Александровский cад

Пиманов Алексей Викторович, Яновский Борис Георгиевич Александровский сад Авторы собираются проследить судьбу своего главного героя, его жены, детей и внуков вплоть до начала ХХI века. Авторы восхищены им, так как это настоящий, честный и умный «служака» в хорошем смысле этого слова, считающий, что своему государству надо Служить. Так воспитал его отец… Правда, государство в лице сильных мира сего далеко не всегда говорит таким людям спасибо, а часто и вовсе забывает просто поблагодарить…

Часть первая

Глава 1

Май 1938 года

Ночная улица была пуста и безлюдна. Москва погрузилась в сон, и ей не было ровным счетом никакого дела до нескольких мужчин, появившихся из переулка в районе Ивановского монастыря. Двое из них несли лестницу. Третий следовал чуть позади, осматриваясь вокруг. В руках он держал какую-то палку. Вся процессия остановилась возле стены, на которой висел огромный портрет Сталина. Налетающие порывы ветра зловеще изгибали лицо вождя всех времен и народов. Тот, что шел позади, быстро оглядел соседний переулок и вернулся назад.

– Ну, чего там, Аким? – хрипло спросил один из мужчин.

– Чисто, – буркнул Аким и негромко свистнул в темноту. Из-за мужских спин появилось маленькое существо. Безразмерный пиджак и надвинутая на самые глаза кепка не давали возможности разглядеть, мальчик это или девочка.

– Залезай!

Аким протянул существу в пиджаке руку и помог взобраться на лестницу.

– Факел не урони, – буркнул он. В лунном свете зловеще сверкнул наган. – Зажжешь по команде. Ясно?

Человечек на лестнице перехватил факел, но ответить не успел. Из-за угла послышался тройной свист. Аким махнул шляпой и приглушенно крикнул:

– Все по местам!..

Мужчины бросились врассыпную, рассредоточиваясь в подворотнях и переулках. Наступила тишина, которую нарушил звук приближающегося автомобиля. «Существо» на лестнице выхватило из кармана коробок и, ломая спички, стало пытаться поджечь факел, нервно оглядываясь на тяжелый фургон, выкатившийся из переулка. Наконец одна из спичек зажглась, и факел запылал. Но когда до грузовика осталось не более двух десятков метров, человечек на лестнице вдруг сделал несколько демонстративных взмахов факелом, явно привлекая к себе внимание. Послышался скрип тормозов, и машина замедлила ход. А когда она поравнялась с домом, факел коснулся портрета Сталина, и яркие языки огня побежали по полотнищу вверх. Машина притормозила на перекрестке, и из нее высунулась голова:

– Что же ты, гад, делаешь?! А ну, гаси свою хреновину и быстро сюда!

В это время чья-то тень отделилась от грязного подъезда и вскочила на подножку грузовика. Послышались выстрелы, и машина, резко вильнув, врезалась в стену дома. С другой стороны улицы к ней бросились еще несколько человек. Когда они уже были совсем близко, задняя дверца фургона распахнулась, и оттуда стали выскакивать люди в военной форме. Кто-то пытался отстреливаться, кто-то метнулся под грузовик, но в тесном переулке охранники были как на ладони. Через несколько минут все было кончено.

Оттолкнув труп военного, Аким вскочил в фургон, в котором один на другом стояло четыре дощатых ящика. Ударом топора он сбил крышку верхнего.

– Фонарь!

Косой луч фонаря осветил содержимое.

– Вот они… – чуть слышно прошептал Аким и облизнул пересохшие губы.

Внутри ящика лежали коробки с бриллиантами.

Первый солнечный луч коснулся колокольни Ивана Великого, разбудил ворон, дремавших на смотровой площадке, осторожно добрался до купола Большого Кремлевского дворца. Как будто дожидаясь этого, минутная стрелка кремлевских часов сделала еще один шаг, и куранты на Спасской башне величественно отбили шесть ударов.

Из подъезда третьего жилого корпуса Кремля, торопливо натягивая на ходу шинель, появился человек лет пятидесяти. Вахтенные на постах отдавали ему честь и пропускали без вопросов. Выправка и стремительная походка выдавали в нем бывшего военного. За ним еле поспевал человек с ромбами майора в петлицах.

– Как это произошло?

– Подробностей пока нет, товарищ Шапилин, но наши люди уже выехали на место.

Шапилин глянул на часы и, не замедляя шага, спросил:

– Что из алмазной коллекции уцелело?

– Точно сказать трудно…

Заведующий особым сектором ЦК Петр Шапилин буквально ворвался в Первый правительственный корпус. Услышав последние слова, он остановился на лестнице и грозно крикнул своему спутнику:

– Что значит – трудно? Вы кто – сотрудник особого сектора или гадалка с Тишинского рынка?

Майор вытянулся в струнку:

– Никак нет, не гадалка!

Через минуту разъяренный Шапилин влетел в свой кабинет, в котором, несмотря на ранний час, уже сидели несколько сотрудников особого сектора. При появлении начальника все встали. Майор продолжал доклад на бегу:

– Надо сверить по описи…

Шапилин махнул рукой, тем самым как бы приказывая всем сесть.

– … Но из МУРа доложили, что бльшая часть ящиков взломана.

При этих словах бледное лицо Шапилина побагровело:

– Из МУРа?!

Майор судорожно выдохнул:

– Так точно!

Шапилин обвел подчиненных тяжелым взглядом и закричал так, что звякнули стаканы на столе:

– Срочно, вы слышите – срочно блокировать сыскарей! Иначе к утру вся Москва будет гудеть о пропавшей коллекции алмазов из Кремля!

Один из присутствующих сотрудников поднялся с места и, сжимая в руках фуражку, виновато сообщил:

– Петр Саввич, руководство МУРа уже в курсе.

Шапилин расстегнул ворот френча и обреченно сел за стол. Сотрудники отдела застыли в ожидании приказа. Обдумав ситуацию, Шапилин устало спросил:

– Живые есть?

– Живых нет… Но пропал водитель.

– Фамилия водителя, – машинально проговорил Шапилин.

В комнате воцарилась тишина. На лице Петра Саввича отразилась растерянность.

– То есть как водитель?! Казарин?!

– Так точно, начальник колонны гаража особого назначения – Казарин Владимир Константинович! – отрапортовал майор.

Шапилин стиснул зубы и с досады ударил кулаком по столу.

Глава 2

Апрель 1938 года. За месяц до этих событий

 
У тро красит ярким цветом
Стены древнего Кремля,
Просыпается с рассветом
Вся Советская страна… —
 

доносилась из репродуктора известная песня. Лешка Казарин дожевал на ходу бутерброд, растер щеткой зубной порошок по своим парусиновым туфлям и, схватив портфель, хлопнул входной дверью. Миновав Чугунный коридор и один пролет лестницы Боярского подъезда Большого Кремлевского дворца, он чуть не снес уборщицу тетю Глашу, склонившуюся с тряпкой над старинными резными перилами:

– Мое почтение, мадам!

– Привет-привет, красавчик.

Лешка не был красавцем в обычном понимании этого слова: долговязая фигура, косматая шевелюра, размашистая походка. Однако все девчонки в классе тайно были влюблены именно в него. Не одно девичье сердце покорили его умные голубые глаза и обаятельная улыбка, которая редко сходила с Лешкиного лица. Только вздыхали и мучились девчонки напрасно, потому что его, собственное, сердце навек и бесповоротно было отдано другой. Той, что в эту самую минуту поджидала Казарина возле Троицких ворот.

Первая красавица 10 «А» Танька Шапилина, дочь грозного и всесильного начальника особого сектора ЦК, нетерпеливо прохаживалась вдоль Арсенала. Завидев Лешку, Танька сняла с груди новенький фотоаппарат «ФЭД»:

– Стой, ни с места…

Казарин на секунду замер, восхищенно уставившись на фотоаппарат:

– Откуда?

Танька щелкнула затвором:

– Отец подарил. За контрольную по математике.

– А-а-а, – хмыкнул Лешка, – ту, что ты у меня списала?

– А какое это имеет значение? Кстати, я жду тебя последний раз. Ты меня компрометируешь!

Лешка подхватил Танькин портфель и, взяв ее за руку, потащил к кремлевской проходной:

– Ты сама себя компрометируешь своими знаниями.

Лешка хотел сказать еще что-то назидательное, но в этот момент раздался звук клаксона. Танька и Лешка обернулись и увидели притормаживающий черный лакированный лимузин.

– О, отец… – растерялся Лешка. – Давно не виделись!

За рулем лимузина сидел отец Лешки Казарина – Владимир Константинович.

– Ты кое-что забыл. – Отец протянул сыну сверток.

Лешка, догадавшись о его содержимом, быстро спрятал пакет в портфель.

– Нечего на голодном пайке весь день сидеть, – усмехнулся отец.

Танька, наблюдавшая за Казариными, выждала момент и втиснулась в разговор:

– Здрасте, дядь Володь. А вы на службу или как?

– А что, барышня, вас подвезти?

Танька поправила бант на косе и хитро улыбнулась:

– Не-ет, меня не надо! А вот Лешечку, – она кивнула в сторону Казарина, – просто необходимо: его от голода ветром может сдуть по дороге.

Лешка покраснел:

– Пап, ты ее не слушай. Она же… – Лешка шутя толкнул Таньку в бок, – будущая журналистка! Языкто без костей…

Казарин-старший усмехнулся:

– Ладно, хоть это и не положено – садитесь. Вы же не проболтаетесь?

– Могила!

Шапилина первая нырнула в автомобиль. Она устроилась на заднем сиденье и втащила за собой упирающегося Лешку.

Машина тронулась, миновала Кутафью башню, выкатилась на Воздвиженку, и, набирая скорость, зашуршала колесами по свежевымытой мостовой. За стеклом замелькали дома, люди, магазины, киоски. На углу Бульварного кольца перед светофором возле автобусной остановки лимузин на несколько секунд замер. Люди стояли поперек тротуара, несмотря на надпись на асфальте: «Ожидая автобуса, стойте вдоль тротуара». Меланхоличный, невысокий постовой безуспешно пытался навести порядок. Очередь ненадолго выстраивалась в прямую линию, а затем снова возвращалась в прежнее состояние.

 

Люди на остановке с любопытством и опаской смотрели на кремлевский лимузин, урчащий у светофора. Лешка перехватил несколько завистливых взглядов, и ему стало очень неудобно. Он даже отвернулся, сделав вид, что изучает афишу кинотеатра «Художественный». Наконец машина тронулась и понеслась дальше по Москве. Свежий ветерок, пробивающийся сквозь ветровик, вновь затрепал Танькину челку. Она тоже заметила взгляды людей на остановке и по-своему расценила их.

– Эх, дядь Володь, я тоже хочу водителем стать, – вдруг заявила она.

– Хочешь – станешь, – серьезно ответил Владимир Константинович.

Лешка засмеялся:

– И будешь своего папу возить с заседания на заседание.

Шапилина пропустила мимо ушей Лешкину подначку.

– А тяжело на водителя выучиться? – не унималась она.

– Ой, тяжело! – отшутился Владимир Константинович. – Сначала надо выучиться на извозчика, потом – на вагоновожатого и только потом – на шофера.

Танька притворно вздохнула и бросила взгляд на Казарина.

– Ага, тут выучишься! Контрольная за контрольной… А весной – выпускные экзамены.

Лешка тронул отца за плечо:

– Пап, притормози тут. А то стыда не оберешься.

Проехав еще несколько десятков метров, лимузин остановился на углу Скатертного переулка, за квартал до школы, в которой учились Танька и Лешка. Ребята вышли из машины, и Шапилина помахала рукой Владимиру Константиновичу:

– Пока, дядь Володь.

Лешка был крайне недоволен. Когда они отошли в сторону, он высказал подруге все, что накопилось у него за дорогу:

– Не хватало, чтобы ребята в школе увидели, что меня папа провожает. Да еще и на казенной машине… Ну, чего ты копаешься?

Не особо слушая причитания приятеля, Таня остановилась, чтобы поправить юбку, и Лешке пришлось деликатно отвернуться. Шапилину подобные мелочи нисколько не волновали.

– Да ладно. – Татьяна взяла Лешку под ручку. – Вот скажи мне: у многих из наших одноклассников родители ходят пешком? А? Заруби себе на носу – у нас в стране равноправие!

Лешка усмехнулся:

– Насчет равноправия – это ты хорошо сострила… – Он поставил портфели на землю и сделал из пальцев рамку. – Представляю групповой портрет нашего класса: Степка Микоян, Тимка Фрунзе, Васька Сталин. А снизу… Нет, сверху надпись: «Простые парни с улицы Коммунистической»…

В это момент из-за угла появилась Вера Чугунова. То ли она еще спала, то ли о чем-то задумалась, но в Лешкино плечо она воткнулась со всего маху.

– Вот, еще один простой человек с нашей кремлевской улицы!

Вера заморгала своими огромными ресницами, не понимая, о чем речь.

– С добрым утром, Вера. – Казарин поводил ладонью перед лицом одноклассницы. – Ты что, не проснулась еще? Фамилия моя Казарин, это город Москва, страна – Советский Союз.

Вера наконец поняла, в чем дело. Она вздернула свой очаровательный носик и фыркнула:

– Ой, какие мы остроумные! – Затем Вера подошла к Тане и взяла ее под руку. – И как ты его выдерживаешь в таких количествах?

Вера Чугунова тоже была красавицей: высокая, кареглазая, с длинными и черными как смоль косами. Таньке она уступала лишь в темпераменте. Некоторая медлительность, над которой посмеивался Казарин, объяснялась романтичностью ее натуры, которую Вера тщательно скрывала. Ведь истинная комсомолка должна была быть прямой, принципиальной и лишенной какой бы то ни было сентиментальности. Но это давалось Чугуновой с огромным трудом, особенно в те минуты, когда на ее горизонте появлялся Казарин. При виде Лешки сердце ее замирало, пульс пропадал, и с Чугуновой происходило то же самое, что происходит обычно с кроликом, который вынужден смотреть на удава…

 

В классе было шумно – все что-то бурно обсуждали. Танька и Лешка не успели спрятать в парту портфели, как к ним подскочил Васька Сталин и заявил:

– Слыхали? В кинотеатре «Москва» стереокино теперь будет показываться.

– Да ну?! – вытаращив глаза, воскликнула Танька. И, усмехнувшись, спокойно попросила: – А теперь расскажи, что это такое и с чем его едят?

– Ну, деревня! – засмеялся Сталин. – Она не знает, что такое стереокино!

В ту же секунду Вася получил учебником по голове.

Казарин как ни в чем не бывало смахнул пыль с обложки:

– Вот ты и объясни.

Васька потер затылок, но не обиделся:

– А чего объяснять? Айда после уроков на «Землю молодости», все и увидите.

– Айда!!! – заорали все.

В этот момент в класс вошел Аркадий Семенович – учитель математики, и весь класс, хлопая досками парт, встал и замер в приветствии.

– Садитесь, садитесь, дорогие мои, – махнул рукой педагог. – К контрольной готовы?

– Угу! – Обреченный ответ был похож на пароходный гудок.

Аркадий Семенович оглядел всех из-под очков, которые сползли на самый кончик носа, вытер вспотевший от быстрой ходьбы лоб клетчатым платком и, остановив свой взор на Лешке, небрежно изрек:

– Ну, тогда наш уникальный и неповторимый Казарин меняется местами со Сталиным. Василий, сядьте за первую парту с Шапилиной.

Рыжий Васька обернулся к классу, ища поддержки:

– Аркадий Семенович, ну за что?! – Его возмущению не было границ.

Аркадий Cеменович сделал в воздухе жест, снимающий все возражения:

– За то самое. Мне нужно, чтобы Шапилина получила свою четверку – законную…

Танька с Лешкой понимающе переглянулись: похоже, суровые санкции математика их не особо пугали.

Тем временем учитель подошел к окну и, не глядя на класс, добавил:

– … Вас, Сталин, это тоже касается.

Василий взял учебники, чернильницу и нехотя поднялся, бубня при этом себе под нос, но так, чтобы все слышали:

– А что Сталин? Как что, так Сталин…

– Василий, не дерзите. Казарин, мне сто пятьдесят раз вам повторять?

Лешка незаметно сделал рукой знак друзьям и, с трудом разминувшись со Сталиным в узком проходе, пересел за его парту. Аркадий Семенович краем глаза следил за Лешкиными маневрами. Как бы между прочим он спросил:

– Кстати, Казарин, вопрос на засыпку: если мои сто пятьдесят предупреждений помножить на триста сорок пререканий Василия, сколько получится?

– Пятьдесят одна тысяча, – не моргнув глазом, ответил Лешка.

Учитель повторил расчеты на листке бумаги и усмехнулся:

– Однако, черт возьми!.. Никак не могу привыкнуть…

 

Класс погрузился в работу. Учитель сначала внимательно следил за Казариным, но потихоньку начал клевать носом и терять бдительность. Через двадцать минут Казарин положил ручку с пером в специальное углубление на парте, захлопнул тетрадь и поднялся с места. Тут же вслед за Лешкой встала и Танька. К учительскому столу они подошли почти одновременно. Возле стола Казарин неловким движением задел подругу, и та выронила свой листочек с контрольной.

– Прости, пожалуйста, – извинился Лешка, наклонился и поднял листочек с пола.

Аркадий Семенович проснулся.

– Минуточку! Дайте-ка сюда.

Казарин протянул математику две работы. Аркадий Семенович тщательно изучил контрольные, а затем, вздохнув, положил их на стол:

– Я не знаю, как это у вас получается, но имейте в виду, Казарин, вы оказываете Шапилиной медвежью услугу.

Танька попыталась встрять в разговор:

– Аркадий Семенович…

Учитель устало махнул рукой:

– Идите, Шапилина, идите. Кстати, Казарин, во вторник городская олимпиада. Не забудьте подготовиться…

В классе послышался смешок. Учитель строго постучал указкой по столу и безошибочно установил весельчака:

– А вы, Сталин, пишите, пишите…

 

Когда дверь класса захлопнулась за ребятами, Танька радостно захлопала в ладоши:

– Ты – гений! Я скоро сама не смогу разобрать, где мой почерк, а где ты за меня химичишь!

Лешка только хмыкнул в ответ:

– Комсомолка Шапилина, я не гений! Я преступник. Помогаю внедрить врага в нашу советскую журналистику.

Танька закатила глаза и, прикинувшись овечкой, затараторила:

– Каюсь, каюсь, каюсь! Но у меня есть оправдание: математика меня не интересует.

Казарин тем временем скатился вниз по перилам.

