Александровскiе кадеты

…Вот и в этот раз Федор поднялся на две ступеньки, потянул на себя тяжёлую резную дверь с тяжёлой бронзовой ручкой. Сердце, как всегда, замерло; здесь, за порогом истинно мужского царства вкусно пахло оружейной смазкой, матово блестели выстроившиеся как на парад воронёные стволы; застыли аристократки-двустволки, словно хвастаясь друг перед другом роскошью гравировки на замковых досках и резьбой, покрывающей ложу; с ними спорили худощавые иностранки, многозарядные винтовки Винчестера или Генри; ещё дальше скромно помалкивали наши берданки — мы, дескать, хоть и староваты, а до дела дойдёт — послужим, да ещё как, не подведём небось!..

В стеклянных витринах устроились разнообразнейшие револьверы и пистолеты, и уверенные в себе наганы, и короткие толстяки «уэбли», и длинноствольные кольты, и брутальные маузеры, и элегантные парабеллумы, и тупоносые браунинги. На всё это великолепие Федор мог любоваться часами, читая и перечитывая приведённые рядом с каждой моделью характеристики. Феде всё это звучало как музыка: «…разработанъ подъ патронъ 7,63 х 25 м/м… отдача короткаго ствола… запираніе за опорныя поверхности на затворѣ… магазинъ неотъемный… снаряженіе изъ спеціальной обоймы…»

Федю тут знали. В самый первый раз, когда он робко — не выгонят ли? — переступил порог заведения, приказчик, Евграф, только посмотрел на него, слегка прищурившись, и вдруг сказал:

— Феофил Феофилыч, а вот и гость наш новый!

Феофил Феофилычем оказался хозяин магазина, дородный, в сюртуке и жилетке, и с массивной золотой цепью от карманных часов.

— О, вижу, вижу! — пробасил он. — Никак нового начальника штаба у туркестанцев, его превосходительства полковника Солонова сынок? Фёдор Алексеевич, стало быть?

Федя растерялся и, растерявшись, кивнул.

— Не удивляйтесь, молодой человек, не удивляйтесь. Гатчино город маленький, а слухами земля полнится. Очень рад-с, очень рад-с! Входите, входите-с, у нас за погляд денег не берут. Евграф, любезный, приготовь-ка прейс-курант наш, да заверни получше, а я его превосходительству полковнику письмецо приветственное напишу, Федор Алексеевич домой и снесёт, верно ведь?..

Федор снёс. Папа только головой покачал.

— Торговцы. Лучше всех шпионов всё вызнают.

Но прейс-курант изучал очень внимательно. И даже что-то купил на следующий день. Что-то явно недешёвое, потому что и Евграф, и Феофил Феофилыч стали с Федором весьма любезны, привечали, давали смотреть красивые каталоги и даже разрешали подержать настоящее оружие.

…В общем, в тот день после обеда Федор, как всегда, зашёл к Феофил Феофилычу. Как всегда, был встречен благодушным рокотом приветствия, но не успел он раскрыть новый, только что присланный каталог льежской ружейной фабрики «Коккериль», как дверь магазина резко распахнулась, да так, что едва не оборвался бронзовый колокольчик над ней.

В лавку ворвалась женщина, сухая, подтянутая, остролицая. В Елисаветинске Федор таких никогда не видел — в мужской кепке и пиджаке с юбкой-амазонкой. Следом за ней спешила, едва успевая, девочка в гимназическом платье, с длинной пушистой косой. Девочка как девочка, но Фёдор на всякий случай отвернулся. Что он, девчонок не видывал?..

— Боже мой, Варвара Аполлоновна! — аж подскочил хозяин, а приказчик Евграф согнулся в низком поклоне. — Прошу-с, прошу-с! Евграф, стул госпоже…

— Не надо стульев, Феофил Феофилыч, дорогой, — резко бросила гостья. — Я к вам не лясы точить прибежала. Фу, неслась, словно финка-молочница, у которой сейчас товар весь скиснет. Лиза! Лизавета, постой в сторонке. Вон там, у окна. Так вот, любезный хозяин, мне требуется двустволка. Надёжная.

— Варвара Аполлоновна, я вам с радостью продам все двустволки мира, но, ради всего святого, что случилось?..

— На дачу мою напали. А двустволку беру сторожу моему, Михею.

Феофил Феофилыч схватился за голову.

— Да как же так?! Да что это такое? Опять, что ли, всё начинается? Как в девятьсот пятом? Что ж именно случилось, благодетельница?

— Бродяги какие-то. Люмпены. Не знаю даже, откуда они там. Но…

Гимназистка Лизавета тихонько вздохнула. Федор только сейчас сообразил, что он, лопух, сидит, а дама стоит, пусть даже и даме этой, как и ему, судя по всему, одиннадцать лет. Точнее, почти двенадцать. Ему, то есть, Федору, почти двенадцать, через три недели.

— Veuillez vous asseoir, mademoiselle[7], — совершил он тринадцатый подвиг Геракла, для чего ему понадобились все, до последней капли, познания его во французском. Что поделать, 3-я Елисаветинская военная гимназия не могла похвастаться выдающимся преподаванием иностранных языков. Если б не мама с сестрой Верой, вообще б ничего не смог сказать. И тогда прощай, корпус!..

Корпус, в который ему совсем скоро предстоит поступить.

— Благодарю, господин?..

— С-солонов. Фёдор Солонов.

— Очень приятно, — ужасно вежливым голосом сказала девочка. — Лиза. Лиза Корабельникова, к вашим услугам, господин Солонов.

У неё были удивительные глаза. Зелёные, все усыпанные яркими карими крапинками. Федя таких не видел нигде и ни у кого.