Александровскiе кадеты

Тут Федору пришлось туго, потому что ворота хоть и были отперты (по явному небрежению дворника), но Вера теперь озиралась — и вновь замоталась прежней своей уродливо-дырявой шалью, словно уличная нищенка. Федя мельком пожалел, что сам не запасся маскировкой, но тут уже было поздно что-то предпринять.

Он заметил неприметную дверь в глухом конце двора, куда шмыгнула сестра. Это даже не «черный ход», это лестница для самых дешевых и скверных квартир, где сдаются не комнаты даже, а углы.

Надо сказать, даже дешевые книжечки о приключениях Ника Картера и Ната Пинкертона имели свои достоинства. Так, например, они очень понятно и доходчиво объясняли самые азы искусства слежки, и в том числе — ни за что и никогда не суетиться, а иметь вид небрежный, расслабленный, словно ты здесь по делу, хоть и важному, но привычному, рутинному.

И потому Федя успешно миновал пару каких-то оборванцев, усевшихся на крыше дровяного сарая, шагнул в ту же дверь, что и Вера и принялся тихонько подниматься следом — каблучки сестры звонко стучали несколькими маршами выше. Судя по всему, поднималась она на самый верхний этаж.

Лестница была, конечно, жутковатой. Темная, узкая, ступени выщерблены, в железных перилах зияют прорехи. Воняло кошками, кислой капустой, мокрым бельём; доносились то хриплых злые голоса, то визгливые женские крики, то детский плач.

Наверху открылась и вновь закрылась дверь. Последний этаж.

Федор наддал, правда, всё равно стараясь красться как можно тише.

Да, на последней площадке только одна дверь. Ещё выше, на чердак, ведет совсем узкая и совершенно отвесная лестница, железная, словно трап на корабле. Недолго думая, Федя рванулся вверх — и вовремя, потому что внизу по ступеням кто-то затопал.

Чердачная низкая дверь, казалось, была заперта — но замок висел только для вида, пробой расшатан, явно специально и легко выдергивается. Федя скользнул в пыльный холод, ещё не очень понимая, что и как он тут будет делать — однако в самом торце, у внешней стены, где тянулись дымоходы, он заметил в полу небрежно присыпанный мусором люк. Осторожно потянул за ржавую петлю — он поддался, открылся неглубокий колодец, пробитый в межэтажном пространстве. Дальше оказалась ещё одна крышка, и сквозь неё уже пробивались голоса.

Феде Солнову не оставалось ничего иного, как свернуться калачиком и постараться прижать ухо к холодному дереву.

…И даже ничуть не удивился, вновь услыхал характерный картавый говорок:

— Товагищи! Недавние бои нашего гегоического пголетагиата закончились частичным погажением. Но это не должно нас смущать, товагищи! Догогой ценой, но габочие поняли, куда их затягивают пгедатели из числа так называемых «социалистов-геволюцинегов», каковые, конечно, есть злейшие вгаги тгудового нагода!

Собрание зашумело. Стакана при себе у Феди, увы, не нашлось, многое тонуло в гуле голосов, угадывались отдельные фразы:

— Не должно смущать?!.. Столько народу полегло!

— Решительнее надо было!

— Зачем на кадет полезли?!..

— Восстание! Вооруженное восстание!..

— Ти-хо! — вдруг резко бросил кто-то и все на самом деле замолчали. — Товарищ Старик говорит верно. Но товарищ Старик — теоретик, а мы, товарищи — практики.

— Это ты-то, товагищ Лев — пгактик?! — возмутился Старик. — Зовешь всех на баггикады, а что дальше, куда, какими силами — ни звука! Думаешь, что главное — захватить двогец и цагя; а это агхиневегно!.. Выступление было подготовлено из гук вон плохо! Не установлена связь с агмейскими полками!.. Не велись агитация и пгопаганда сгеди гвагдии!.. Габочие сотни, пгибывшие в Гатчино, действовали газгозненно, без единого плана!.. Дисциплина никуда не годилась!.. Сгазу же начались стихийные конфискации и геквизиции!..

— Грабежи, насилия и убийства! — вдруг прозвенел резкий и чистый Верин голос.

— Что-что? — переспросил «товарищ Лев».

— Товарищ Старик не прав, — твёрдо ответила Вера. — Не «стихийные конфискации», не «реквизиции», а погромы, изнасилования и…

— И людобойство! — добавил кто-то с явным польским акцентом.

[1] Сознательно допущенный автором анахронизм. Акмеизм как самостоятельное течение в русской поэзии оформился спустя лишь 5 лет.

[2] Николай Степанович Гумилев действительно вернулся из своего первого африканского путешествия в конце ноября 1908 года

[3] Иннокентий Фёдорович Анненский (*20.08.1855 — †30.11.1909) — русский поэт, драматург и переводчик, критик. Исследователь литературы и языка, директор мужской Царскосельской гимназии.

[4] «Ах, папа, как же ты не знаешь этого поэта!» (фр.)

[5] «Не знаю никаких поэтов и знать не хочу!» (фр.)

[6] Стихи поэтессы Марии Петровых (*13.03.1908 — †01.07.1979) из сборника «Дальнее дерево», Ереван: «Айастан», 1968

[7] Ныне угол ул. Егорова и 3-ей Красноармейской

Глава 13.4

— И людобойство! — добавил кто-то с явным польским акцентом. — Рабунки… то есть розбои! Подпаления!