– Тебя ничего не интересует, кроме Орловой и Крючкова, – вздохнул Лешка, соскочил на пол и протянул руку, чтобы взять Танькин портфель. Шапилина насупилась и спрятала портфель за спину.

– А история? – возмутилась она.

Лешка только махнул рукой:

– Ну, разве что история…

Танька, довольная маленькой победой в споре, протянула свой портфель Казарину, и они выбежали на улицу.

 

Летняя Москва приняла их в свои объятия. Завернув за угол школы, Лешка на секунду задержался возле газетного стенда.

– Ну, чего ты там увидел? – недовольно дернула его за рукав Танька.

Лешка пробежал глазами «Вечернюю Москву»:

– Представляешь, в Измайловских прудах собираются разводить осетров и севрюг… А возле памятника героям Плевны будут пальмы сажать…

Шапилина глянула через Лешкино плечо на газетный лист:

– О… «В новом доме на улице Горького открывается коктейль-холл». А что такое коктейль?

Лешка пожал плечами:

– Черт его знает. Может, там морских коков будут готовить… Ладно, пошли.

Танька еще с минуту обдумывала сказанное про коктейли и коков, но затем бросила это занятие и побежала за Лешкой.

Глава 3

Танька и Лешка сидели в каморке самого дорогого для них после родителей и, конечно, Сталина человека – Германа Степановича Варфоломеева. Ребятам он казался стариком, хотя, по правде сказать, Варфоломеев приходился ровесником и Танькиному, и Лешкиному отцу. Скорее всего, Германа Степановича дополнительно старила его работа и абсолютное равнодушие ко всему, что творилось за порогом его каморки. Варфоломеев состоял на должности оценщика культурных ценностей Кремля с начала двадцатых. Работа, которая была для него смыслом жизни, занимала все его время без остатка. Поэтому Герман Степанович плохо ориентировался в современных реалиях. Вопросы о том, кто такая Роза Люксембург или как расшифровывается ГТО, ставили Варфоломеева в тупик. Зато о любой серебряной табакерке ХVI века, попавшей ему в руки, Герман Степанович мог рассказывать часами. Короче говоря, человеком он был интересным и, можно сказать, необычным. А Таньку и Лешку Варфоломеев любил как своих собственных детей, которых у него никогда не было. Ребята к нему могли прибегать в любое время дня и ночи. Его рассказы всегда слушали открыв рот, а знал Варфоломеев о Кремле, его истории, обитателях и закоулках буквально все.

В этот день ребята слушали легенду о библиотеке Ивана Грозного.

– … Зачем монах попытался выкрасть один из старинных манускриптов, теперь уже никто не узнает. – Голос Варфоломеева, как всегда, был мягким и завораживающим. – Только поймали его, и приказал Малюта Скуратов монаха замуровать, причем рядом со спрятанными сундуками с книгами. Вначале плач, а потом и стоны доносились из-за стены еще много дней. А через год спустившийся в подземелье Грозный вдруг вскрикнул, указав сопровождавшим его опричникам на ту самую стену, за которой исчез навсегда монах. По старой кирпичной кладке двигалась тень в капюшоне. Говорят, экзальтированный царь потерял тогда сознание. А когда очнулся, приказал вскрыть могилу. За стеной никого не оказалось. А вскоре монаха увидели еще раз, потом еще. Говорят, последний раз он появлялся в подвалах Кремля перед самой революцией. Напугал до смерти очередных охотников за пропавшей библиотекой царя Ивана.

Старик закончил рассказ и улыбнулся. Хитро посмотрел на ребят.

– Что-то вы, Танка, – он всегда называл Таньку вот так, без мягкого знака, – побледнели. Неужто бросите своего Алешеньку и больше в подвалы за ним не полезете?

Белые щеки Тани заалели.

– Во-первых, он не мой, – язвительно произнесла она. – Он у нас, как известно, гений, а гений принадлежит всему человечеству…

– Танька, прекрати. – Лешка улыбнулся. – Я конечно же гений, это даже не обсуждается…

Он покосился на Шапилину, которая о чем-то в этот момент усиленно думала.

– … Но это ничего не меняет, – продолжил Казарин. – Библиотеку я все равно найду, и никакие монахи меня не остановят. Ну а если появится, то я его вежливо так попрошу проводить меня на место. Он-то точно дорогу знает.

Варфоломеев, продолжая протирать старинный позолоченный кубок, усмехнулся и хотел что-то сказать в ответ. Но в это время Танька вскочила с места.

– Герман Степанович, – затараторила она, – вы Верку Чугунову знаете? Да знаете вы ее. Она с нами несколько раз приходила. Такая… Ну, в общем, никакая… Ну, это не важно. Так вот, ее мать рассказывала, что ей рассказывала одна тетенька, которая работает в столовой, что однажды ночью видела, как монах вдоль стены крался. И еще домработница Молотовых его тоже два раза видела. Представляете?

Лешка закатил глаза к потолку и притворно-вежливо спросил:

 

– И чего?

– Да ничего. Просто если постараться, то можно этого монаха выследить.

– Комсомолка Шапилина, бросьте эти вредные истории распространять. Никаких монахов нет – их всех революция упразднила. Ты что, не знаешь об этом?

– Дурак! – обиделась Танька. – Герман Степанович, ну скажите ему, что монах есть.

Варфоломеев поглядел из-под очков на ребят.

– Насчет монаха – не знаю. А вот библиотека точно есть.

– Ну, это понятно, только вот где она? – Лешка тяжело вздохнул. – Сколько уже времени ее ищут – и ничего. Герман Степанович, а Стеллецкий будет еще в Кремле раскопки вести?

Варфоломеев нахмурился и стал пуще прежнего натирать позолоченный кубок.

– Чего не знаю, того не знаю, – неохотно ответил он. – Думаю, что нет. Как ты мог заметить – посторонних в Кремле все меньше и меньше. Другие времена настали, мил человек.

Это старорежимное «мил человек» всегда очень забавляло Лешку. Постоянно применяли это выражение лишь два человека: Варфоломеев и Лешкин отец. Впрочем, ничего странного здесь не было – дружили они давно. Вернее, не дружили – приятельствовали.

– Ну ладно, вы аккуратно протрите шкатулку, а я пойду кубок на место поставлю.

Варфоломеев тяжело поднялся и своей обычной шаркающей походкой направился к выходу. Когда он скрылся за дверью, Лешка резко обернулся к Таньке:

– Монах не монах, а от колодца в Арсенальной надо пробираться не внутрь территории, а вдоль стены, к Потешному! Это я теперь точно знаю. После школы завтра встречаемся…

Таня остановила Лешкин порыв одним движением руки, проведя своей ладошкой по его лицу сверху вниз.

– Лешечка, нельзя так обращаться с женщинами. Причем с красивыми и привлекательными. – Танька подошла к маленькому зеркальцу на стене и с видимым удовольствием стала рассматривать свое отражение. – После истории с монахом, – кокетливо сказала она, – я должна прийти в себя…

Лешка нахмурился.

– Ладно, один пойду, – буркнул он.

Шапилина ничего не успела ответить, потому что в комнату вернулся Варфоломеев.

– Ну-ка, идите сюда.

Варфоломеев держал в руках небольшую книжицу в сафьяновом переплете.

– Глядите…

Это была книга с сильно пожелтевшими страницами, каждая из которых была заполнена текстами на кириллице. На форзаце книги значилось: «Писано октября 12-го, года 1501 от Р. Х. монахом Ларионом Кущиным».

– Что это за книга? – удивился Казарин.

Варфоломеев выдержал театральную паузу и негромко произнес:

– Молитвенник царя Ивана.

Лешка присвистнул.

– А знаешь, где я ее нашел? – не давая опомниться, спросил его Герман Степанович.

Лешка только пожал плечами.

– В одном из подземных ходов под Тайницкой башней. А теперь скажи мне: что делать такой книжке в подземном ходе?

Чем больше Лешка смотрел на эту книгу, тем правдивее казался ему рассказ старика. Он глядел в прошлое, а прошлое глядело на него своими пожелтевшими страницами. Казарин тогда еще не знал, что поиск библиотеки царя Ивана Грозного станет не только делом его жизни, но и прологом загадочных и невероятных событий, участником которых доведется ему стать.

Глава 4

Павел Петрович Шумаков был из тех людей, которых не сразу и разглядишь. А разглядев – тут же забудешь. В свои 55 лет он имел лакированную залысину на голове, которую старательно зачесывал остатками волос с затылка, упитанное брюшко и легкую отдышку. По кремлевским коридорам он обычно передвигался стремительной суетливой походкой. А как не бегать и не суетиться? Ведь в обороне Царицына Павел Петрович участия не принимал. Да и стаж в РКП(б) оставлял желать лучшего – всего-то с 1921 года. Тем не менее карьеру Шумаков сделал нешуточную, отмахав путь от рядового деревенского милиционера до помощника коменданта по хозяйственной деятельности. А все потому, что с детства усвоил Павел Петрович одну простую истину: что поручено – делай старательно, а себя не выпячивай. Кого не видно и не слышно – тому и не завидуют. Повидал он на своем веку, как летели головы тех, кто на эту самую голову старался быть выше. А начальству ближе те, кто услужлив да все больше помалкивает. Так и вышло: время и лихие годы расчистили Шумакову дорогу от комиссаров-горлопанов. Она-то и привела его прямиком в Кремль…

 

Ключ в замке провернулся несколько раз, и Шумаков, стараясь не шуметь, переступил порог дома. В квартире было тихо и темно. Лишь в гостиной горел свет. Павел Петрович снял в прихожей пальто, повесил его на вешалку и осторожно на цыпочках проскользнул в кабинет. Подойдя к письменному столу, Шумаков выдвинул ящик и вынул из него перочинный нож. Аккуратно поддев лезвием две паркетные плитки, он извлек из тайника плоский кофр с крохотным замочком. Затем расстегнул верхнюю пуговицу френча и снял с шеи шнурок, на котором висел небольшой ключ. Шумаков раскрыл кофр и слегка наклонил его. На ладонь высыпалось несколько бриллиантов. В это момент в кабинете вспыхнул свет.

– А я и не слышала, как ты вошел, – раздался за его спиной женский голос.

Шумаков вздрогнул, попытался дрожащей рукой высыпать обратно в кофр камни и быстро обернулся. Несколько камней с легким стуком упали на пол.

– Лидочка? – На его потном лице возникли одновременно испуг и удивление. – А я думал, ты спишь.

Красивая женщина лет тридцати в длинном бархатном халате подошла к окну, за которым виднелись красные зубцы кремлевской стены, и задернула штору.

– Что это, Павел Петрович, ты среди ночи по полу ползаешь? – не глядя на мужа, проговорила Лидия Васильевна.

– Да это я… Понимаешь… того… Запонка куда-то закатилась… Вот я и…

– Запонка? – насмешливо переспросила Лидия Васильевна и села на диван. – Как интересно. А я что-то не припомню у тебя бриллиантовых запонок.

Павел Петрович густо покраснел.

– Что ты городишь? Какие бриллианты? – От волнения он забыл, что все еще стоит на коленях.

– Те самые, что ты хранишь под полом. Хорошо, что я первая про это узнала, а не домработница… Ты бы хоть встал, а то тошно на тебя смотреть.

Павел Петрович опомнился и поднялся с пола. Выглядел он действительно смешно, если не сказать – отвратительно. Надо заметить, что с супругой они внешне мало подходили друг к другу.

Посматривая на жену, Шумаков забегал по кабинету из угла в угол, не зная, с чего начать. В этот момент он напоминал школьника, пойманного на постыдной шалости. Лидия Васильевна явно не желала помочь мужу, дожидаясь от него самого каких-нибудь объяснений. Она молча открыла коробочку папирос «Метро» с изображением станции «Охотный ряд», изящно закурила и выпустила дымок.

– Представляю, как от твоей беготни у Кагановичей в спальне сотрясается люстра. Умора.

Шумаков остановился и заговорил быстро и сбивчиво:

– Хорошо, хорошо, хорошо… Это совсем не то, что ты думаешь. Совсем не то! – Он подскочил к жене, плюхнулся на диван рядом и попытался схватить ее за руки. – Эти камни мне достались случайно, понимаешь? Я их не хотел брать. Так получилось…

Лидия Васильевна с брезгливостью выдернула свои руки из потных ладоней мужа.

– Павел, не пори чушь! Я за десять лет брака сыта ею по горло. Меня совершенно не волнует, откуда эти камни… О них кто-нибудь еще знает?

Шумаков в ужасе замахал руками:

– Что ты! Что ты!

– Вот и славно. – Лидия Васильевна затушила папиросу и встала. – Значит, наконец-то заживем как люди.

Шумаков с опаской смотрел на жену:

– Нет-нет. И не думай.

– Что «не думай»? Что?! – Лидия Васильевна сладко потянулась. – Я знаю человека, который поможет нам все это реализовать.

Шумаков вскочил и зашипел на жену:

– Даже не пытайся. Если об этом кто-то узнает – меня размажут как клопа.

Но Лидия Васильевна продолжала холодно смотреть на мужа.

– Поздно, Паша. Поздно.

– Что значит «поздно»?

Внезапная мысль пронзила Павла Петровича. Он подскочил к столу, дрожащими руками высыпал бриллианты на стол и начал их пересчитывать.

– Где?!! Где два камня?

Лидия Васильевна поправила прическу и тихо проговорила:

– Там, где им уже давно положено быть.

Подскочив, Шумаков схватил жену за плечи и швырнул ее на диван.

– Сволочь, стерва! Где два камня?

Шумакова молчала.

– Продала? Говори!.. – Он замахнулся на жену, но ударить так и не смог. – Что тебе не хватало? Я же тебя из дерьма вытащил. Или ты все забыла?! Кто ты была? Кто?! Шлюха нэпмановская. А теперь? Жена ответственного работника. Живешь как королева – в Кремле. Хочешь – то, хочешь – это. Приемы, пайки, дача, автомобиль с шофером. Ты что, не понимаешь, что ты наделала?

Лидия Васильевна не спасовала. Она поправила халат, расправила сбившиеся волосы и в тон мужу заговорила:

– Кремль, говоришь? Пайки? Приемы?… Да я сыта по горло всем этим. Это разве жизнь? Мне тошно жить на эти подачки, которые не сегодня завтра у нас отнимут… «Живешь в Кремле»! Да мы уже давно живем в тюрьме. Ты что, Паша, не видишь, что происходит вокруг? Где все твои друзья-приятели? Скажи мне, где?! И тебя эта участь не минует. А я?! Что мне тогда делать? Мне – жене врага народа?

Шумаков опять схватил жену за руку.

– Ты дура! Ду-ра набитая! – Вдруг он выпрямился, задумчиво посмотрел за окно и медленно произнес: – Я все это и без тебя знаю. А еще я знаю – что нам все равно из этого дерьма не вырваться. Но если меня сцапают с камнями, то жизнь наша будет еще короче, а смерть – вернее…

– Да что ты все заладил: «сцапают-сцапают». Прямо как баба. Я сама все сделаю.

– Ты?!

– Я! – Лидия Васильевна оттолкнула мужа. – Есть у меня человек… Я через него уже два камня продала.

Шумаков исподлобья взглянул на жену:

– Человек? Кто?

– Какая тебе разница? Или ты ревнуешь?!

Шумаков некоторое время хмуро смотрел на жену, но в конце концов не выдержал и отвел глаза.

Ухмыльнувшись, Лидия Васильевна ушла в соседнюю комнату и через минуту вернулась с несколькими пачками денег. Она швырнула их на стол перед мужем. Шумаков тупо уставился на деньги. Затем взял одну пачку, повертел в руках и устало бросил ее на стол.

– Мусор все это, – пробормотал он.

– Это как посмотреть, Пашенька!

– Как ни смотри – все едино. Вляпаемся – и конец. Мы ж мотыльки в его лапе. – Шумаков кивнул на портрет Сталина.

– Мотыльки, Паша, мотыльки. Но и они, маленькие, иногда просачиваются сквозь пальцы…

Павел Петрович облизал губы, что-то осмысливая.

– Ты это что, про Федьку Раскольникова, что ли? Так он же по идейным… соображениям.

– Ну и что? Ведь сбежал же и живет теперь в Париже. А чем мы хуже?

Шумаков мешком осел на стул.

– Что ты предлагаешь?

– Да ничего особенного… Паша, ты бывал в Париже?

Шумаков тупо смотрел на жену.

– Где уж тебе. Ты дальше Сочи никогда не забирался. А теперь представь себе – Лазурный Берег, официанты с золотыми пуговицами несут шампанское, устрицы, шелковое белье, и главное – свобода, Пашенька, сво-бо-да.

Шумаков хмыкнул:

– Да ты ж меня в Париже прямо на вокзале и бросишь…

– Как знать, Павлик, как знать?

– Шлюха вы, Лидия Васильевна. Как были шлюхой нэпмановской – так ею и остались…

При этих словах Шумакова поморщилась, в ее глазах появился недобрый огонек.

– … Ладно, твоя взяла! Но имей в виду, попадешься – откажусь!

Лидия Васильевна горько улыбнулась:

– А я и не сомневаюсь. Не беспокойся, Пашенька, не попадусь!

Шумакова опять сладко потянулась и вышла из кабинета.

Глава 5

Луч фонарика прорезал темноту. Танька и Лешка пробирались по тесному тоннелю.

– Я чувствую, что она где-то здесь, – шепнул Лешка. – Варфоломеев говорил, что ход шел от Арсенальной до Тайницкой…

– Лешка, мне страшно, – захныкала Танька. – Мне кажется, что мы уже отсюда никогда не выберемся.

Лешка остановился и осветил перепачканное пылью Танькино лицо.

– Монаха испугалась. Ты это брось. Я тебя предупреждал: не ходи. Сама увязалась. Так что теперь не хнычь.

Танька обиженно шмыгнула носом.

Они прошли еще немного и оказались в тупиковой штольне со сводчатым потолком. Дальнейший путь был наглухо заложен кирпичом. Лешка боднул плечом кладку, перегораживавшую проход, но это ни к чему не привело.

– Все, пошли обратно. – Таня потянула Лешу за рукав. – Мне холодно.

В глазах Лешки появилась неподдельная тревога.

– Еще не хватало, чтобы ты заболела. – Он снял пиджак и накинул его на Танькины плечи. – Ладно, пошли.

Но спокойно в обратном направлении ребята продвинулись лишь несколько метров. Неожиданно над их головами что-то загремело, и замогильный голос произнес:

– Придется их уничтожить!

