Александровскiе кадеты

— Позиции были неудобны! Мне так папа говорил!

— Ах, папа говорил… ну, а мой мне совсем другое рассказывал!

— Тихо, тихо, горячие парни! — вмешался Лев. — «Теснил», «гнал», «гнал», «теснил» — какая разница, если сейчас японцы — наши союзники. Корею получили и успокоились. И хватит спорить.

— Тебе хорошо говорить! — обиделся Нифонтов. — А у меня папка там рану получил, чуть со службы не выкинули!..

— Но ведь не выкинули же? Всё, Костян, уймись. Всё-то тебе не слава Богу.

Костя отошёл, по-прежнему ещё ворча что-то.

Федя смотрел ему вслед — ну да, обошли Нифонтова-старшего, Федин-то папа — как-никак, уже полковник, закончил Николаевскую академию Генштаба, говорят — без пяти минут генерал. А Костин папа так и остался капитаном. Да ещё и хромает, раненый…

— Костя!

— Ну? Чего тебе, Слон? — без особенного удовольствия обернулся тот.

— А где твой папка служит сейчас? Тоже ведь в столице?

— Да в какой столице, скажешь тоже! Это у тебя отец в гвардию попал! А мой папка — в Кронштадте, в крепостном полку, в гарнизоне. И то едва выхлопотали должностишку!

Костя сейчас явно повторял слова взрослых.

— «Должностишек» у нас в армии нет! — опять не сдержался Федя. — Все должности важны!

— Н-да? Ну так пусть твой отец с моим местами службы поменяются. Пехотное прикрытие береговых батарей, со время Петра Алексеевича осталось! Никак приказ государев не отменят! Уж двести лет тому, а он всё действует! — горячо зачастил Костя. — Вот и сидят на фортах по казематам! Света белого не взвидя! А там сырость, холод, папкина рана болит!.. Мамка всё хлопочет о переводе, да никак, словно горох об стену! Эвон, даже твоего батьку просила, унижалась…

Голос у Кости предательски задрожал.

— Папа поможет, — горячо сказал Федор. — Обязательно поможет! Только он же не генерал, не начальник гарнизона…

Нифонтов дернул плечом и отвернулся.

— Не поможет он, — буркнул глухо. — Белая кость! Академия! Генерального штаба полковник!.. А знаешь, как папка мой рану-то получил, а? Не знаешь?

— Не знаю, — Федя внутренне сжался. Ну да, вот он, тот самый разговор, о котором предупреждал отец!

— То-то и оно! — всё лицо у Костьки ещё больше заострилось, цыпки на руках и губах как-то ещё резче бросились Федору в глаза. Был Нифонтов-младший весь нескладный, заморенный, примученный — но в глазах вспыхивал порой такой огонь, что даже Севка Воротников начинал сторониться. — Батька твой на полк только встал, старый полковой-то начальник выбыл по ранению! При Мукдене уже… И приказал папкиному батальону вперед выдвинуться, сопку занять. А два других батальона на старой позиции оставил, а ещё один вокруг штаба оставил, видать, сильно япошек боялся!

Кровь бросилась Феде в голову, кулаки сжались, но… он вдруг вспомнил хромого капитана с нашивками за тяжёлые ранения, вспомнил, как клокотало у того в горле — и сдержался.

— Только макаки желтопузые-то на главную позицию полка не пошли, не дураки они, и командиры дельные, не то, что у нас! Все на сопку полезли, на папкин батальон! Одну атаку отбили, другую, третью… а те всё лезут да лезут, ну чисто саранча! Бригаду целую бросили, не меньше! Артиллерия их бьёт, головы не поднять! А приказ — держать сопку! А зачем её держать, если наши всюду отходят? Папка вестового в штаб послал — мол, или подмогу шлите или разрешите отступить ко главным силам полка! И что же? — отказывают! Держаться, дескать, до последней крайности! Что делать — держится батальон! Под шрапнелями да бомбами — держится!

Костя раскраснелся, голос его резал.

— И четвертую атаку отбили, и пятую! Желтопузыми все склоны завалены, папка говорил — земли не видно было! Передышка вышла, раненых едва-едва перевязали, япошка притих — и тут приказ: атаковать! Всеми силами — атаковать и деревню, что на другой стороне долины, взять непременно! Папка ответил, что в батальоне тяжёлые потери, и что для успеха атаки нужны подкрепления, без них — и деревню не возьмём и солдат погубим.

Федя молчал; глаза у Кости лихорадочно горели, не блестели даже, он, казалось, весь был сейчас там, на безымянной сопке невдалеке от Мукдена, где решалась судьба сражения и всей войны.

— Отвечает папке штаб полка, мол, подкреплений не будет, атаковать немедленно, всеми наличными силами! Перекрестился папка, из траншеи вылез, крикнул, мол, за мною, братцы! — да и повёл батальон, вернее, что от него осталось.

Невольно Федя заслушался. Вроде и с обидой говорил Костя, но жарко, истово, убеждённо.

— Спустились они с сопки… япошек, что на них кинулись, перекололи… два пулемёта захватили, хитрые, германские — вроде как лёгкие, словно наши Мадсены, а бьют сильнее и чаще, как тяжёлые, и с лентами, не с магазинами… Вверх по склону пошли цепью, япошки палить начали, да наши уже в раж вошли, от души врезали, косорылые-то и не сдюжили, побежали. Деревню папкин батальон взял. Опять он пополнения попросил — приказ же выполнен, закрепиться надо!