Александровскiе кадеты

Ход, которым они пробирались, был явно современный, с бетонными серыми стенами, вдоль потолка тянулись электрические лампочки в решётчатых, словно на шахте, кожухах.

Был вечер. Кадеты сидели кто за уроками, кто в библиотеке. До обхода воспитателями оставалось ещё сколько-то времени — и Лев с форсом то и дело бросал взгляд на свои щегольские часы, не упуская случая похвастаться.

Вскоре они и в самом деле достигли выхода — дверь была заперта, из-за неё доносились слабые отзвуки голосов.

— Казармы, — прошептал Лев, озираясь. — Вот тут мы наверх поднялись… ох, и быстро ж бежали!..

— А дальше что?

— Осматриваемся.

— Ну, это мы враз, тут и смотреть-то не на что!

Федя был прав. Нагие серые стены с редкими проводами и трубами и больше ничего; однако Бобровского сбить с толку оказалось не так легко.

— Вон ещё одна дверь, видишь? Это уже основные подвалы казарм. Пошли, поглядим!..

Тут, правда, их ждала неудача. Замок не поддался Левиным усилиям — чему Федор, сказать честно, был даже рад. Однако назад они повернули лишь после того, как с Бобровского сошло семь потов и он отступил, пробормотав что-то вроде «самоимпрессионный ключ нужен…»

— Тебе бы, брат, сейфы взламывать!..

— А что? Я бы смог!.. Ладно, пошли назад, пока нужной снасти не будет, не откроем…

Как будто бы закончившейся неудачей вылазка отнюдь не отвратила Бобровского от поисков, напротив, он взялся за дело с настоящей одержимостью — даже стал получать хуже оценки. А где-то спустя неделю отозвал на перемене Фёдора в сторону:

— А чего я видел! Чего видел!..

— Чего ты видел? — у Федора заныло под ложечкой.

— Физика видел, — выдохнул Бобровский. — В отпуск не ходил, кружил по Приоратскому парку, благо там патрули кругом, а кадетов-александровцев без слова пропускают. И увидел — Положинцев этот, с какими-то приборами своими, ходил-бродил вокруг дворца, снег разметывал, штыри в землю втыкал! Похоже, с осени так ходы эти и ищет!

Федя, само собой, притворился, что ничего не знает.

— Да и пусть себе ищет, — попытался внушить он Левке. — Бросил бы ты, Бобёр, это дело. Замки в кирасирских казармах взламывать — за такое, уже по головке не погладят, вылетишь из корпуса со свистом, и хорошо, если просто «на попечение родителей», а то и в военгимназию для совсем отпетых направят…

Но Лев не унимался. Уже в одиночку он всякую свободную минуту рыскал по окрестностям, что-то записывал, зарисовывал, иногда даже таскал с собой Севку Воротникова (за соответствующее количество сладких маковых булочек) — Севкины способности рисовальщика расцветали, класс живописи был единственным, где у него в ведомости наличествовали полные «двенадцать».

Во время этих вылазок Севка зарисовывал окрестности, что служило неплохим оправданием, буде им встретится кто-то из офицеров-воспитателей.

И вот как-то так получилось, что Федор остался один.

Один — потому что Петя Ниткин совсем пропал. «Влюбился!» — уверенно бросила Лизавета и как-то так многозначительно поглядела на Федю. Искоса так. Федор не очень понял, что она имела в виду и, от греха подальше, даже спрашивать не стал.

Но и с Лизаветой встречаться стало трудно. Во-первых, что-то случилось между их мамами, так, что Анна Степановна теперь очень выразительно морщилась, стоило упомянуть в разговоре Корабельниковых.

— Подумать только, дорогой, у этой… этой… хватило наглости утверждать, что наша Вера «разбила сердце» этому набриолиненому хлыщу, «кузену Валериану!» — как-то подслушал Федор, явившись домой в очередной субботний отпуск.

В общем, Лизу тоже теперь не особенно выпускали. Тем не менее, розовые конвертики от неё приходили по-прежнему.

…Всё изменилось, когда миновали крещенские морозы и накатывало Сретение. Стихла столица, исчезли демонстрации с протестами (наверное, рассуждал Федор, холодно очень и несподручно в такую погоду митинговать — тем более, что полицейские приспособились выкатывать пожарные брандспойты и поливать смутьянов ледяной водой — едва толпа принялась бить витрины и разносить лавки.

Сестра Вера сидела тише воды, ниже травы, никуда не ходила, из гимназии являлась строго домой, никаких «музыкальных вечеров» или там «поэтических пятниц». На все расспросы брата отмалчивалась, мол, ничего не знаю, ничего не ведаю, на связь никто не выходит.

Федор явился с этим к Илье Андреевичу, тот выслушал внимательно (квартира его теперь напоминала зал электрической станции, места для самого Ильи Андреевича осталось буквально с пятачок), на вопрос — как подвигаются поиски подземного хода у Приоратского дворца? — ответил уклончиво и словно невпопад:

— Да сам-то ход это не есть что-то особо интересное… его-то я, считай, уже нашёл…

Видно было, что и Илье Андреевичу сейчас не до Феди.

Оставалось только ходить в тир. Вид издырявленного центра мишени всегда помогал.

Замерло всё, остановилось, словно щедро сыпавший в ту зиму снег погрузил в дремоту русское царство. Спит оно, и невдомёк ему, что уже где-то отмеряны ему не то, что годы, но даже и дни, и часы. Двинулись незримые колеса, провернулись, заработала машина и кто её теперь остановит?..