Гулкие стены подхватили слова, размножив их многократным эхом. Ледяной ужас сковал Таньку и Лешку. Фонарик выпал из рук и погас. А из-под сводов подземелья продолжали доноситься непонятные звуки. Создавалось впечатление, что где-то там, наверху, страшное чудовище готовилось к прыжку. Танька вцепилась в Лешкино плечо и тихо прошептала:

 

– Это… это монах…

Лешке тоже стало не по себе. Он всматривался в темноту, прикрывая собой подругу.

– Лешечка, я тебя любила, – неожиданно произнесла Танька и медленно сползла по стене. Она смотрела на Лешку снизу вверх обезумевшими глазами и уже была готова потерять сознание.

Казарин хотел что-то ответить, но в темноте опять загремел таинственный голос:

– Жалко их, конечно, но делать нечего…

– Товарищ Максимов, может, оставим? Ведь копии-то замечательные, – ответил другой голос.

– Чижов, делайте что приказано, – строго приказал первый голос.

– Хорошо, Максим Максимыч.

Лешка выдохнул с облегчением. Теперь все было ясно. Во-первых, никто не хотел убивать двух заплутавших в подземелье подростков. А во-вторых (и это немного разочаровало Казарина), загадочный монах оказался каким-то «Максим Максимычем».

– Тань, Таня, – Лешка вначале тронул, а затем затряс Таню за плечо, – да очнись ты! Это сверху откуда-то голоса доносятся. Они не нас, они копии картин уничтожать собираются. – Он зажег фонарь.

В глазах Тани появились вначале осмысленность, а потом веселые искорки. Еще через мгновение она зажала рот рукой и прыснула со смеху. За ней засмеялся Лешка.

Он помог ей встать.

– Слушай, Тань, а что ты сказала в момент трогательного со мной прощания? – спросил как бы между прочим Лешка.

– Что сказала, то сказала, – буркнула Шапилина. – А ты мог бы и сам уже давно догадаться… танкист! – Таня деловито отряхнула грязь с платья и решительно сменила тему: – Так откуда все-таки голоса идут?

Лешка поднял фонарик над головой, и ребятам все стало ясно. Обвалившаяся часть стены открывала проход в старую, всеми забытую кочегарку, посередине которой стояла печь, а куда-то вверх в район Потешного дворца или Оружейной палаты уходил массивный кирпичный дымоход.

– Ну да, Варфоломеев же рассказывал, помнишь? – что именно так Кремль раньше и отапливался. Он еще заслонки в палатах Теремного дворца нам показывал. Слушай, а кто такой Максимов?

– Не знаю. – Таня пожала плечами. – Да и какая разница?…

Все это ей уже было неинтересно.

– Ладно, на сегодня впечатлений хватит, пошли обратно.

На поверхность они выбрались в районе Водовзводной башни. Оба были грязные, но очень довольные своей вылазкой. Попробовав отряхнуть пыль, отчистить грязь и копоть, ребята направились домой по улице Коммунистической – главной и единственной улице Кремля. По дороге Танька вдруг вздохнула:

– Эх, я бы еще полазила.

Лешка даже остановился:

– Так ты же только что хныкала: «Пошли домой! Мне холодно», – передразнил он подругу.

– Ничего я не хныкала. Я бы еще походила! – возмутилась Танька и тут же пошла в наступление: – Это ты скис: «Пошли обратно, пошли обратно».

Лешка в отчаянии махнул рукой:

– Ладно, идем.

Но Танька стояла как вкопанная.

– Нет, ты скажи, что ты берешь свои слова обратно! – топнула она ногой.

– Хорошо.

– Правда? – недоверчиво спросила Танька.

– Угу.

– Что «угу»? Скажи: «Милая Танечка, я беру свои слова обратно».

– Беру, беру, – отмахнулся Казарин и как бы между прочим добавил: – Сейчас бы перекусить чего-нибудь…

– О, грандиозная мысль! – обрадовалась Татьяна. – Идем к нам. У нас потрясающий борщ и макароны по-флотски.

Лешка сделал вид, что ему неудобно.

– Ой, вот только этого не надо! – Танька сразу раскусила Лешкин маневр. – Кстати, папа сейчас должен быть дома, обещал на обед заскочить. Наконец-то вы познакомитесь.

Информация об отце отбила у Лешки всякий аппетит:

– Слушай, я же совсем забыл. Мне надо срочно сделать уроки и бежать к Варфоломееву…

– Ну, уж нет! Сегодня тебе увильнуть не удастся! Тем более и папа давно хотел с тобой познакомиться.

Лешка замотал головой:

– Да боюсь я его…

– Лешка! – Танька положила ладонь на его плечо. – Ты через пять минут поймешь, какой он у меня хороший.

Ребята вошли в подъезд, не заметив, что с другой стороны улицы за ними наблюдала пара ревнивых глаз…

Глава 6

Дверь им открыла горничная Шапилиных тетя Клава.

– Обувь снять и марш на кухню! – скомандовала грозная дама и прошествовала в гостиную. Таня показала ее спине язык и, проигнорировав указание, убежала в сторону отцовского кабинета. Лешка снял свои парусиновые туфли и скромно топтался в прихожей. Репродуктор в квартире транслировал военный марш, за окном ярко светило солнце, но в коридоре было тускло. Около кухни блеснули и исчезли два желтых кошачьих глаза. Лешка двинулся в гостиную.

Квартира Шапилиных поражала размерами и обстановкой. Она совсем не походила на ту келью в Чугунном коридоре Большого Кремлевского дворца, в которой вырос сам Казарин. Он даже не представлял, что бывают такие квартиры с высокими потолками, украшенными лепниной, с красивой резной мебелью и глубокими креслами под белыми чехлами. Раньше Лешка думал, что такая обстановка бывает только в клубах или музеях. Он бы еще, наверное, долго стоял так, разинув рот, но послышались шаги и в гостиную вошли Таня с отцом.

Казарин пожал протянутую руку.

– Здравствуйте, Петр Саввич.

– Здорово, здорово. – Шапилин оценивающе оглядел Лешку и хлопнул его обеими руками по плечам. – Наслышан, да и отца твоего хорошо знаю – стоящий мужик! А ты – стоящий мужик?

Лешка гордо поднял голову:

– А вы у Тани спросите.

Шапилин прищурил глаз и посмотрел на дочь.

Танька засмеялась:

– Стоящий, стоящий!

– Ну, тогда я спокоен. Идите обедайте, а я разберу пару шахматных этюдов.

Шапилин двинулся в кабинет. В этот момент в прихожей затренькал входной звонок.

– Татьяна, тебя, – раздался суровый голос горничной.

– Кто там? – Таня выбежала в прихожую и с удивлением увидела Веру Чугунову. – Привет, ты чего?

Вера была как-то необычно взволнована, но Таня этого не заметила.

– Слушай, Тань, пойдем в кино.

– Ой, да ты что! – Таня оглянулась в глубь квартиры и зашептала: – У меня там Лешка Казарин. Такой смешной – боялся с отцом знакомиться…

При этих словах в Вериных глазах вспыхнул огонек, но Таня ничего не заметила.

– А в кино… В кино завтра пойдем. Все вместе. Лады?

Она еще что-то хотела добавить, но Вера вдруг открыла входную дверь, повернулась к Тане и натянуто улыбнулась:

– Ну что ж, наше дело – предложить, ваше дело – отказаться.

Когда за Верой захлопнулась дверь, Таня еще немного постояла, обдумывая странный визит подруги. Но так ничего и не сообразив, она улыбнулась своему отражению в зеркале и отправилась в столовую.

Только при виде накрытого стола ребята поняли, как проголодались. Через несколько минут они уже перешли к третьему блюду – ароматному, пахнущему ягодами киселю.

– Вкусно?

– Ничего…

Танька хмыкнула.

– Я обязательно тете Клаве так и передам.

– Какой тете Клаве? – не понял Лешка.

– Горничной нашей, кому еще?

– А-а-а! Я думал, это ты готовишь…

Танька была явно уязвлена.

– Еще чего… А это что-нибудь меняет?

– Да, в общем, ничего. Просто мы с отцом сами готовим.

Танька вздохнула:

– Вы молодцы. А мы с папкой все не можем научиться. Знаешь, мамы давно нет, а мы никак не привыкнем…

Лешка поставил стакан на стол и внимательно посмотрел на Таньку. Ему как никому другому было хорошо известно, что такое расти без матери. Своей мамы Лешка никогда не видел. О ней он знал лишь то, что она умерла в момент его рождения. Так по крайней мере рассказывал отец. И больше от него Лешка не мог добиться ничего. Если разговор заходил о маме, глаза отца становились грустными и он умолкал. Видно было, как тяжело ему говорить на эту тему, поэтому с годами Лешка все реже и реже спрашивал его о матери.

Таня тоже почти не помнила свою маму, та умерла, когда дочке исполнилось всего семь лет. В конце двадцатых она вдруг тяжело заболела и сгорела буквально за несколько месяцев. Судя по старым фотографиям, Татьяна была точной копией матери.

 

После обеда Таня потащила Лешку в отцовский кабинет.

– Пап, можно? – спросила Танька, заглядывая в приоткрытую дверь.

За шахматной доской, нацепив очки на кончик носа, сидел Шапилин. В руке он держал журнал с шахматным этюдом и, бормоча себе что-то под нос, двигал фигуры по доске.

Шапилин поднял голову и посмотрел поверх очков на стоящих на пороге ребят.

– Слушай, Казарин-младший, а ты в шахматы играешь? – спросил он Лешку.

– Не-а, – Лешка замотал головой, – я футбол люблю…

– А-а-а… – разочарованно вздохнул Шапилин. – Было у отца два сына: один – умный, другой – футболист…

– Папа! – Таню явно задел насмешливый тон отца. – Зато Лешка здорово считает!

– Я тоже неплохо считаю.

– Да, но он умеет трехзначные цифры в уме умножать. А еще и делить, и проценты вычислять.

Шапилин недоверчиво прищурился.

– А ну… Триста семьдесят два на пятьсот шестьдесят три?

– Разделить? – спросил Лешка.

Шапилин хлопнул себя по коленке и рассмеялся:

– Умножить!

Лешка поднял глаза к потолку, пошевелил губами и произнес:

– Двести девять тысяч четыреста тридцать шесть.

Шапилин недоверчиво посмотрел на мальчика.

– Ну, а если разделить?

Лешка опять устремил взгляд в район люстры.

– Ноль целых шесть тысяч шестьсот семь десятитысячных и еще что-то там в остатке.

Шапилин взял блокнот и повторил расчеты на бумаге. Он поднял глаза на Лешку и удивленно спросил:

– Как ты это делаешь?

Лешка пожал плечами:

– Очень просто. Надо только представить в голове всю комбинацию. А результат сам появляется.

Шапилин почесал затылок и придвинул к Лешке шахматную доску:

– Говоришь, что не умеешь?

– Не пробовал.

– А ну, сядь…

Петр Саввич расставил шахматные фигуры на доске.

– Значит, так… Запоминай… Пешка ходит так…

Ладья – по прямой… Конь – буквой «Г»… Слон – по диагонали… Ферзь – как хочешь… А король – вот так. Понял?

– Чего тут не понять? – Лешка подмигнул Таньке. – А в чем суть-то?

– Суть проста – добраться до короля и объявить ему мат.

В коридоре раздался телефонный звонок. Танька выбежала и тут же вернулась обратно:

– Пап, это тебя!

Шапилин вышел в коридор. Минуту он говорил с кем-то по телефону, затем вернулся и накинул френч.

– Извини, старик, не получится. Мне срочно надо отлучиться… А знаешь что? – Он на секунду задумался и достал с полки книжку. – «Шахматная школа». Почитай на досуге. А потом закрепим материал…

Глава 7

На улице стояла невыносимая жара. Дворник поливал мостовую из длинного резинового шланга, поругивая мальчишек, гоняющих перед собой железный обруч крючком из толстой проволоки. Из-за угла дома появилась Лидия Васильевна Шумакова. Она вошла в аптеку и направилась к крайнему окошечку.

– Здравствуй, Ксюша, – тихо поздоровалась она с провизоршей и огляделась по сторонам.

Ксения, пухленькая блондинка лет сорока, подняла голову и улыбнулась:

– Привет.

Шумакова зачем-то смахнула невидимую пыль с прилавка и спросила:

– Ну как, готово?

– Конечно! – спохватилась провизорша, бросила по сторонам осторожный взгляд и открыла ящик стола. Вынув из него маленький флакончик, она быстро передала его Шумаковой.

– Спасибо, подруга… – Лидия Васильевна быстро убрала флакон в сумочку. – Я тебе что-нибудь должна?

– А, пустяки… – отмахнулась Ксюша.

– Тогда я побежала.

Лидия Васильевна направилась к выходу.

– Лида, обожди… – Ксюша догнала подружку на ступеньках аптеки. Было видно, что она очень волнуется. – Ты, знаешь, будь аккуратна с… этим. Не забывай – это все-таки яд. Достаточно одной капли – и уже не откачают.

Шумакова спокойно посмотрела на Ксюшу:

– Я понимаю.

Повисла неловкая пауза.

– Ну, пока? – спросила Шумакова.

Не дождавшись ответа, Лидия Васильевна повернулась и зашагала прочь. Ксюша опять окликнула подругу:

– Лида…

Лидия Васильевна остановилась:

– Что еще?

Ксюша замялась:

– Да… Ничего… Слушай, а у тебя с Пашей все в порядке?

Шумакова насторожилась:

– Ты это к чему?

Ксюша многозначительно посмотрела на сумочку Шумаковой, в которой лежал яд.

Лидия Васильевна поняла, что имела в виду Ксюша.

– А-а-а, ты про это? В порядке! – усмехнулась она. – В порядке, как никогда!

И она, стуча каблучками, зашагала по Никольской в сторону Кремля.

Глава 8

В каморке Варфоломеева Лешка рисовал на листе бумаги путь, который они прошли с Таней по подземелью. Герман Степанович прихлебывал чай из блюдечка, особенно не следя за тем, что делает его воспитанник.

– Так мы прошли… Тут тупиковая штольня, – Лешка нарисовал два квадратика и провел четкую линию, – а вот тут мы голоса услышали.

Старик почесал подбородок и усмехнулся.

– Вам смешно, а мы такого натерпелись, – обиделся Лешка.

Герман Степанович похлопал Лешку по плечу:

– Ничего. В твоем возрасте страх – это нормально.

Но Лешку это не особенно утешило. Он взял портфель и направился к двери.

– А монах-то все равно существует, – вслед ему бросил Герман Степанович. – Голову даю на отсечение.

Казарин кисло улыбнулся и вышел на улицу.

На дворе смеркалось. Лешка пересек бывшую Императорскую площадь и направился в сторону Успенского собора. Он шел не спеша, втягивая в легкие свежий вечерний воздух. Вскоре Казарин-младший открыл дверь родного Боярского подъезда и через три ступеньки помчался наверх. Долго грустить было не в его характере.

Дома уже ждал отец с приготовленным ужином. Квартирка Казариных сильно отличалась от квартиры Шапилиных. И размером, и обстановкой. Две маленькие комнатки с видом на двор Большого Кремлевского дворца, в которых обитали Казарины, были обставлены с аскетическим мастерством: две железные кровати, стол, три табурета, два стула, полки для книг, шкаф, буфет, старинная печь на крохотной кухоньке – вот, собственно, и все.

– Что у нас в меню? – спросил с порога Лешка.

Владимир Константинович накрывал на стол в комнате. На вопрос сына он галантно согнул руку, набросил на нее полотенце и с видом заправского метрдотеля произнес:

– Сегодня и ежедневно в нашем ресторане вы можете отведать: хлеб белый из отборного пшеничного зерна, масло вологодское, взбитое по старинному французскому рецепту, картофель, тонко нарезанный, поджаренный до золотистой корочки. Подается, кстати, на сковородке…

– Кстати, горит ваш картофель, – срезал Лешка отца.

Владимир Константинович кинулся к керогазу, чтобы спасти подгорающий ужин.

Через несколько минут отец и сын уже готовы были приступить к скромному ужину. Единственное, что придавало лоск трапезе, – серебряные столовые приборы, которые лежали по обе стороны от двух фарфоровых тарелок с гербом посередине.

– Ну что, начнем? – пародируя Лемешева, в образе Ленского, спросил Казарин-старший.

– Начнем, пожалуй! – в тон отцу ответил Лешка, потянулся за хлебом, но неожиданно в дверь постучали. Владимир Константинович отложил вилку и громко произнес:

– У нас не заперто!

Дверь отворилась, и на пороге появился Варфоломеев.

– Мое почтение!.. Я, кажется, не вовремя?

– Что вы, Герман Степанович, заходите, – удивился Лешка. Он выскочил из-за стола и бросился за столовым прибором для гостя. Казарин-старший сдержанно кивнул Варфоломееву:

– Проходи, Герман Степанович, отужинай с нами.

– Премного благодарен…

Варфоломеев прошелся по комнате и, сгорбившись, сел на стул. Лешка удивленно поглядывал на старика. Лишь полчаса назад они расстались, но Герман и словом не обмолвился, что собирался к ним в гости.

Повисла неловкая пауза, нарушаемая лишь стуком посуды в буфете, который издавал Лешка. Тем временем старик внимательно разглядывал, изучая, тарелку, вилку и нож, близко поднося их к своим близоруким глазам.

– Хорошие вещицы. Начало девятнадцатого века.

Надо заметить, что любая старая вещь, попадающая в руки Германа Степановича, становилась поводом для его профессионального изучения.

– Я тебе всегда завидовал, Володя: кусочек ушедшей эпохи, а как смотрится. А я вот ничего не сохранил.

Казарин-старший внимательно посмотрел на старинного приятеля и очень отчетливо произнес:

– Ну, во-первых, прежняя жизнь ушла безвозвратно, и не о чем вспоминать. А во-вторых, ничего я не сохранял. Посуда на Тишинке куплена, по случаю.

– Да ну? – то ли с усмешкой, то ли всерьез произнес Варфоломеев и провел пальцем по золотому вензелю с буквой «Т» на дне тарелки.

Герман Степанович часто заходил к Казариным по вечерам. Приходил он, конечно, к Владимиру Константиновичу. Однако сказать, что они были большими друзьями, Лешка не мог. Он замечал, что отец почемуто всегда в первые минуты тяготился присутствием Германа Степановича. Но потом глаза его добрели, и они долго болтали о разных вещах. Лешке всегда казалось, что между ними есть какая-то тайна, о которой ни тот, ни другой никогда не заговаривали.

– Я чего пришел-то? Про тарелки говорить? – спохватился Варфоломеев.

– Откуда нам знать? – отозвался Владимир Константинович.

