Александровскiе кадеты. Смута (СИ)

Наступившее молчание было долгим, тягучим и мучительным. Комиссар то краснел, то бледнел; лицом он не умел владеть совершенно.

— Это же переворот, — выдавил он наконец.

— Переворот. Во имя революции. Вы, например, знаете, что товарищи Ленин, Троцкий и особенно Дзержинский уже требовали безусловного закрытия не только «буржуазной» печати, но и газет левых эсеров, наших ближайших союзников? Желаете ознакомиться с протоколами ЦК? У меня они с собой. Как полагается, заверенные копии.

— Не надо…

На комиссара Жадова было больно смотреть.

— Революция делалась не для того, чтобы затыкать рты тем, кто сражался с нами плечом к плечу, — внушительно сказал Благоев. — Запреты и цензура — путь царских сатрапов, а не наш. Если всё запретить — то какая же это «свобода»? При царе можно было больше публиковать, чем сейчас — если бы не Яша Апфельберг и его любовь к ресторану «Вена».

— Я… подумаю…

— Подумайте, — Благоев поднялся. — А мне пора. И спасибо за чай. И… нет, я не думаю, что вы, товарищ Жадов, побежите на меня доносить. Вы честный и справедливый человек. Вы примете правильное решение.

Михаил Жадов сидел и курил прямо на кухне, выпуская дым в открытую форточку, несмотря на мороз. Ирина Ивановна прихлёбывала чай, сжимая горячий стакан озябшими ладонями.

— Не знаю, что делать, — выдохнул наконец Жадов. — Провалились бы они все с их политикой! Я за свободу шёл сражаться, а не перевороты устраивать!..

— Тогда мы с тобой поедем на фронт, — спокойно сказала Ирина Ивановна. В такие моменты они с комиссаром переходили на «ты».

— А если он прав, Благоев? Ведь не дурак же. И командир дельный. И начальник распорядительный… Вдруг и в самом деле введут этот «военный коммунизм» и голод начнётся?

— Непременно начнётся, — ровным голосом произнесла Ирина Ивановна, словно объясняя урок своим кадетам. — Никто не будет просто так работать, Миша. Кроме тебя и ещё ничтожной доли столь же честных и идейных, преданных революции людей. Я же сама твоих бойцов воспитывала, так сказать. Не рвались они вперёд всех дрова таскать, ой, не рвались. Сам знаешь. Забыл, как я их гоняла?

— Вот потому-то сомнения меня и взяли, — признался комиссар. — Но… утро вечера мудренее, может, всё обойдётся ещё. Или не введут этот «коммунизм», или ошибается Благоев, не так всё страшно окажется…

Ирина Ивановна только улыбнулась печально.

— Иди спать, Миша. Вот тут, на диване.

— Да, конечно, — комиссар встал. — Спокойной ночи… Ира.

Он стоял и смотрел, как Ирина Ивановна скрывается в спальне. Услыхал щелчок замка. Досадливо дёрнул щекой и принялся устраиваться на узком диване.

Следующий день прошёл, и ещё один. Жадов подолгу пропадал в расположении «своего» батальона, куда там и не назначили ни нового командира, ни, соответственно, его заместителя. В «Правде» появилась короткая заметка о прошедшем заседании ЦК РСДРП(б), где с речами выступили тов.Ленин, тов.Троцкий и тов.Благоев. В прениях приняли участие все остальные члены Центрального Комитета. Были приняты важные решения, о коих население и оповестят в самом ближайшем времени.

Никто, что называется, и бровью не повёл. Модный поэт Маяковский чуть не подрался с не менее модным поэтом Гумилевым, недобрительно отозвавшись о также модной поэтессе Ахматовой. Министры Временного собрания, которых только что перевели из Петропавловской крепости под домашний арест, начали знакомиться с материалами обвинения вместе со своими присяжными поверенными. Магазин Елисеева на углу Невского и Малой Садовой бойко торговал «всем необходимым к Рождеству». В городских парках насыпали большие снежные горки, залили катки. Звеня, ходили себе трамваи и даже, несмотря ни на что, продолжалась работа по прокладке новой линии.

Минуло два дня и всё та же «Правда», а с ней и «Известия» напечатали постановления Совета Народных Комиссаров о запрете частной торговли хлебом, сахаром, маслом и другими продуктами, о введении «категорийных пайков»; высшая, первая категория для рабочих на самых тяжелых работах, вторая для них же, но с работами более легкими, третья для служащих и четвертая, последняя, для «иждивенцев». По первой категории продуктов выдавалось в четыре раза больше, чем по последней.

Был назначен «переходный период», однако магазины и лавки опустели много раньше — население дружно кинулось скупать всё подряд, пока деньги ещё имели хождение; торговцы, однако, столь же дружно товар стали прятать. Финки-молочницы демонстративно опорожняли бидоны прямо на мостовые; был отдан приказ таковых задерживать, после чего молочницы немедля исчезли, как испарились.

Продукты теперь свозились на центральные склады, возле которых пришлось поставить многочисленную и хорошо вооружённую — вплоть до пулемётов — охрану.

В оную-то охрану и выдвинули батальон комиссара Жадова, коему было поручено «временно исполнять обязанности командира». Сам Жадов уже носил форму начдива, с двумя ромбами на петлицах, и по-прежнему числился «начальником формирующейся 15-ой стрелковой дивизии», однако о ней так ничего никто и не ведал.