Фабрики — под рабочим контролем, — упрямо ответил Станкевич. — Я, сударь, лямку с прапорщика аж тридцать пять годочков тяну. Ротой без малого восемь лет командовал. Своих солдат до сих пор в лицо почти всех помню. Сам за неграмотных письма в их деревни писал; и сам же им ответы читал, так что всё знаю. Не по гвардейским паркетам отирался! Так что вижу, что главное красные уже сделали — волю народу дали. Землю дали. А что её покупать-продавать нельзя — так оно и к лучшему: мироеды не скупят, бедняка по миру не пустят.

— То-то вам с продразвёрсткой пришлось по деревням ходить, хлеб собирать… — скривился Яковлев. — Видели мы на Дону, как ваши работали. Сперва-то казачки не то, чтобы за нас были, нет. Это когда ваши комиссары поехали, да хлеб выгребать стали — вот народ и поднялся!

— Так то казаки. Они испокон веку и землю имели, и волю. А почему только они?.. Чем они смоленского иль рязанского пахаря лучше?

— Тем, что кровь всегда готовы были за Отечество пролить, — отрезал Яковлев. — Тем, что сполоху явиться должны были, «конно и оружно», и всё, до последней иголки — своё, не казённое. Впрочем, чего спорим-то? Изменником и дезертиром вы от этого быть не перестанете. Константин Сергеевич, вы полковой начальник. Согласно уложению о военно-полевых судах, вы его возглавить должны. Мы не большевики, у нас не чека.

— Некогда нам тянуть да суды разводить. Я казни не одобряю — за малым исключением — и даже комиссаров пленных к Государю на суд отправлял. Впрочем… дадим ему шанс? Один!

— Добрый вы человек, Константин Сергеевич, — вздохнул начальник второго батальона. — Вот у Михаила Гордеевича не так, совсем не так…

— Михаил Гордеевич воюет доблестно, и не мне его судить, — возразил Аристов. — Ни его, ни методы его полка. А мы здесь никого ни расстреливать, ни вешать не будем. Арестовать и отправить по этапу. Нет, Семен Ильич, никаких возражений. Я, как старший воинский начальник, решение принял. Станкевич! Вы слышали, я сказал про один шанс? Даю вам возможность раскаяться и кровью искупить вину свою перед Россией и Государем, перейдя на нашу сторону. Командир вы толковый, место для вас найдётся. Немало таких же вот, как вы, «краскомов» бывших за нас воюет и воюет хорошо. Решайте, Станкевич. Шанс будет только один.

Бывший полковник только усмехнулся.

— Roma traditoribus non premia. Рим предателям не платит. Нет уж, сударь, я свой выбор сделал. С кем народ российский — с теми и я.

— А вы уверены, что народ не с нами? — прищурился Аристов. — Вот ребята вокруг меня, они что же — не народ, нет? И разве не сказано: «Кто не со Мною, тот против Меня; и кто не собирает со Мною, тот расточает1»? А большевики разве с Ним?

Станкевич только пожал плечами. И промолчал.

Пленника отправили в тыл вместе с ранеными, Александровский полк шёл дальше.