Герман Степанович засмеялся:

– Я, Алексей, собственно говоря, к тебе пришел. Здоровьем я что-то занемог. Ты ушел, а давление у меня как прыгнет! – Герман Степанович засунул руку под свою бессменную душегрейку, прислушался к биению сердца и затем посмотрел на хозяев печальным взглядом: – Так о чем я? А-а-а… Вот я и говорю, завтра большая работа намечается, а я один из-за сердца не справлюсь. Мне твоя помощь понадобится. Ну там тяжесть какую поднять-опустить. Надеюсь, Володя, ты не против?

Казарин-старший пожал плечами:

– Пусть Лешка решает. У него своя голова на плечах…

Владимир Константинович не возражал, чтобы сын иногда помогал старику в свободное время. Герман Степанович поручал ему чистить инкрустированное золотом оружие, записывать в реестр украшения, доставшиеся от прежнего режима. Сам Варфоломеев больше всего любил работать с драгоценными камнями. Малопомалу Лешка тоже научился хорошо разбираться и в бриллиантах, и в изумрудах. Правда, иногда из старика прорывалось его несознательное классовое прошлое: позволял себе хранитель неодобрительно отзываться о мероприятиях Советского правительства по «реализации» культурных исторических ценностей на Запад. Никак не хотел поверить Герман Степанович, что вырученные средства шли на индустриализацию советской страны и поддержку мирового коммунистического движения. Но Лешка считал Варфоломеева больше чудаком, не понимающим сути нового времени, нежели классовым врагом.

Глава 9

На следующий день Лешка, как и обещал, после школы забежал к Варфоломееву. Старик сидел в старом кресле у окна, держась рукой за сердце.

– Что с вами, Герман Степанович? – испугался Лешка.

Старик махнул рукой:

– Ерунда, прихватило.

– Давайте я за врачом сбегаю?

– Нет, не нужно. Ты вот что… Выручи старика.

Варфоломеев потянулся к столу и взял предмет, завернутый в тряпицу.

– Тут одна штука, которую я никак не могу раскусить. То ли шестнадцатый, то ли семнадцатый век. То ли Франция, то ли Голландия. У меня от нее в голове ералаш приключился… – Старик попытался встать, но сил у него не было. – Снеси-ка ты ее одному хорошему человеку, пусть глянет. А я с ним по телефону потом созвонюсь. Выручишь?

– О чем разговор!

Варфоломеев кивнул и взял Лешку за руку.

– Просьба у меня еще к тебе. Никому об этом – ни-ни. Даже Татьяне, ладно? Сам понимаешь: если кто об этом узнает, то меня в два счета отсюда выкинут. А мне еще пенсия нужна.

Лешка понимающе кивнул:

– Да что вы, Герман Степанович, сделаем в лучшем виде.

– Тогда запомни: Лебяжий переулок, там есть антикварный магазин. Спросишь Зиновия Ефимовича Когана…

 

Если выйти из Кремля через Боровицкую башню возле Большого каменного моста, то до Лебяжьего переулка можно дойти пешком за три минуты. Но куда интересней проделать этот путь на трамвае. Поэтому Казарин отправился к Спасским воротам. Лешка не мог отказать себе в удовольствии вскочить на подножку и с ветерком пролететь несколько остановок.

Но удовольствие было испорчено тут же. На задней площадке трамвая раздался истошный крик. Оказалось, что какой-то инвалид на костылях не успел войти в вагон, а вожатый уже тронул трамвай с места. Народ стал ругать вагоновожатого, трамвай остановился, а один пассажир потребовал:

– Назовите свой номер, товарищ! Я напишу на вас жалобу!

– Мой номер давно помер! – огрызнулся вагоновожатый.

Трамвай так и не тронулся. Люди продолжали ругаться. Лешка спрыгнул на землю, плюнул с досады и поплелся пешком.

Через двадцать минут он уже входил в стеклянную старинную дверь, сжимая под пиджаком драгоценный сверток.

Зиновий Ефимович Коган, коренастый мужчина лет шестидесяти, вел неспешную торговлю за прилавком с каким-то гражданином в синем пальто. Наблюдая за ним, можно было подумать, что Зиновия Ефимовича всю жизнь только и делали, что обманывали. Но теперь ему это надоело. Каждую вещь, которую приносили для продажи, Коган тут же называл «безделушкой» и просил «не пить из него соки», потому что он и так дает за нее «хорошую цену». При этом глаза старого ювелира начинали быстро бегать, взгляд становился колючий, а на лбу выступал пот. Но стоило человеку принять условия сделки, как Зиновий Ефимович тут же превращался в добряка и самолично провожал клиента до двери.

Лешка пробрался к прилавку и спросил:

– Вы товарищ Коган?

– Кому – товарищ, а кому и Зиновий Ефимович! – строго ответил тот.

Лешка покраснел.

– А ты – Алексей. Верно?

– Угу, – кивнул Лешка и достал из-за пазухи сверток.

Коган быстро перехватил у Лешки посылку и удалился в подсобку…

Пока Зиновий Ефимович изучал варфоломеевскую шкатулку, Казарин, стоя у прилавка, слушал разговоры завсегдатаев антикварного магазина. Это был своеобразный люд: нищающая старорежимная интеллигенция, проедающая остатки припрятанного, перекупщики краденого и ненормальные коллекционеры. Острый глаз Казарина подметил кое-кого из ответственных работников, которые приходили сюда приобрести что-нибудь необычное для жен и любовниц. Живя в Кремле, Лешка научился отличать их по одежде и манере вести себя. Один из таких покупателей вел оживленный разговор с магазинным оценщиком.

 

– Что вы мне подсовываете всякую дрянь? – раздраженно говорил он. – Предложите же что-то дельное…

– Это вы Фаберже дрянью называете? – вскинул удивленные глаза оценщик. – Что бы вы понимали!

– Не обижайтесь. Просто я хочу приобрести что-нибудь посерьезнее, – понизил покупатель голос. – У меня с собой хорошие деньги.

– У нас весь товар серьезный, – гордо возразил оценщик. – А что вас, собственно, интересует?

Покупатель сделал вид, что задумался, а потом вдруг заявил:

– Ну, скажем, что-нибудь из коллекции Барона.

Продавец холодно посмотрел на покупателя и как бы понимающе переспросил:

– Барона?

Покупатель кивнул:

– Слыхали про такого?

Оценщик окинул покупателя с ног до головы таким взглядом, как будто только его увидел, и зашипел:

– Это, простите, никак-с невозможно-с. Барон свой товар в наш магазин не носит. Да мы ворованного и не держим…

Лешку Казарина этот разговор сильно удивил. Он бы еще послушал, но тут вернулся Коган и протянул ему сверток.

– Ну-с, молодой человек, пощупал я вашу вещицу. И вот мой вердикт: шестнадцатый век, понимаете ли вы меня? Но никакая это не Голландия, ни тем более Франция. Шкатулочка итальянская, работы ученика Челлини. Так и передайте Герману.

Лешке ужасно не терпелось узнать, кто же такой этот Барон, но Коган настойчиво проводил его к выходу и закрыл за ним дверь.

Вечером того же дня Лешка сидел возле кровати Варфоломеева и докладывал о проделанной работе:

– Италия, говорит, и точка.

Старик приподнялся и поправил подушку.

– Вот, видишь, и на старуху бывает проруха… А ты чего такой загадочный?

Лешка замялся.

– Ну, говори, говори.

Казарин почесал затылок и наконец решился:

– Герман Степанович, а вы про Барона слыхали?

Варфоломеев перестал рассматривать шкатулку и удивленно поднял глаза на Лешку.

– Ну, слыхал… А ты откуда про него знаешь?

– Да у Когана в магазине разговор подслушал.

– Что за разговор?

– Да так, собственно, никакой. Мужчина один у продавца спрашивал: нет ли в магазине чего-нибудь от Барона.

При упоминании Барона хранитель окончательно отложил шкатулку и нахмурился:

– А продавец чего?

– Послал мужика куда подальше. «Ворованного, – говорит, – не держим».

– И правильно сделал. Я бы еще в МУР позвонил.

Старик, кряхтя, присел на кровати и взял со стола капли Зеленина.

– Герман Степанович, так расскажите о Бароне.

Варфоломеев накапал в стакан лечебных капель.

– Рассказывать-то и нечего. Говорят, что он царскую коллекцию бриллиантов в свое время прихватил. Вот сейчас и распродает ее.

Но Лешка не отставал:

– А какой он? Ну, в смысле, как выглядит, сколько ему лет?

– Откуда мне знать? В лицо его я, естественно, никогда не видел. Где живет и чем промышляет – тоже не знаю… Слышал только легенду о коллекции. – Осушив стаканчик, он прилег поудобнее. – В последнее время в Москве стали всплывать камни, которых и в Кремле нет. Откуда – непонятно! А как только камешки появятся, так тут же и начинают твердить: «Барон! Барон!» А где этот Барон? Никто не знает.

Казарин-младший все это выслушал и твердо заявил:

– Надо его поймать.

Герман Степанович засмеялся:

– Ты уж определись – кого ты ловишь: Черного монаха или Барона?

Глава 10

Весь следующий день Лешка Казарин изнывал от любопытства: вчерашний рассказ о Бароне не шел у него из головы. Лешкино воображение беспрестанно рисовало его образ. Как назло, приболела Танька, и Казарин остался один на один со своими мыслями. Поделиться секретом было не с кем, и поэтому после уроков Лешка отправился гулять по Москве. Очень скоро ноги его сами собой привели в Лебяжий переулок – к лавке ювелира Когана. Тяжелая дверь оказалась не заперта, и, поразмыслив мгновение, Лешка решил войти. Правда, привычного «блямса» колокольчика он не услышал. Казарин обернулся – колокольчик застрял под притолокой.

Магазин был пуст. Не было на привычном месте и Зиновия Ефимовича. Ничего не оставалось, как направиться в маленькое подсобное помещение, где старик накануне осматривал посылку Германа Степановича. Но, сделав несколько шагов, Лешка остановился. Из подсобки доносились голоса. Фанерная дверка, разделяющая оба помещения, была наполовину приоткрыта. Этого хватило, чтобы Лешка увидел бархатный мешочек, на котором поблескивали крупные камни. Коган, нагнувшись, рассматривал их через лупу. Неожиданно он выпрямился, изменившись в лице.

– Откуда это у вас?

– Наследство, – ответил невидимый посетитель.

Коган еще раз осмотрел камни.

– Знаете, это вы зря ко мне пришли, понимаете ли вы меня? – пробормотал он, откладывая лупу. – Я такими вещами не занимаюсь. У меня с советской властью всегда все в порядке было.

Невидимка недовольно хмыкнул и прикрыл дверь в подсобку.

Казарин, почувствовав, что пришел не вовремя и теперь к тому же вынужден подглядывать, подошел к входной двери, осторожно взялся за ручку и потянул ее на себя. Колокольчик по-прежнему промолчал. Лешка вернул его на место и решил еще раз войти в магазин, обнаружив себя сразу. Он немного потоптался на улице, потом вновь распахнул дверь и тут же на пороге нос к носу столкнулся со странным человеком, выходившим от Когана. Этот субъект не был похож на обычных посетителей антикварной лавки ювелира: кремовое пальто, заграничная шляпа, лакированные ботинки. На руке – золотой перстень…

«Барон!» – пронеслось в Лешкиной голове. Он не мог сказать, почему так решил. Но именно таким Казарин и представлял Барона. Бриллианты только укрепили Лешкины подозрения. Тем временем незнакомец пропустил Лешку и зашагал по направлению к Волхонке.

 

Коган так и не появился из подсобного помещения. Он с кем-то очень оживленно говорил по телефону. Лешка услышал только последнюю фразу:

– … Говорю же, я собственными глазами их видел… Мое дело предупредить.

Выслушав молча ответ, Коган положил трубку и вышел из подсобки.

– Мой юный друг? – удивился ювелир при виде Казарина. – Давно ждете?

– Не очень…

Любопытство распирало Лешку до краев.

– Зиновий Ефимович, а что это за человек от вас сейчас вышел?

Коган внимательно посмотрел на Лешку:

– А чем это, любезный, он так вас заинтересовал?

Лешка помялся немного и выпалил:

– Это… Это не Барон?

– Барон?! – удивленно переспросил ювелир и приподнял очки на лоб. – Ну что же, смешно… А я как-то не подумал… Постой! А ты откуда про Барона знаешь?

– Слыхал, – уклончиво ответил Лешка.

Коган усмехнулся и нацепил вместо очков лупу-глазок на резинке.

– Барон! – презрительно фыркнул ювелир. – Развелось, понимаете ли вы меня, разной шушеры. Носят каждый божий день всякое… А что носят – сами не знают. – Коган нагнулся, вынул из-под прилавка небольшой кофр и начал раскладывать инструменты на прилавке. – Ладно, давай посмотрим, что ты принес…

Лешка растерянно пожал плечами:

– Да я так приходил. Просто…

Коган нахмурился.

– «Просто» – ходят за дверью. А у нас, понимаете ли вы меня, работа. Прощайте, милостивый государь.

 

Лешка стоял на набережной и смотрел на Москву-реку. Напротив высилась серая громада нового дома на бывшей Болотной площади, куда с недавних пор переехали многие их соседи по Кремлю. Казарину этот дом сразу не понравился. Напротив легкого, похожего на праздничный торт, Кремля Дом на набережной со своей кубической архитектурой выглядел мрачно и тяжеловесно.

Но сейчас Лешка думал совсем о другом. Он был разочарован: Коган так ничего и не рассказал про Барона. По-видимому, у ювелиров, как и у врачей, есть своя служебная тайна. Тем не менее Казарину понравилось, что Зиновий Ефимович оказался порядочным человеком: ведь не стал же он связываться с ворованными камнями. Что ж, в поисках Барона теперь оставалось надеяться только на себя. И Лешку это не пугало. Представлялась реальная возможность стать Шерлоком Холмсом и Эркюлем Пуаро в одном лице. Смущало лишь одно: пока у Казарина не было ни одной зацепки, за которую можно было бы ухватиться.

Звуки города отвлекли Лешку от его размышлений. Грохот трамвая, марш духового оркестра, крики извозчиков, обрывки чьих-то фраз не давали возможности сосредоточиться. Из открытого окна донесся женский крик: «Погаси свет! Я за тебя платить не буду! Нечего газету в уборной читать!»

Проза жизни шла по пятам. Казарин вздохнул и поплелся домой, в Кремль.

Глава 11

Следующий день был выходным. Приглашенный к Шапилиным на обед, Лешка, чтобы не идти с пустыми руками в гости, с утра забежал в кондитерский магазин на улице Горького. На прилавке лежали коробки шоколадных конфет «Деликатес», расфасованный в пакетики «Театральный набор», «Мессианские», «Карнавал», «Лилипут», шоколадные «бомбы» размером с бильярдный шар и с сюрпризом внутри. Остановив свой выбор на коробочке «Ровесник Октября», Казарин расплатился и через двадцать минут уже сидел за шахматной доской в кабинете Шапилина. Рядом с ним в кресле устроилась Татьяна. Петр Саввич спрятал за спиной две пешки.

– Правая, – указал Лешка.

Шапилин разжал ладонь с черной фигуркой.

– Повезло, я начинаю. Предлагаю е-два – е-четыре, – зевнув, предложил Петр Саввич и двинул пешку.

Лешка в ответ нестандартно двинул пешку от слона с Ц7 на Ц6.

– Ну, не волнуйся. Ты ведь книжку прочел? – покровительственно спросил Шапилин.

Лешка кивнул.

– Переходи.

– Не хочу.

Шапилин усмехнулся:

– Это сложный дебют. Не простой – тебе еще рано его играть.

– Ну и ладно.

Лешка взял яблоко из вазы и смачно впился в него зубами.

Петр Саввич хмыкнул и шагнул пешкой с Д 2 на Д 4. Лешка ответил пешкой Д 7-Д 5.

– Защита «Каро-Кана», – усмехнулся Шапилин. – Ну держись…

До шестого хода все развивалось по учебнику для начинающего шахматиста, и Петр Саввич снисходительно похлопал Алексея по плечу:

– Давай-давай, Ласкер… Не робей…

Они обменялись пешками в центре доски, и тут Петр Саввич сделал ход, которого ему не следовало бы делать.

– Слон Ц1-Ж5…

Это была небольшая неточность, приведшая в дальнейшем к фатальным последствием. В ответ на это Лешка прижал пешкой коня.

– Ну, брат, – высокомерно протянул Шапилин, – так ты без фигуры останешься. – Петр Саввич съел слоном Лешкиного коня и сочувственно вздохнул.

Алексей поднял брови:

– Вы уверены?

Шапилин только хмыкнул в ответ.

Алексей пешкой съел коня, на что Петр Саввич уверенно подтащил слона и Лешкина атака, казалось бы, захлебнулась. Однако далее произошло то, о чем Петр Саввич в дальнейшем старался не вспоминать. Через два хода Алексей пожертвовал ферзя, и Шапилину ничего не оставалось как его съесть. Произошел размен фигур, в результате которого у Алексея оказался лишний слон и проходная пешка, которая опять превращалась в ферзя.

Шапилин напрягся:

– Фу-ты черт, прозевал.

Лешка как ни в чем не бывало «съел» слона и опять откусил от яблока.

– Вы ошиблись пять ходов назад. Такую же ошибку допустил в одна тысяча девятьсот шестнадцатом году шахматист Шустер, который играл в городе Бремене с Карлосом.

– Что?! – Шапилин не верил своим ушам.

– Слона, говорю, не надо было двигать. Защита «Каро-Кана» играется не так.

Шапилин покраснел от злости.

– Ты что, гараж, будешь меня учить? Ты играть сначала научись!

Через пять минут ситуация стала для Петра Саввича угрожающей.

– Шах, – тихо сообщил Лешка.

Шапилин чесал затылок. Он сделал еще пару бессмысленных ходов.

– Извините, Петр Саввич, вам мат.

Шапилин долго глядел на доску, не желая признавать очевидного. В конце концов он развел руками и положил короля.

– Случайность… Но все равно, для первого раза ты сыграл блестяще.

– Спасибо.

– Давай еще одну.

Они заново расставили фигуры, и теперь играть белыми предстояло Лешке…

 

Через пятнадцать минут все повторилось. Шапилин вскочил и зашагал по комнате.

– Не понимаю! Такого не бывает! Как это у тебя получается?

Лешка молча пожал плечами.

– А может, ты врешь? Небось, с отцом с утра до вечера фигуры двигаешь, а мне голову морочишь?

Лешка отложил яблоко и встал с кресла.

– Ладно, ладно! Не кипятись! Но как?

– Да очень просто: я запомнил все комбинации, описанные в той книге, что вы мне дали. Вы играете комбинации в два-три хода, поэтому их легко просчитать.

– А сколько ходов ты сам просчитываешь?

– Может, пять, может, шесть. Я не задумывался…

Шапилин онемел от удивления. Он развел руками и вышел из кабинета.

 

Танька прыснула от смеха.

– Он что, обиделся? – виновато спросил Лешка.

Танька махнула рукой и сняла фантик с очередной конфеты.

– Папа вообще не обижается, – прожевав, ответила она, нахмурилась и строго посмотрела на Лешку.

– А вот я могу. Скажи-ка, где это ты шляешься по вечерам?

Теперь улыбаться настала Лешкина очередь.

– Ты что, ревнуешь?

– Еще чего! – возмутилась Танька. – Но все-таки?

Лешка решил не мучить подругу и рассказал ей историю о Бароне, не упустив подробностей про бриллианты и загадочного посетителя. Танька слушала затаив дыхание.

– Будем ловить! – резюмировала она Лешкину историю.

– Кого? – вздохнул Казарин.

– Ясно «кого»! Того – в кремовом пальто.

Глава 12

Барон вновь появился у Когана на следующий день. Танька и Лешка дождались, когда он выйдет от ювелира, и, стараясь не выделяться в толпе, двинулись следом за ним. Нагнали на трамвайной остановке. Протолкавшись сквозь спины пассажиров, они вскочили в вагон и притаились на задней площадке.

Народ в трамвае обсуждал последние новости:

– Слыхали, на рынке теперь весы устанавливают. Будут все взвешивать: и рыбу, и мясо, и овощи… А мерками теперь торговать запретят.

– Давно пора. А то сколько хотят, столько и продают. Не проверишь!

– Как обманывали, так и будут обманывать.

– Это верно!

Лешку и Таньку мало интересовали подробности московской торговли. Все их внимание было сосредоточенно на «объекте».

Трамвай свернул на Петровку и остановился возле магазина «Подарки». Барон протиснулся к выходу, вышел и скрылся в магазине. Танька и Лешка последовали за ним.

В магазине протекала крыша. Прошлепав по лужам, ребята заняли наблюдательный пункт у прилавка, на котором были разложены деревянные ложки, детские скакалки, ведерки, мочалки из люфы и ночные горшки. Отсюда было хорошо видно Барона, беседующего с каким-то типом. Незнакомец что-то незаметно положил в карман пальто Барона и быстро растворился в подсобке.

– Видала?! – прошептал Лешка.

Танька не успела ответить. Барон направился к выходу и чуть было не столкнулся со своими преследователями нос к носу.

Чтобы не попасть в поле зрения бандита, ребятам приходилось следовать за ним на почтительном расстоянии. Барон перемещался довольно быстро, и угнаться за ним было тяжело. Следующую остановку он сделал на Смоленской площади в «Торгсине».

Лешка сбавил ход и придержал спутницу.

– Чего ты встал? Уйдет! – занервничала Танька.

Но Лешка медлил. Магазин «Торгсин» был открыт не для всех посетителей. Его название расшифровывалось как «Торговля с иностранцами», и поэтому доступ в него был ограничен. Конечно, никто при входе не спрашивал заграничный паспорт, но продавцы и кассиры с одного взгляда определяли чужака. Казарин не рискнул перешагнуть порог магазина, чтобы не привлекать к себе внимания. Вместо этого они с Танькой перебежали улицу и прильнули к витрине. Через пирамиды коробок с черной икрой и гирлянды всевозможных сортов колбас Лешка долго вглядывался в торговый зал, пока не увидел то, что искал. Барон стоял у колонны в самом центре магазина и о чем-то разговаривал с шикарно одетым гражданином.

– Иностранец! – профессиональным взглядом определила Танька.

– Откуда знаешь? – недоверчиво спросил Лешка.

– От верблюда, – отрезала Татьяна.

Далее все повторилось, но с точностью до наоборот. На этот раз Барон что-то опустил в открытый портфель иностранца и как ни в чем не бывало направился к выходу.

После «Торгсина» слежка привела ребят к Министерству тяжелой промышленности, затем – к шашлычной напротив немецкого посольства. И каждый раз Барон встречался с разными людьми, что-то передавая или получая тайком взамен.

Наконец они вернулись на Петровку. Барон свернул за угол и скрылся во дворе старого трехэтажного дома. Лешка пулей кинулся за ним и успел заметить, в какую из парадных тот вошел. Забежав следом, он затаился под лестницей. В пролете было видно, как рука Барона скользила вверх по перилам. На третьем этаже рука исчезла, затем звякнули ключи и хлопнула дверь. В это время в подъезд вбежала запыхавшаяся Танька.

– Успел? – переводя дыхание, спросила она.

Лешка кивнул, и они бросились на третий этаж.

На площадке была только одна квартира, поэтому выбирать нужную дверь не пришлось. Лешка приложил ухо к замочной скважине. В квартире раздавались приглушенные голоса, но разобрать их было невозможно.

– Чего там? – нетерпеливо спросила Танька.

– С кем-то говорит… Будем ждать, – принял решение Лешка.

Стараясь не шуметь, ребята заняли наблюдательный пункт этажом выше, откуда была видна нужная дверь и кусок лестничной площадки.

Вначале Танька еще держалась, но через два часа начала клевать носом, и постепенно ее голова оказалась на Лешкиной груди. Еще через полчаса дремота одолела и Казарина.

Они сладко спали, когда Барон вышел из квартиры, быстрым шагом спустился по лестнице и вышел на улицу. Лешка проснулся первый от хлопка входной двери. Он вскочил с подоконника и успел заметить в окошко удаляющуюся спину в кремовом пальто.

– Проспали! – Лешка рванул вниз, но сонная Танька даже не сдвинулась с места.

– Надоело, – устало проговорила она. – У меня ног нет. Ходим все, ходим…

Пока Казарин решал, оставлять ли ее здесь одну, время было упущено.

– Ну вот, теперь все насмарку, – в отчаянии буркнул Лешка, выглянув еще раз во двор.

Теперь у них оставалась лишь одна зацепка, поэтому Казарин спустился к квартире и нажал на кнопку звонка. Никто не отозвался. Он нажал еще раз и приложил ухо к замочной скважине. За дверью стояла гробовая тишина.

– Ерунда какая-то, – пробормотал Лешка. – Он ведь один ушел? Так? – Лешка посмотрел на Таньку, словно желая услышать ответ на свой вопрос.

Танька на всякий случай кивнула.

– Должен же кто-то там быть. Я точно слышал несколько голосов.

Танька сделала большие глаза и тихо сказала:

– А может, там черти живут?

– Какие черти? – не понял Лешка.

– С рогами! – страшным голосом сказала Танька и расхохоталась. Ее заразительный смех заставил улыбнуться и Лешку.

– Пошли домой. Я устала…

 

Вечером Казарин-младший сидел у Варфоломеева. Склонившись над кинжалом с золотой инкрустацией, Лешка старательно пытался полировать оружие, но работа не ладилась. Заметив это, Герман Степанович отложил инструмент:

– Давай-ка перекусим.

Лешка взял с плиты чайник, и они сели за стол.

– Ну, сыщик, как идет расследование?

– Туго, Герман Степанович…

Лешка размешал сахар в кружке и начал рассказывать про слежку за Бароном и загадочную квартиру на Петровке.

– Прямо мистика какая-то получается с этой квартирой. В ней явно кто-то еще был, но дверь не открыли. Черти там, что ли, поселились?

Варфоломеев усмехнулся, нарезал хлеб и открыл банку клубничного варенья.

– Ну, это, брат, просто. Как дважды два.

Лешка недоверчиво хмыкнул.

– Ты не хмыкай, а включи мозги. Может, в этой квартире никто не живет, а только приходит на время.

Лешка откусил бутерброд:

– Да говорю же вам, Герман Степанович, я слышал за дверью два голоса. Барон ушел один. А потом – бац! И тишина! Как будто второй испарился…

– Через черный ход, – деловито закончил за Лешку фразу хранитель.

Лешка чуть не подавился бутербродом. Не дожидаясь беды, Варфоломеев решил пояснить свою мысль:

– Барона в этой квартире поджидают подельники. Он уходит через парадное, а остальные через черный ход.

Лешка стукнул себя по лбу и рассмеялся:

– Как просто! Ну, Герман Степанович, вас бы в МУР!

Старик закашлялся:

– Типун тебе на язык.

– Да я в хорошем смысле, – пояснил Лешка.

– И в хорошем тоже. – Герман Степанович поднялся, расправляя усталые плечи. – Перекус-перегрыз закончен. Вас, мил человек, ждет настоящая мужская работа – кинжал и… тряпка. Дерзайте.

Глава 13

На следующий день Казарин и Таня, исследуя задворки того самого дома на Петровке, оказались на старой, заваленной всяким хламом лестнице черного хода, на которую выходили заколоченные двери всех квартир. На одной двери были содраны доски. Это была дверь той самой квартиры, которую посещал накануне Барон.

– Ну вот, что и требовалось доказать, – сказал Лешка, изучив дверь.

Танька нерешительно огляделась.

– Чего делать-то будем?

Лешка перегнулся через перила и посмотрел на лестничный пролет этажом выше.

– А делать будем вот что… Я сижу на парадной лестнице и слежу за квартирой. А ты пойдешь в беседку, ну ту, что под липами, и будешь следить за черным ходом…

На том они и порешили.

Лешка занял наблюдательный пункт в подъезде, а Танька притаилась в беседке, которая находилась во дворе.

Около пяти хлопнула дверь, и на лестницу черного хода вышла хорошо одетая женщина. Ее лицо скрывала шляпа с широкими полями. Женщина спустилась во двор и направилась к скверу. Через некоторое время во дворе появился Лешка. К нему навстречу из беседки выскочила Танька.

– Ну что, видел?

– А! – Лешка с досадой махнул рукой. – У них тут банальный адюльтер.

– Чего? – удивленно переспросила Шапилина.

– Свидание, роман, интрижка – назови как хочешь.

Танька осмыслила сказанное. Неожиданно глаза ее загорелись:

– Знаешь, кто сейчас вышел из той квартиры?

– Кто? – равнодушно спросил Казарин.

Танька выждала паузу и эффектно, по-театральному, выпалила:

– Лидия Васильевна Шумакова! Наша соседка по Кремлю…

Лешка остановился как вкопанный.

– Ты не ошиблась?

– Это ты ошибаешься! А я – всегда в самую точку, – с достоинством ответила Шапилина.

Это в корне меняло дело.

Не долго думая, Лешка и Танька ринулись в погоню за Лидией Васильевной и догнали ее у Столешникова переулка. Началась слежка. Чтобы не столкнуться с Шумаковой, ребята держались в отдалении. Лидия Васильевна шла быстро, придерживая правой рукой сумочку, висевшую на плече. Пальцы в белой перчатке теребили ремешок, выдавая ее волнение.

– Эх, сумочку бы ее проверить, – в который уже раз пробормотал Лешка, прячась за спинами спешащих домой москвичей.

Танька кусала губы и что-то старательно обдумывала:

– Может, постовому сказать? А?

– Ага! «Товарищ милиционер! Вон идет жена ответственного партийного работника, нам кажется, у нее в сумке золото и бриллианты. Давайте ее арестуем», – противным голосом оценил Танькино предложение Лешка.

Они следовали за Лидией Васильевной до самого ЦУМа. И тут Таню осенило…

 

Она обогнала в толпе свою кремлевскую соседку и неожиданно выросла перед ней возле входа в центральный универмаг, сделав вид, что смотрит на проезжающие машины и не видит Лидию Васильевну. Однако Шумакова сама окликнула Татьяну:

– Таня, а ты как здесь оказалась? – изумилась она.

– Лидия Васильевна!

Голубые Танькины глаза были полны неподдельного удивления. Лешка восхищенно присвистнул.

– Вот вы-то мне и нужны. Это просто счастье, что я вас встретила!

Шумакова начала понимать, что сделала роковую ошибку, окликнув Таню.

– У меня такое дело! Вы даже не представляете! – Танька схватила под руку соседку и затараторила ей прямо в ухо: – Один человек пригласил меня в ресторан… Ну, вы меня понимаете? Романтическое свидание, просто с ума сойти!

Шумакова оглянулась по сторонам и попыталась высвободить руку.

– Танечка, я очень спешу… Да и рано тебе по ресторанам ходить.

– Надо же когда-то начинать… Теть Лид, да вы поймите: cви-да-ние! А у меня нет ни платья, ни туфель. Кошмар! Что выбрать? Как выбрать?

– Ну а я тут при чем? – Шумакова начала раздражаться.

– В том-то и дело, что «при чем»! Мне нужен женский совет.

Шумакова замахала рукой:

– Нет-нет-нет! В другой раз, я сейчас спешу.

Но Танька вцепилась в соседку крепко-накрепко:

– Теть Лида, вопрос жизни или смерти! Вы меня как женщина должны понять… Хотите, вот сейчас встану перед вами на колени посреди улицы? Хотите?!

Татьяна говорила так громко, что люди начали останавливаться и оборачиваться. И Шумакова наконец сдалась:

– Ладно, ладно! Только быстро…

Таня и Лидия Васильевна торопливо зашли в магазин. Вслед за ними в тусклый вестибюль ринулся Лешка. Споткнувшись на грязных ступеньках о катки, по которым в магазин завозили тележки с товаром, Казарин забежал на первый этаж. Там он сразу увидел Татьяну и Лидию Васильевну, входящих в женский отдел. Протиснувшись через очередь, стоящую в кассу, Лешка проскочил в мужской отдел, который размещался по соседству. Там для виду начал разглядывать товар, пользуясь тем, что никто не обращал на него внимания.

Продавщицы старательно игнорировали покупателей. Когда очередной гражданин направлялся к ним с вопросом, продавщицы переходили на другой конец прилавка, не прерывая своей беседы. Когда же покупатель следовал за ними, они возвращались обратно.

Перебирая рубашки с пристегивающимися манжетами и воротничками, галстуки в горошек из шёлка-полотона, подвязки для носков, Лешка с волнением наблюдал, как Танька примеряла то одно, то другое платье, нагружая Шумакову ворохом вещей. Но та расставаться со своей сумочкой не собиралась. Таня старалась и так, и сяк, но у нее ничего не получалось.

– Лидия Васильевна! Какое платье! – вдруг взвизгнула она.

Шумакова инстинктивно обернулась.

– Лидия Васильевна – это платье просто для вас! Примерьте, а?

Лешка видел, как Шумакова стала отнекиваться. Но Танька вцепилась в нее как клещ. Наконец Лидия Васильевна попросила Татьяну подержать свою сумочку и пошла в примерочную. Как только она скрылась за занавеской, Татьяна быстро открыла сумку и так же быстро ее захлопнула.

Дело было сделано. Лешка направился к выходу, но тут перед ним вырос какой-то подозрительный тип.

– Заграничные часы не интересуют? – интимным шепотом спросил незнакомец. Лешка не успел ответить, как рядом появился другой тип и так же тихо предупредил:

– Не бери, там механизм игрушечный.

Лешка презрительно посмотрел на спекулянтов, сплюнул и выскочил из отдела. На улице в ожидании Таньки он начал рассматривать витрину с заводными птичками, мотоциклистами в военной форме, физкультурниками на турниках и тачанкой с Чапаевым. Казарин не успел еще изучить все до конца, как появилась запыхавшаяся Танька.

– Ну?! – нетерпеливо бросился к ней Лешка. – Видела?

– Видела…

Вид у Таньки был усталый.

– Тысяч двадцать-тридцать. А может, и пятьдесят.

– Камней?!

– Рублей!

Лешка недоуменно посмотрел на Таню.

– А где бриллианты?

– Не знаю. – Татьяна пожала плечами и зашагала по улице.

Но Лешка в два прыжка догнал ее и схватил за рукав:

– Может, она в ресторан собиралась? Или за покупкой какой шла?

– Ага! Только сейф дома оставила, – сострила Танька. – Да говорю же я тебе: там тысяч пятьдесят было, пачками… И банковскими ленточками каждая перевязана.

Сбитый с толка Лешка мучительно искал решение.

– Что же получается? Барон продает камни. Так?

– Так, – согласилась Танька.

– Если так, то деньги должны быть у него. Так? – не унимался Лешка.

– Ну, так.

– А почему же тогда деньги у Шумаковой? Шумакова сама, что ли, чем-то приторговывает?

Такой поворот дела озадачил и Таньку…

Через час они сидели у Варфоломеева. Старик, не перебивая, внимательно выслушал их рассказ.

– М-да, интересные дела, – пробормотал Герман Сергеевич. – От меня-то что требуется?

Лешка чуть не подпрыгнул:

– Как что? Совет! Что делать дальше?

Герман Степанович отложил кисть и снял увеличительное стекло, через которое все это время рассматривал диадему.

– А какой тут может быть совет? В этом деле я вам не советчик.

Танька и Лешка переглянулись.

– То есть как?

– А так! Вы что, дети малые? Не понимаете? Да Шумаков меня и вас в порошок сотрет, если мы только рот откроем! Тут такая афера, ниточки от которой еще неизвестно куда потянутся…

Ребята выглядели совершенно потерянными. Варфоломеев снова надел окуляр, взял кисть, но работать не смог. Он встал с кресла и нервно заходил по комнате.

– Вот же сволочи! Мародеры, натурально мародеры. Дорвались! Откуда у них драгоценности, деньги?! Люди с хлеба на воду перебиваются, а эти?!

Танька оборвала его причитания:

– А я уверена, что тут без Когана вашего не обошлось. Не зря к нему Барон приходил. Видимо, у них совместные тайные делишки…

Варфоломеев удивленно поднял на нее глаза:

– А ты откуда про Когана знаешь? – И строго взглянул на Казарина: – Лешка, я же просил! – укоризненно покачал он головой.

– Герман Степанович, она же мне как сестра!

– Тоже мне, брат нашелся, – еле слышно прошептала Танька.

Варфоломеев повернулся к Татьяне:

– Ты, дочка, не смей на моего знакомого наговаривать. Я его сто лет знаю. Он честнейший человек.

– Честнейший? А что ж он про бриллианты, которые ему Барон приносил, никому ничего не сказал? Лешка, чего ты молчишь, ну скажи?

Герман Степанович настороженно посмотрел на Лешку:

– Какие еще бриллианты? Когда приносил?

Лешка махнул рукой:

– Какие-какие… С которых все и началось…

Старик не стал его слушать, сел в кресло и сказал:

– Вот что, братцы, выхода тут на самом деле только два. Либо оставить все как есть, либо… Либо надо идти к твоему отцу, Танюша. Он уж решит, что делать.

Глава 14

Вечером того же дня Лешка в сопровождении человека в форме, озираясь по сторонам, шел коридорами Первого правительственного корпуса Кремля. Несмотря на то что почти семнадцать лет своей жизни он провел в двух шагах от этих кабинетов, ему еще не разу не доводилось тут бывать.

Сопровождающий открыл перед Казариным дверь, и Лешка очутился в приемной заведующего особым сектором ЦК товарища Шапилина. Увидев вошедших, секретарь молча встал и распахнул дверь кабинета начальника.

Лешка нерешительно остановился на пороге. Шапилин махнул рукой, указывая на стул.

– Заходи, заходи…

Казарин прошел к столу и сел на краешек стула. Шапилин расположился напротив и, как бы собираясь с мыслями, долгим тяжелым взглядом посмотрел на оробевшего Лешку.

– Таня мне все рассказала. – Петр Саввич выждал многозначительную паузу. – Скажи мне, ты уверен, что этот человек и Лидия Васильевна как-то связаны друг с другом?

Лешка кивнул:

– Уверен.

– Точно уверен?

– Точно! Я сам видел, как он входил в квартиру на Петровке, а затем из нее вышла Шумакова.

– А может, у них там шуры-муры, и только?

Лешка пожал плечами:

– Может, и шуры-муры, только Барон, говорят, мужик фартовый.

– И что? – не понял Шапилин.

– А то! Он себе запросто дамочку и помоложе может найти.

Шапилин усмехнулся:

– А Лидия Васильевна не молодая?

Лешка смутился:

– Пусть вам на это Барон отвечает…

– Барон, – задумчиво произнес Шапилин. – Да что ты все заладил: «Барон, Барон»? Никакой он не Барон.

Лешка вопросительно посмотрел на Петра Саввича.

– Как не Барон?!

– А так… Обычный работник Торгсина. Спекулянт хренов. И фамилия у него – Ищенко.

Лешка загорячился:

– Да не может этого быть! Я сам видел!

– Что ты видел?

– Видел, как он камни Когану приносил. Вы у Когана спросите!

Шапилин порылся в бумагах и вытащил мелко исписанный листок.

– Точно, Коган. Честный мужик оказался. Он-то нас на Ищенко и вывел. Сразу доложил, все честь по чести. А вот тебе, сыщик, прах тебя побери, надо было сразу доложить об этих камнях…

Лешка был раздавлен.

– Ладно, рассказывай, где квартира находится.

Казарин ткнул пальцем в карту Москвы:

– На Петровке.

Шапилин снял телефонную трубку:

– Ковалев, собирай людей.

Глава 15

Лидия Васильевна Шумакова пересекла двор и поднялась по черной лестнице на третий этаж. Открыв дверь своим ключом, она осторожно проскользнула в квартиру. В прихожей сняла шляпку, привычным жестом повесила ее на вешалку и задержалась у зеркала, чтобы поправить прическу.

– Саша, вы уже пришли?

– Пришел, – донеслось из гостиной.

Лидия Васильевна вошла в комнату и остолбенела. Кроме Ищенко, который, опустив голову, сидел за столом, в комнате было еще два человека в штатском.

– Что это значит? – не теряя самообладания, спросила женщина.

– Проходите и присаживайтесь, – сухо ответил человек в штатском.

Шумакова опустилась на стул.

– Вы знаете этого человека?

– Да, это мой любовник. – Шумакова дерзко посмотрела на человека, задавшего вопрос. – Только моя личная жизнь – это моя личная жизнь.

– Предъявите, пожалуйста, вашу сумочку.

В глазах Шумаковой вспыхнул недобрый огонек.

– Что вы себе позволяете?! Я должна позвонить мужу!

При этих словах из соседней комнаты вышел еще один человек – видимо, старший по званию.

– Лидия Васильевна, с вашим мужем мы поговорим сами. Дайте сумочку.

Шумакова поняла, что сопротивляться бессмысленно.

Старший опергруппы взял сумочку и вывалил ее содержимое на стол: помаду, пудреницу, заколки, ключи, папиросы, спички, знакомый флакончик из аптеки и… маленький холщовый мешочек. Он вытряхнул содержимое мешочка себе на ладонь: два крупных алмаза заиграли всеми цветами радуги.

– Чьи это камни?

Шумакова отвернулась, давая понять, что говорить не будет.

– Ищенко, может быть, вы расскажете, кому принадлежат эти камни?

Ищенко вздохнул:

– Скажу… Ей принадлежат.

Старший повернулся к Шумаковой:

– Вы это подтверждаете?

Но та демонстративно закурила и выпустила дым.

– Скажите, Ищенко, задержанная Шумакова говорила вам, как попали эти камни к ней?

– Конечно, говорила. Через мужа енного.

Лидия Васильевна старалась ничем не выдавать свое волнение, лишь лицо становилось все бледнее и бледнее.

– Шумакова, вы это подтверждаете?

– Я должна позвонить мужу. – Она потянулась к стоящему на столе телефону.

Но чекист грубо оттолкнул ее руку:

– Не сметь! Ты свое отзвонила.

Шумакова отдернула руку и долгим внимательным взглядом посмотрела на оперативника.

– Мужа не трогайте, он здесь ни при чем. Почти… – Она провела ладонью по лбу и потерла виски. – Принесите, пожалуйста, воды.

Старший сделал знак одному из помощников. Тот молниеносно налил стакан. Шумакова спокойно открыла флакончик, накапала лекарство в стакан с водой и, тяжело вздохнув, сделала глоток. Чекист взял флакон с лекарством, на котором было написано «Капли Зеленина», и отставил в сторонку.

– Какие мы, оказывается, впечатлительные, – хмыкнул оперативник.

– Что вы хотели узнать? – положив ногу на ногу и откинувшись на стуле, спросила Шумакова.

– Подтверждаете ли вы слова Ищенко?

Шумакова собралась что-то ответить, но спазм в горле помешал ей это сделать. Пена выступила на уголках ее рта, и она молча повалилась на ковер. Чекисты, толкая друг друга, бросились к ней, но было поздно.

– Отравилась…

– Вот сука!

Ищенко, не веря своим глазам, бормотал:

– А я ведь думал, она шутит, говоря, что отравится, если я проболтаюсь… Как же она свою нынешнюю жизнь презирала…

 

Заседание в Кремле подходило к концу. Докладывал Шумаков:

 

– Так что запомните, товарищи, это должна быть лучшая демонстрация за все годы Советской власти. Лучшая! Все свободны.

Народ поднялся и начал расходиться.

Когда людской поток схлынул, в приемную Шумакова вошли Шапилин и три человека в штатском.

– У себя? – холодно спросил Петр Саввич у секретаря.

– У себя, – удивленно ответил секретарь и приподнялся из-за своего стола.

Шапилин и сопровождающие, не обращая на него внимания, направились в кабинет.

– Товарищ Шумаков в комнате отдыха, разрешите, я предупрежу… – засуетился секретарь.

Шапилин отстранил его решительным жестом и с сарказмом сказал:

– С сегодняшнего дня у товарища Шумакова будет много возможностей отдохнуть.

Заведующий особым сектором ЦК вошел в кабинет Шумакова, а трое в штатском без всяких объяснений принялись открывать шкафы и ящики стола. Шумаков, ошеломленный бесцеремонностью вошедших, стоял как вкопанный. Шапилин подошел к нему вплотную и, проигнорировав протянутую руку, со скрытой угрозой произнес:

– Дурную весть я тебе, Павел Петрович, принес…

 

Утром Шапилин докладывал Власику и Поскребышеву о первых результатах расследования.

– Факты позволяют утверждать следующее: Шумаков признался, что бриллианты, которые пыталась реализовать его жена, – из личного сейфа Якова Михайловича Свердлова, который был вскрыт только в одна тысяча девятьсот тридцать пятом году. До этого времени шестнадцать лет сейф находился на складе, о нем просто забыли. Однако во время инвентаризации складских помещений в тридцать пятом году сейф был найден и вскрыт. Операцией руководил лично Шумаков, о чем есть соответствующий документ и опись найденного…

Поскребышев с неприязнью взял листок из личного дела Шумакова.

– Помню, помню… Нам тогда докладывали и про деньги, и про золото, и про паспорта заграничные…

Шапилин протянул еще одну бумагу:

– Так точно. При вскрытии сейфа было обнаружено сто восемь тысяч золотых рублей, семьсот с лишним золотых изделий, царские кредитные билеты и заграничные паспорта на всю семью Свердлова.

Поскребышев с брезгливостью отшвырнул протянутый лист.

– Хватит! Что было, то было. Ты по делу валяй.

Шапилин кашлянул:

– Шумакова установила связь со своим бывшим любовником, неким Ищенко. Ищенко – работник Торгсина, постоянно выезжал за границу и мог реализовывать бриллианты без всякой опаски быть пойманным за руку. Но по признанию того же Ищенко, он обманул Шумакову и ничего никуда вывозить не стал, решив придержать камни у себя. Оценив бриллианты, Ищенко понял их истинную ценность и возможность получить максимальную прибыль.

Власик стукнул кулаком по столу:

– Вот же сволочи!

Глава 16

На следующий день Лешка оказался в магазине Когана с очередным поручением от Варфоломеева. Идти к ювелиру он не хотел. Казарину было стыдно за свои подозрения: Барон оказался вовсе не Бароном, а обычным жуликом. Но хотя справедливость и была восстановлена, Лешку не покидало какое-то неприятное чувство. Что-то подобное, наверное, испытал Колумб, плывший в Индию, а открывший в результате Америку. Лешка еще не знал, что рано расстраиваться: встреча с настоящим Бароном ждала его, можно сказать, за углом.

Был вечерний час, и поэтому посетителей в ювелирном магазине почти не наблюдалось. Коган вел оживленную беседу с пожилым гражданином в роговых очках. Когда за Казариным звякнул колокольчик, ювелир поднял голову. Увидев Алексея, Зиновий Ефимович небрежно махнул рукой, давая тем самым понять, чтобы тот обождал, пока он освободится. Лешка, как обычно, встал в сторонке и от нечего делать начал добавлять крохотные гирьки к гирькам на ювелирных весах, стоявших на прилавке.

Ювелир не первый раз рассказывал очередному посетителю «героическую» историю, как он, Коган, помог обезвредить опасную банду расхитителей государственной собственности:

– Вы даже представить себе не можете, что это были за камни. Закачаешься! Вот такие… – Коган показал величину камня. – Что твой грецкий орех! Но я сразу понял: это, понимаете ли вы меня, те еще камушки. Я ведь тут стою без малого двадцать лет и кое-что в этом понимаю…

В это время Лешка случайно уронил одну гирьку, и та, упав, громко звякнула о стеклянную поверхность прилавка. Ювелир недовольно покосился в сторону Казарина.

– Да-с, дорогой товарищ, двадцать лет. Но такого мои глаза еще не видели… – Зиновий Ефимович расправил галстук на груди и выждал театральную паузу. – Я сразу все понял: дело нечисто. Сразу!

– Что вы говорите! – восхищенно откликнулся собеседник.

– Но не это главное, – продолжал Коган. – Главное, что я его раскусил.

– Кого?

– Да его же – врага! Это, понимаете ли вы меня, не каждый на моем месте смог бы. А я смог! Вот представьте: он входит, этот самый враг, и идет прямо сюда – где вы сейчас стоите. Кремовое пальто, шляпа – в общем, что ваш король. Посмотришь – солидный клиент. Но Когана не проведешь!

Лешка с усмешкой слушал похвальбу ювелира и терпеливо ждал своей очереди.

– Ну, а дальше? – нетерпеливо поторопил его посетитель в роговых очках.

– «Дальше!» – передразнил Коган. – Дальше я для вида торгуюсь – заманиваю, значит. Говорю, мол, таких денег сейчас не имею, приходите завтра, а сам пулей бросаюсь к телефону и набираю… Сами знаете куда…

– И что, не побоялись?

– Ни ка-пель-ки! Тут же прямо сразу и набрал номер, понимаете ли вы меня, и доложил!

При этих словах Лешка перестал улыбаться. Ладони его разжались сами собой, и гирьки со звоном посыпались на весы. Коган хотел было продолжить рассказ, но грохот и звон отвлекли его. Весы валялись на полу, а Лешка ползал под прилавком, собирая гирьки с мраморного пола.

– Такие вот дела! – Ювелир развел руками, тем самым выражая досаду, что не может продолжить рассказ, и нехотя направился к Лешке. – Молодой человек, вы же бегемот, понимаете ли вы меня. Вы же… Вы же… слон в антикварной лавке. Не понимаю, как это Герман доверяет вам такие ценности?

Лешка поднялся, положил собранные гирьки на прилавок и передал Когану сверток, который принес с собой.

Тот быстро развернул бумагу, в которую была завернута старинная гравюра.

Пока ювелир через лупу рассматривал принесенную вещь, в голове Казарина эхом отдавались слова Когана: «Прямо сразу и набрал номер… прямо сразу… прямо сразу…» И чем больше глядел Лешка на посылку, тем отчетливее вспоминал тот момент, когда увидел Барона-Ищенко у Когана первый раз. Перед его глазами всплыл бархатный мешочек с бриллиантами, и он вспомнил разговор Зиновия Ефимовича с кем-то по телефону. Особенно Лешке почему-то запомнились последние слова ювелира: «… Говорю же, я собственными глазами их видел… Мое дело предупредить».

Что-то было не так в этих словах. А вот – что? Лешка никак не мог сообразить.

Его размышления прервал Коган. Он протянул Лешке гравюру и, как обычно, без всяких эмоций произнес:

– Передай Герману Степановичу, что это семнадцатый век, Франция. Возможно – Людовик Тринадцатый… Эй, молодой человек!

Лешка очнулся:

– Да-да… Франция…

Он схватил гравюру и торопливо пошел к выходу…

Глава 17

Вечером того же дня Лешка, Танька, Вера, Вася Сталин и еще трое ребят сидели в зале «Ударника» и в ожидании сеанса ели мороженное.

– Говорят, что Орлова ушла от Александрова к Пырьеву. Я лично в это не верю. А ты? – Танька дернула Лешку за рукав.

Лешка был погружен в свои мысли. Новости светской хроники его не интересовали. Но Таньке нужен был собеседник, и она обернулась к сидевшей в следующем ряду Вере Чугуновой.

– Вер, ну скажи ему, что тебе об этом сказала материна портниха. Хотя, по-моему, это чушь собачья.

Вера подняла грустные глаза на Лешку, но тут же их опустила и покраснела.

Ее выручил погасший в зале свет. В темноте послышался волнующий треск кинопленки, и на экране замелькали кадры киножурнала.

– Не звонил он в тот день, – ни с того ни с сего пробормотал Лешка.

– Кто – Александров? – не поняла Танька.

Лешка недоуменно уставился на подругу.

– Какой Александров?

С задних рядов послышались недовольные возгласы зрителей:

– Тише!

– Не мешайте смотреть…

Танька нагнулась к самому Лешкиному уху и зашептала:

– «Какой-какой», режиссер – муж Орловой. А ты про кого говоришь?

– Про Когана – ювелира.

– А он тут при чем?

Васька Сталин пихнул Казарина в бок:

– Да угомонитесь же вы. Про отца ведь говорят…

Действительно, на экране шел сюжет о приеме в Кремле английской коммунистической делегации. Но Лешку это нисколько не интересовало.

– Понимаешь, – Казарин опять наклонился к Танькиному уху, – Коган всем плетет о том, что сразу позвонил в милицию, как только Барон ушел.

– Ну и что?

– А то! Врет он. В тот день Коган звонил не в милицию, а кому-то другому.

– Кому ж он звонил? – Таня начала раздражаться.

– Не знаю. Но только не в милицию.

С заднего ряда зашикали еще сильнее, потому что заиграла музыка и на экране появился титр: «Светлый путь».

– Да ну тебя, – зашипела Танька. – Давай кино смотреть… Вер, гляди, какое платье у Орловой!

Верке было совершенно наплевать на Орлову, тем более на ее платье. В темноте она не сводила глаз с профиля Казарина и только тяжело вздыхала, когда он наклонялся к Танькиному уху…

Правда, Лешка ничего этого не замечал. Он думал о Когане и его откровенном вранье. Подозревать старика у Лешки не было достаточных оснований. Но все в этой истории как-то не складывалось, не состыковывалось.

Он точно помнил, что Ищенко приносил камни за неделю до своего ареста. А Коган утверждал, что тут же позвонил в милицию. Да и Шапилин говорил, что Ищенко брали в тот же день – по наводке ювелира. Получалось, что старик молчал целую неделю. Но зачем?

На экране героиня Орловой уезжала в небеса на новенькой машине. Танька, как и весь кинозал «Ударника», неотрывно следила за судьбой любимой героини.

– Тань, а Тань? – зашептал Лешка.

– Что? – не отрываясь от экрана, ответила Танька.

– А вдруг Коган знает, где Барон?

– Да отстань ты. Дай кино досмотреть…

Какое-то время Лешка еще пытался сидеть спокойно, но это у него не получалось. Наконец Казарин не выдержал и, сделав успокаивающий знак Тане, мол, я сейчас, вышел из зала.

Оказавшись в фойе кинотеатра, он выпил в буфете стакан ситро и хотел было вернуться в зал, но мысли о Когане вновь одолели его. Поколебавшись, идти ли досматривать кино или не идти, он выбрал второе и уверенно зашагал к выходу.

– Когда следующий сеанс?

– В двадцать ноль-ноль, – ответила пожилая билетерша.

– Значит, успею, – сам себе сказал Лешка и толкнул дверь кинотеатра.

– Билет сохранил? А то обратно не пущу, – буркнула ему вслед билетерша.

– Я его нечаянно съел, – рассмеялся Лешка и зашагал в сторону Кремля.

Через пятнадцать минут он уже спускался в каморку хранителя. Но она оказалась на замке. Лешка подергал дверь и даже на всякий случай ударил по ней ногой.

– Чего шумишь?

Лешка обернулся и увидел уборщицу, протирающую полы.

– Забрали Германа Степановича.

Лешка так и обмер.

– За что? Когда?

– Утром, – сполоснув тряпку, ответила уборщица. – Приступ у него был сильный. Вот и забрали. Он, конечно, не хотел, да врач настоял…

Лешка облегченно вздохнул и побрел к выходу.

– Ты ведь Казарин? Так? – неожиданно окликнула его уборщица.

– Да…

Женщина вытерла руки о халат и достала из кармана ключ.

– Он тебе ключ просил передать…

Глава 18

В хранилище Алмазного фонда шла работа. Камни и украшения обертывали ватой, складывали в коробки, потом в деревянные ящики со стружкой и относили в фургон, стоявший во дворе. За рулем сидел Казарин-старший и молча наблюдал за происходящим. Рядом с машиной появился дежурный по гаражу Крюков.

Казарин открыл окошко:

– Крюков, ну скоро?

– С полчасика еще. Вишь какое дело.

– Вижу. Мне бы сыну позвонить, что задерживаюсь.

– Ну так и сделай! Я подменю пока.

Казарин выпрыгнул из кабины и побежал в дежурку. Отсутствовал он минут десять, а когда вернулся, погрузку уже почти закончили. Возле кабины стоял молодой красноармеец.

– Лебедев, Петр! Приказано вас сопровождать, – представился парень и протянул руку. Казарин пожал ее, они сели в кабину, заурчал мотор, и машина через Спасские ворота выехала с территории Кремля.

– Владимир Константинович, вы, наверное, по этому маршруту с закрытыми глазами проехать можете?

 

Молоденький красноармеец болтал без умолку.

Казарин сдержанно кивнул в ответ.

– А я вот до сих пор в Москве с трудом дорогу нахожу, – не унимался паренек. – Боюсь я ее, теряюсь. Даже в увольнительную все время по одной схеме отбываю: Кремль – Парк культуры или кинотеатр «Колизей».

– Ничего, тебе еще, Петр, жить да жить. И с Москвой еще успеешь подружиться. Ее бояться не надо, ее завоевывать надо. Она слабых не любит.

Казарин резко повернул руль влево, машина въехала в старый переулок и, нарушая патриархальную тишину, двинулась вдоль трамвайных путей.

– Владимир Константинович, а вы давно в Москве? – Петр, видимо, совсем не умел молчать.

– С революции…

– И сразу в Кремль попали? – Восхищению Петра не было предела.

– Угу… – Но закончить мысль Казарину не удалось. Он вдруг подался вперед и пробормотал: – Ну и дела! Глянь, вот паршивец!

– Кто, Владимир Константинович?

– Вот сукин сын!

Лебедев взглянул в ту сторону, куда смотрел Казарин, и схватился за пистолет. Ему было от чего прийти в изумление. Прямо по курсу к висевшему на стене огромному портрету Сталина по приставной лестнице карабкался какой-то мальчишка с горящим факелом в руке. Достигнув последней ступеньки, он обернулся на звук приближающейся машины, но прыгать вниз не стал, явно не собираясь отказываться от своего плана. А через несколько секунд он уже тыкал горящим факелом в портрет вождя.

– Товарищ Казарин, остановите машину! Я этому гаденышу сейчас такой фитиль кое-куды вставлю! – заорал Петр. – Да остановитесь же вы!

– Сиди, Лебедев. Машину покидать ты не имеешь права по инструкции, а я останавливаться… Черт! Но не проезжать же мимо!

Казарин резко сбросил газ, но совсем останавливать машину не стал. Затем левой рукой в бешенстве крутанул ручку стеклоподъемника и закричал:

– Что же ты, гад, делаешь?! А ну гаси свою хреновину и быстро сюда!

Мальчишка отбросил факел, крутанул в воздухе сальто назад и, несмотря на приличную высоту лестницы, успешно приземлился на мостовую. В ту же секунду какая-то тень отделилась от грязного подъезда и вскочила на подножку спецавтомобиля. Половины открытого окна нападавшему хватило, чтобы ударить Казарина рукояткой пистолета в висок и тут же выстрелить Петру в голову. Кровь брызнула на стекло, и потерявший управление грузовик врезался в стену дома. С другой стороны улицы к машине кинулись еще несколько человек. Они явно действовали по хорошо продуманному плану. Трое взяли под прицел заднюю дверь автомобиля, а один резко открыл дверцу кабины со стороны убитого Лебедева.

– А-а-а, дьявол! – выругался он, когда на него из кабины навалился окровавленный Лебедев.

Выхватив из руки трупа связку ключей, бандит метнулся к задней двери, вставил ключ, повернул его два раза, потянул на себя створку и резко отпрыгнул в сторону. Раздался выстрел, и грабитель, схватившись за бок, рухнул на асфальт. У находившихся внутри машины двух охранников шансов на спасение не было. Зажатые в узком кузове, они не только не имели возможности двигаться, но и не видели передвижения нападавших. Решив, что ждать не имеет никакого смысла, охранники одновременно спрыгнули на землю и попали под перекрестный огонь. Стрельба по ним началась с трех сторон. Но к удивлению бандитов, один из охранников, юркнув под машину, выскочил из-под правого борта и кинулся в соседний подъезд.

 

Красноармеец поднимался все выше и выше по лестнице, на ходу тыча пальцем в звонки квартир. Но ни одна дверь не открылась. Добежав до последнего этажа, он спрятался в нише стены, сжимая в руке пистолет. В подъезде было темно и тихо. Доносились лишь завывания ветра на крыше и стук капель воды в водостоке. Охранник выждал минуту и осторожно выглянул из-за угла. Никого не было. Неожиданно заработал и медленно пополз вверх лифт. Красноармеец занял позицию поудобней, приготовившись стрелять. И когда лифт замер прямо напротив, он, ни минуты не мешкая, разрядил всю обойму. Пули разбили стекла и разнесли в щепки верхнюю часть внутренних деревянных дверей. Наступила мертвая тишина, лишь где-то продолжала капать вода. Из лифта не доносилось никаких признаков жизни. Охранник медленно подошел к кабине и осторожно распахнул тяжелую чугунную дверь. Когда она полностью открылась, раздался выстрел, отбросивший его к стене. В углу кабины, на полу, широко расставив ноги, полулежал человек, держащий в руках дымящийся наган…

Глава 19

Над Москвой светало. В переулке, где несколько часов назад произошло ограбление, шла оживленная работа. Милиция перегородила все въезды и выезды, а у каждого подъезда стояли постовые, не позволявшие выходить на улицу жильцам. Кто-то пытался прорваться, но то тут, то там слышались грозные окрики:

– Назад! Куда прешь? Назад!

Трупы водителя Лебедева и одного из охранников были сфотографированы и погружены на носилки. По переулку метались люди в штатском, мешая работать сотрудникам МУРа. Один из них тряс капитана милиции, схватив того двумя руками за грудки:

– Родной, я тебя прошу… как брата прошу! Умоляю! Делай же что-нибудь!

Капитан тяжело вздохнул и поправил съехавшую набекрень фуражку.

– Погодите, вот соберем все улики, опросим жильцов. Вот тогда…

– Да ты что, бл…? Да ты знаешь, что в этой фуре было?

– Догадываюсь, – пробурчал себе под нос капитан. – Не волнуйтесь, товарищ Васильков, отыщем. – Затем капитан хитро улыбнулся и добавил: – Ценности – они как дерьмо – рано или поздно всплывают. Это уж вы мне поверьте!

Васильков махнул в отчаянии рукой и отошел в сторону.

 

Лешка Казарин еще спал, когда чья-то рука тряхнула его за плечо.

– Вставай, – раздался грубый голос над самым ухом.

Лешка нехотя открыл глаза.

– Вставай!

Только теперь он увидел, что в комнате находятся чужие люди в синей форме.

– Что случилось? – недоуменно спросил Лешка.

Человек, который его разбудил, бросил Казарину брюки и тихо приказал:

– Одевайся!

Незнакомец по-хозяйски уселся на стул и, дождавшись, когда Алексей оденется, указал на табурет:

– Садись!

Продолжая застегивать пуговицы, Лешка сел туда, куда велели.

– Где отец? – спросил человек.

Лешка растерянно огляделся по сторонам.

– Не знаю.

– А когда ты его последний раз видел? – Человек поближе придвинул свой стул и впился взглядом в Лешкино лицо.

– Вчера… – Казарин никак не мог взять в толк, что от него хотят все эти люди. – А что случилось?

Майор Васильков, а это был он, несколько секунд изучал Лешкины глаза, пытаясь для себя понять: врет Казарин или нет. Сообразив, что парень ничего не скрывает, майор достал папиросы и закурил.

– Вот и я бы хотел знать, что случилось!

Глава 20

Владимир Казарин лежал на земле. Где-то негромко играла музыка. Он открыл глаза и тут же зажмурился от яркого дневного света, потом попытался поднять голову, но жуткая боль пронзила затылок. Запекшаяся кровь на лице стягивала кожу…

– Дяденька, ты что, с крыши упал? – раздался над ним детский голос.

Рядом с Казариным стояли два мальчика лет десяти и с любопытством смотрели на него сверху вниз.

Владимир Константинович с трудом поднялся. В углу двора за веревками с бельем он увидел бочку, наполненную до краев дождевой водой. Шатаясь, Казарин подошел к ней и опустил голову в воду. Смыв кровь с лица, он попытался вспомнить все, что произошло с ним накануне. Как короткие вспышки сознания перед Владимиром Казариным пролетели портрет Сталина… стрельба… и мальчишка, крутящий сальто на ночной улице.

Глава 21

Наступил вечер. Лешка сидел в опустевшей комнате. Со стены на него смотрела фотография отца. Первый раз в жизни Казарин ощутил, что такое одиночество. Оно выползало из всех щелей комнаты, заползало внутрь и кололо в сердце тупой иглой. А когда стало совсем невмоготу, в дверь постучали. Лешка опрометью бросился открывать. На пороге стояла запыхавшаяся Таня.

– А, это ты… – разочарованно сказал Алексей и хотел было вернуться в комнату, но Танька не дала ему это сделать. Она схватила Казарина за руку и зашептала:

– Он нашелся!

– Где?! – Лешка затряс Таньку за плечи: – Где он?!

Танька не знала, как сказать правду.

– В больнице.

Лешка замер.

– Не волнуйся – он жив.

– Откуда ты все это знаешь?

Танька прислушалась к тишине за дверью:

– Отцу позвонили с работы…

Лешка заметался по комнате, схватил со стула пиджак.

– А где? В какой больнице?

Танька пожала плечами и тихо ответила:

– Не знаю. Скорее всего – в нашей, в Центральной…

 

В больничной палате кроме Владимира Казарина находились майор Васильков и еще два человека в форме НКВД. Они вели допрос, и состояние больного их нисколько не волновало.

– Значит, вы утверждаете, что нападавших не видели? – задал очередной вопрос Васильков.

– Утверждаю, – запекшими губами произнес Казарин.

– И в вас они не стреляли? – не унимался майор.

– Как видите.

– Но почему? Зачем им оставлять свидетеля?

Казарин попытался приподняться на локтях.

– Да они не хотели оставлять. Так, видимо, получилось.

Один из следователей ехидно заметил:

– Непонятно.

Казарин зло посмотрел в его сторону.

– Что вам непонятно?

– Все непонятно, – вмешался Васильков. – Вы говорите, что ничего не помните, а сами ушли с места происшествия.

– Я не уходил.

– А как объяснить тот факт, что вы оказались за несколько километров от места, где произошло ограбление?

Казарин обессилено упал на подушку и отвернулся к стене. Ему было ясно, что следователи не верят ни единому его слову.

– Не знаю. Для меня это тоже загадка.

Один из следователей перелистал свой блокнотик.

– Вы утверждаете, что кому-то был известен ваш маршрут.

– Конечно. А то как бы они узнали, что мы поедем именно по этой улице?

У Владимира Константиновича появилась надежда. Но следователь клонил в другую сторону:

– Согласен. Кстати, а вы когда узнали о маршруте поездки?

Казарин задумался.

– Накануне. Вечером. Как только меня вызвали в гараж.

– И никуда с тех пор не отлучались?

– Нет.

– Все время находились у машины?

– Да.

Следователь потер нос:

– А у нас другие сведения на этот счет.

Казарин удивленно вскинул брови:

– Что вы имеете в виду?

Следователь зашуршал в папке и извлек исписанный лист.

– Вот… Дежурный по гаражу Крюков утверждает, что вы ходили куда-то звонить.

– Разве? – Казарин задумался. – Ну да, звонил. Я сыну звонил домой, сказать, что буду поздно.

– Дозвонились?

– Нет. Его не было дома.

– А кто-нибудь вас в этот момент видел?

– Не знаю…

Васильков придвинул табуретку к кровати больного.

– То есть, иными словами, некому подтвердить, что вы звонили сыну?

Владимир Константинович устало пожал плечами.

– Плохо, Казарин, очень плохо.

Следователи, очень довольные собой, переглянулись: они получили то, что хотели.

Глава 22

Соскочив на ходу с трамвая, Лешка и Танька пересекли улицу, миновали ворота, двор с неработающим фонтаном, вбежали в главный корпус больницы и бросились к регистратуре. Лешка почти целиком засунул голову в справочное окошко.

– Скажите, где лежит Владимир Казарин?

Женщина за окошком насторожилась.

– Я сын его, – уточнил Алексей.

Медсестра огляделась и тихо сказала:

– К нам такой больной не поступал.

– Как не поступал?! – начал было Казарин, но окошко захлопнулось перед самым его носом.

Танька потянула Лешку за рукав в сторону и зашептала:

– Он точно здесь. Видишь, она даже не проверила по журналу.

Казарин сжал зубы:

– Ну, сейчас она у меня…

Он вновь двинулся к окошку, но его остановил окрик вахтера, стоявшего у лестницы:

– Эй, парень, приемные часы закончились.

По виду охранника было понятно, что он получил четкие инструкции, и дальнейший разговор не имел никакого смысла. Постояв еще немного у закрытого окошка, ребята двинулись к выходу. Оказавшись на улице, Лешка так шарахнул дверью, что молоденькая медсестра, чуть не лишившаяся руки, покрутила пальцем у виска:

– Психбольница за углом!

Но Лешка ее не слушал, он пожирал глазами окна, пытаясь понять, за каким из них находится отец. Его отчаянию не было предела. Словно понимая, о чем думает Алексей, Таня тяжело вздохнула:

– Нам туда не попасть. Вот если бы мы с тобой были врачами…

Казарина эти слова заинтересовали. И в этот же момент его взгляд остановился на санитарке, которая пыталась затолкать тележку с бельем на больничную лестницу. Лешка и Танька переглянулись. Одна и та же идея осенила обоих. Они бросились к санитарке и, перебивая друг друга, заорали:

 

– Тетенька! Тетенька, давайте мы поможем!

Не успела санитарка охнуть, как Лешка подхватил тележку и одним махом вкатил ее на лестницу. А Таньке хватило мгновения, чтобы ловким движением выудить из стопки белья халат и запихнуть его под пальто…

 

Выждав, когда сменится вахтер, Шапилина в белом халате вновь вошла в приемный покой. С каменным лицом она продефилировала мимо регистратуры и поднялась на второй этаж. Узнать, где лежит Казарин-старший, труда не составило: только у одной из палат стоял стульчик, на котором восседал человек внушительных габаритов. Оперативник читал газету, изредка оглядывая коридор.

Танька, кокетливо улыбаясь, прошла мимо и бросила короткий взгляд в приоткрытую дверь палаты, из-за которой доносились голоса. Польщенный вниманием симпатичной медсестры, оперативник ничего не заметил. Лишь поцокал языком вслед удаляющейся точеной фигурке. И тут раздался чей-то оклик:

– Эй, подруга!

Татьяна замерла и медленно обернулась. В конце коридора стояла старшая медсестра – дородная дама лет тридцати.

– Ты кто такая?

Повисла пауза. Оперативник отложил газету и тоже уставился колючим взглядом на Шапилину.

– Новенькая я, из неврологии… – пробормотала Танька.

– Так вот ты какая, вертихвостка. – Медсестра оценивающе оглядела Шапилину с ног до головы и насмешливо добавила: – Про тебя тут уже легенды слагают. Только мне казалось, ты постарше должна быть. И чего в тебе мужики только находят?

Последние слова задели Танькино самолюбие. Она уже хотела ответить, но краем глаза заметила, как внимательно, с пошловатой улыбкой смотрит на нее оперативник.

Поправив воротничок халата, она подмигнула молодому человеку и сказала:

– Как подумаю, сколько людей мне завидуют, еще больше жить хочется, причем не одной. – Таня томно повела плечами и немного развязной походкой направилась к выходу из отделения.

«Видел бы меня сейчас Лешка», – с ужасом подумала она.

– Глаза опусти, бесстыжий. – Старшая медсестра переключилась на оперативника: – Тебя зачем здесь посадили?

– Ну-ну, полегче. – Мужчина улыбнулся и вновь погрузился в чтение.

На улице было уже совсем темно. Лешка ждал Таню на аллее.

– Узнала? – Казарин сгорал от нетерпения.

– Ага. Второй этаж, двадцать третья палата.

– Давай халат.

Танька не спеша села на скамейку.

– Он тебе не поможет. Там охрана в коридоре.

Лешка помрачнел.

– Охрана?

– Угу. Вот та-кой бугай сидит. – Танька надула щеки и для красочности изобразила руками размеры физиономии охранника. – Прямо напротив, а рядом на цепи – зверская медсестра.

Лешка в ярости ударил кулаком по лавке.

– Ладно. Пойдем другим путем…

 

Береза была толстой и прочной. Лешка долез до середины дерева, протянул руку и ухватился за крепление водосточной трубы. Подтянувшись, перемахнул на маленький балкончик, на который выходили все три окна двадцать третьей палаты. Но как только Лешка поравнялся с первым окном – тут же отпрянул назад.

– Прекратите врать, Казарин! – За окном разговаривали на повышенных тонах. – То, что вы нам рассказываете, – чушь собачья!

Послышался тихий и до боли родной голос отца:

– Я не знаю, что вы хотите услышать.

– Правду!

– А я что говорю?

Наступила пауза. Вжавшись в стену, Лешка боялся пошевелиться. К тому же один из следователей подошел к окну и облокотился на подоконник. Его голос теперь доносился особенно отчетливо.

– Послушайте, Казарин. Вы утверждаете, что нарушили инструкцию и остановили машину, потому что увидели, как кто-то поджигает портрет товарища Сталина. Так?

– Так. Вы бы тоже на моем месте остановились. Или нет?

Лешка понял, что отец перешел в наступление.

– Допустим. – Голос дознавателя стал спокойнее. – Тогда ответьте, почему вы повторно нарушили инструкцию и открыли окно.

– Виноват, конечно, ну а вы бы на моем месте проехали мимо?

– Вопросы здесь задаю я. – Следователь понял, что проигрывает допрос, и поэтому начал волноваться. – И вы не заметили террориста, появившегося у машины?

– Так ведь никого не было. Он словно из-под земли вырос.

– Чушь, Казарин. Чушь говорите!

Вновь наступила пауза, и Лешка сделал осторожный шаг поближе к окну. Теперь он видел краешек палаты. Отец с забинтованной головой лежал совсем близко. Если бы не трое следователей, бесцеремонно расхаживающих по палате, Лешка мог дотронуться до него рукой.

– Ладно, допустим, что вы не заметили убийцы, – совсем рядом зазвучал голос прикуривающего сигарету следователя. – Но почему же он в вас не выстрелил? Простите, но вы были первый на его пути. А он, вместо того чтобы стрелять, почему-то бьет вас в лицо рукояткой пистолета.

– Слишком близкое расстояние, неизвестно, куда бы полетели мои мозги.

Дознаватель хмыкнул, выбросил спичку к Лешкиным ногам и вновь повернулся к подследственному:

– Что-то уж все очень сложно.

– Ну, хорошо. Скажите, Казарин, что-нибудь вам запомнилось в нападавших? Что-нибудь особенное.

Отец задумался.

– Да нет. Все так быстро получилось.

– Приметы какие-нибудь. Шрам на лице, усы, нос с горбинкой, – не унимался следователь. – Ведь тот, кто ударил вас в лицо, находился прямо перед вами?

Владимир Константинович отрицательно качнул головой. Следователь с грохотом подвинул табуретку к изголовью кровати.

– Так у нас ничего не получится. Вам обязательно надо вспомнить что-нибудь такое. Давайте с самого начала… – Он сел и что-то начал рисовать на бумаге. – Вот – остановились. Мальчишка, как вы уверяете, поджигает портрет. Вы его успели рассмотреть?

– Ну, в общих чертах… Мальчишка крутился с факелом…

– А дальше?

– Дальше он, как обезьяна, соскочил вниз, и все началось.

– Что значит «как обезьяна»?

– А так. Как в цирке или зоопарке: одним прыжком он до подворотни добрался.

Следователь вздохнул:

– Цирка нам еще и не хватало. Казарин, вы хоть понимаете, ЧТО по вашей милости украли у государства?

В Лешкином сердце клокотали злость и обида. Он уже понял, что следователей интересовали только те факты, которые укладывались в их схему, и никакие другие. Для них Владимир Константинович был преступник, который не хотел в этом сознаваться.

– Плохи наши с вами дела, Казарин, очень плохи…

Больше Лешка ничего не услышал. Кто-то подошел к окну и со стуком закрыл раму. Лешке ничего не оставалось, как спрыгнуть на землю и побрести по больничной аллее к выходу.

Танька ждала его на скамейке.

– Ну как? – Теперь была ее очередь сгорать от любопытства. – Что-нибудь узнал?

Казарин только махнул рукой:

– Все, как назло, против нас.

Татьяна встала, взяла его под руку и попыталась утешить как могла:

– Леша, я уверена – все будет хорошо.

Минут пять ребята молча шли по темным московским улицам. Каждый думал о чем-то своем. Наконец они остановились у тумбы с афишей, чтобы перевести дух. На ней была изображена реклама нового сезона цирка на Цветном бульваре.

– У меня мало времени, – задумчиво произнес Лешка.

– Ты о чем? – Татьяна ничего не поняла.

– Пока отца спасает ранение, которое он получил при ограблении. Но через день-другой его состояние улучшится и отца увезут.

– Куда?

– Куда-куда… Туда, откуда редко возвращаются.

На афише цирка группа дрессировщиков, акробатов и гимнастов образовывала пирамиду, на верхушке которой улыбающаяся маленькая девочка делала стойку на руках. Внизу была надпись: «Цыганская труппа под управлением Романа Романова. Сегодня и ежедневно».

До Таньки наконец дошел смысл Лешкиных слов.

– Ты это брось. Не раскисай.

Лешка глотал слезы и беспомощно сжимал кулаки.

– Если бы ты слышала, как они на него кричали. Как на мальчишку… Гады.

Танька подошла к нему вплотную и крепко стиснула руку.

– Послушай, а может, дядя Володя чего-то недоговаривает?

Казарин остолбенел.

– Да ты… Ты что такое говоришь? Мой отец – настоящий коммунист. Он… он…

– Ты не понял, – Татьяна пыталась найти нужные слова. – Я имела в виду другое: может, он чего-нибудь забыл? Знаешь, как бывает?

– Не знаю! И знать не хочу! – почти закричал Лешка.

– Вот и хорошо, – успокоилась Таня. – Это дело курирует мой отец. Я уверена, что он все сделает, чтобы спасти Владимира Константиновича.

– Он уже сделал, – едко заметил Казарин.

– Ты это о чем? – напряглась Таня.

Лешка махнул рукой.

– Да ладно, проехали.

– Нет, ты скажи!

Казарин окинул непривычным холодным взглядом Таню с ног до головы.

– Что говорить? Ты думаешь, что твой папа не знает, что там творится? – Он ткнул пальцем в сторону больницы. – Или эти гады давят на отца просто так?

Назревала ссора, и она грянула.

– Не смей о моем отце говорить в таком тоне! – сквозь зубы проговорила Шапилина.

– Ага. О моем можно, а о твоем нельзя?!

Таня не находила слов:

– Знаешь, что я тебе скажу?

– Что? – вызывающе переспросил Лешка, как будто ответ ему уже был ясен.

– Твой отец сам во всем виноват! – выпалила Танька. – А ты сам – тряпка. Нюни распустил…

Такого перехода на личности Казарин стерпеть не мог.

– Если я тряпка, то ты… ты… избалованная и черствая…

Лешка запнулся, подбирая слова.

– Ну, что ж ты замолчал?

Первый раз в жизни они говорили друг другу обидные слова, которые так больно ранили обоих. Наконец Лешка не выдержал, махнул рукой и зашагал прочь. Он уходил все дальше и дальше. Надо было крикнуть и остановить его, но… Таня повернулась и быстро пошла в другую сторону.

 

Казарин пришел домой злой и угрюмый. Не раздеваясь, он упал на кровать и уткнулся лицом в подушку. Главное, что нужно было сделать сейчас, – сосредоточиться, чтобы понять, как быть дальше. В сотый раз Лешка прокручивал в голове допрос отца, ссору с Таней, но почему-то в голову лезла одна эта дурацкая цирковая афиша, которую он увидел на бульваре. Лешка пытался до мельчайших подробностей вспомнить то, что говорил отец, а вместо этого перед его глазами вырастали цыгане, лошади и маленькая девочка на верхушке пирамиды. Казарин даже засунул голову под подушку и вдруг все понял. Он вскочил как ужаленный и заметался по комнате.

«Мальчишка крутился с факелом… Как обезьяна соскочил вниз… Как в цирке или зоопарке, – замелькало в его голове. – Стоп, стоп, стоп!.. А ведь ловкий мальчик-поджигатель мог быть из цирка. А вдруг это не мальчишка, а девчонка? Ведь в темноте отец запросто мог спутать…»

От такой догадки Казарина бросило в жар.

Глава 23

Утром Лешка уже дежурил на Цветном бульваре возле касс. Когда они открылись, он купил билет в первый ряд и еле дождался начала дневного представления. Все первое отделение он просидел как на иголках, и лишь в середине второго после выступления жонглеров и акробатов раздалась барабанная дробь, и под удары бичей на арену наконец выскочила лошадь, на которой стояла маленькая наездница в золотом платье. За ней гурьбой вывалила толпа цыган. Один из них поджег кольцо, а остальные организовали живую пирамиду. По удару бича наездница сделала прыжок через горящий обруч и, провернув в воздухе сальто, взлетела на вершину пирамиды. Зал ахнул, и на артистов обрушился шквал аплодисментов. Затем на арене появились клоуны, но они Лешку уже не интересовали. Он бочком спустился по проходу и незаметно скользнул за кулисы. Там он быстро нашел тесную нишу в стене и приготовился встретиться с девочкой один на один. Маленькая наездница вышла с манежа в окружении взрослых артистов, и тут случилось то, от чего Лешке стало не по себе. Как только за цыганами опустился занавес, один из них отвесил девочке такую затрещину, что она упала на пол.

– Сколько раз тебя учить делать это сальто правильно?

Девочка поднялась и вытерла ладошкой выступившие на глазах слезы. Только сейчас Лешка разглядел ее как следует. Первое, что его поразило, – несоответствие в росте и чертах лица артистки. Она была чуть выше десятилетнего мальчишки. Но развитые формы и лицо выдавали почти сформировавшуюся девушку лет пятнадцати-шестнадцати. Молодая цыганка была очень красива, и Лешка это тоже отметил про себя.

– Лилька, черт бы тебя побрал, неси мой халат! – донесся грубый окрик из костюмерной.

Девочка испуганно обернулась и тут же бросилась выполнять поручение.

Теперь Казарину ничего не оставалось, как ждать удобного случая. Торчать в проходе было опасно, и он спрятался в углу за ящиками с реквизитом. А когда представление закончилось и за кулисами стало потише, Лешка вылез на свободу и осторожно двинулся в глубь здания, все время оглядываясь по сторонам. Старого клоуна он заметил лишь тогда, когда рядом пискляво залаяла собачка.

– Молодой человек, вы чуть не задавили моего лучшего друга. Этого бы я вам никогда не простил. – Клоун взял собачку на руки, строго глядя на Казарина. – Что делаете в наших краях?

– Человека одного ищу.

– Понимаю, что не слона. Кого?

– Девочку из номера Романовых, – пошел ва-банк Лешка.

Клоун хитро посмотрел на Казарина:

– Влюбился, что ли?

Лешка тяжело вздохнул и кивнул.

– А что, хорошее дело! – Клоун подмигнул Казарину и вдруг сказал:– У нее через полчаса репетиция перед вечерним представлением. Соображай, Ромео. И очень тебя прошу, смотри под ноги, наступишь на змею – до свадьбы не доживешь…

Когда через полчаса Лешка высунул голову из кулис, цыгане как раз отрабатывали свой номер. Маленькая наездница Лилька прыгала с пирамиды из акробатов и пробовала перелететь на лошадь. Но это ей никак не удавалось. От серьезного падения на арену ее спасала только лонжа.

– Живее, Лилька! Еще живее! Ты что, спишь?! – кричал на девушку могучий цыган.

Лиля попробовала прыгнуть еще раз, но опять сорвалась, чем повергла цыгана в ярость. Одним прыжком он оказался рядом и со всего размаху ударил упавшую подопечную.

– Я тебе покажу, как спать! Я тебе покажу, дармоедка! А ну, пошла вон с манежа!

Девушка выбежала с арены, и Казарин, улучив момент, бросился за ней. Он нашел Лильку под лестницей. Она плакала, уткнувшись лицом в ладошки. Лешка присел рядом на корточки и подал ей платок.

– Спасибо, – машинально поблагодарила Лиля.

– Не за что.

И тут она сообразила, что этот долговязый симпатичный парень ей совсем незнаком.

– Ты кто? – настороженно спросила цыганка.

Лешка решил идти напролом.

– Я сын человека, которого через день-другой расстреляют… Если я не найду тех, кто его подставил.

Лилька перестала всхлипывать и попыталась вскочить. Но Казарин положил руку на плечо девушки и усадил ее на место.

– Это ведь ты поджигала портрет Сталина?

Возникла пауза. Вначале взгляд Лили не предвещал ничего хорошего, но в глазах парня была такая боль, что девушка опустила голову.

– Лилька! Лилька! – послышался зычный голос с арены. – Где эта тварь бродит?!

Лиля вздрогнула, поморщилась и еще раз внимательно посмотрела на Лешку:

– Отпусти меня. Пожалуйста. Побьют.

Казарин отрицательно мотнул головой.

– Я все тебе расскажу… Завтра… Обещаю.

Но Лешка держал ее за плечо мертвой хваткой:

– Где и когда?

– Будь у цирка… в четыре.

Казарин подумал немного и убрал руку. А что ему еще оставалось делать?

Глава 24

Утром Лешка в класс не явился.

– Шапилина, а где Казарин? – спросил учитель, проведя перекличку.

Танька покраснела и возмущенно ответила:

– А почему вы меня об этом спрашиваете? Я за него не отвечаю.

– Да? – многозначительно хмыкнул Аркадий Семенович. – А я думал иначе.

Класс захихикал. Учитель хлопнул журналом по столу, и все замерли.

– Татьяна, будьте так любезны, узнайте, что с Казариным. У нас на носу городская олимпиада по математике. Что он себе думает?

Танька еле досидела до конца уроков и, выскочив из школы, первым делом побежала звонить. Коммутатор ответил женским голосом:

– Тридцать вторая, вас слушаю.

– Барышня, соедините, пожалуйста, с Б один семьдесят три двенадцать, – нерешительно произнесла Таня.

– Готово, – через минуту ответила трубка.

Послышались гудки, но к телефону на том конце так никто и не подошел…

 

Танька не знала, что и думать. Она бродила по Кремлю до самого вечера в надежде «случайно» встретить сгинувшего Лешку, пока в окнах не начал загораться свет. Люди в домах садились ужинать.

Неожиданно заморосил мелкий противный дождь. Надо было идти домой, но Татьяна медлила и, лишь основательно промокнув, зашла во двор Большого Кремлевского дворца, чтобы последний раз посмотреть на окна квартиры Казариных. Света в окнах не было. Танька опустила голову и поплелась к своему подъезду.

 

Новый день поселил в ее сердце еще большую тревогу. Казарин так и не появился в классе. Опустевшее рядом за партой место не давало Таньке покоя. Она поглядела на чернильницу и вдруг вспоминала, как Лешка с улыбкой уступал ей всегда очередь обмакивать перо, как теребил нос, думая над задачей…

– Шапилина! – раздалось над ее ухом.

Танька вздрогнула и подняла глаза на учителя.

– Вы сделали то, что я просил? – Аркадий Семенович глядел на нее сверху вниз.

Таня подумала и кивнула.

– Ну и?…

Надо было срочно что-то соврать, но в голову, как назло, ничего не приходило.

– Он к тетке уехал, – неожиданно выпалила Танька.

– В глушь… – схохмил Артем Сергеев.

– В Саратов! – подхватил сидящий рядом Вася Сталин.

Класс заржал. Танька вдруг со всего маху треснула учебником по парте. Мгновенно наступила тишина.

– Вы не волнуйтесь, Аркадий Семенович. Лешка не подведет! Он надежный.

Аркадий Семенович вздохнул и направился к столу:

– Что ж, будем надеяться.

 

«Надежный» Лешка битый час дежурил у цирка. Он уже начал нервничать, когда его кто-то окликнул:

– Эй, парень!

Лешка обернулся. Перед ним стояла Лиля. Она была одета в легкое летнее платье с открытыми плечами. Несмотря на свой маленький рост, была она очень привлекательна, и Лешка на минутку даже растерялся.

– Ну что, так и будем стоять?

Сегодня Лилька не выглядела испуганной и забитой. Наоборот, она была готова к нападению и любой провокации со стороны незнакомого ей паренька.

– Можно и пройтись.

Сказав это, Казарин широко улыбнулся, и Лилька не смогла выдержать взгляд его больших серых глаз. Она опустила голову и хмыкнула в ответ:

– Ну, пошли, кавалер.

Они пересекли бульвар и медленно побрели в сторону Петровки.

– Ладно, задавай свои вопросы. Но учти – я тебе ничего не говорила и в милицию с тобой не пойду. Годится?

Лешка почесал затылок и нерешительно предложил:

– Годится… Тогда рассказывай с самого начала.

То, что ему рассказала Лиля, Казарин совершенно не ожидал услышать. Главным потрясением для него оказалось то, что Лиля вовсе не была цыганкой. Она родилась в обычной еврейской семье, но отца, активного участника Белого движения, в начале двадцатых расстреляли. Та же участь со дня на день ожидала и ее мать.

 

В те дни в их городе стоял цирк-шапито. Мать успела за день до ареста подкинуть Лилю цирковым артистам, а сама отравилась. Цирк вскоре покинул город. Отныне Лиля считалась цыганкой и воспитывалась так же, как воспитывались другие босоногие детишки актерского табора. А вскоре ее детство закончилось: Лилю начали готовить к выступлению на арене, и очень быстро она столкнулась с жестоким нравом циркачей. Унижения и избиения за любые промашки сыпались на ее маленькие плечи каждый день. А два года назад старый клоун дядя Коля открыл тайну ее происхождения. С тех пор у нее осталась только одна мечта – сбежать! Сбежать любой ценой. Но куда она могла пойти без денег и документов?

Объяснила Лиля и то, как ей пришлось участвовать в роковом грабеже.

– Чего рассказывать-то? Аким дал мне факел, спички и сказал: «Свистну – поджигай. А когда загорится – тикай».

– А кто такой Аким? Тот, что тебя на арене ударил?

Лилька машинально дотронулась до больного плеча, и глаза ее стали злыми и колючими.

– Ну, говори же, – нетерпеливо подгонял ее Лешка.

– А ты не «нукай», не запряг еще! – крикнула Лилька. – И вообще, чего это я тут с тобой разоткровенничалась?

Лешка остановился.

– Лилька, дорогая! Прости. Если ты не поможешь – погибнет хороший человек.

– А мне-то что с того? – Лилька не сдавалась, но по всему было видно, что слово «дорогая» не прошло мимо ее ушей. – Ладно, черт с тобой! Аким загнал меня поджигать портрет… Только не его мозгов эта афера. Чтоб я провалилась.

– Чья же?

Лилька в ответ только пожала плечиками…

 

Таня вошла в мастерскую Варфоломеева, где, как обычно, царили сумрак и тишина.

– Здравствуйте, Герман Степанович.

Старик даже не заметил ее. Он озабоченно бродил по комнате из угла в угол, бормоча что-то несвязаное под нос:

– Ой-ей-ей… Вот ведь как… А?

– Герман Степанович, здравствуйте! – повторила свое приветствие Шапилина.

Варфоломеев наконец замер и уставился на нее ничего не видящим взором. Хранитель за эти дни как-то постарел, будто съежился.

– Как ваше здоровье? – спросила Танька, проявляя свою воспитанность и деликатность.

В ответ Герман Степанович вдруг закричал, да так, что на полках зазвенели золотые кубки:

– Здоровье?! Мое здоровье?! Да оно просто великолепно!!! Чу-дес-но! Коллекция разграблена, друг в тюрьме, а я скоро в лагере буду стенгазеты рисовать… – Варфоломеев подскочил к Татьяне и закричал с новой силой: – А в чем я виноват?! В том, что полжизни отдал этому сырому подвалу?

– Герман Степанович, почему вы на меня кричите? – опешила Таня.

Старик замолк на полуслове. В его взгляде появилась осмысленность.

– Ой, Танечка, что ж это я?…

Танька удивленно смотрела на любимого наставника, которого никогда таким прежде не видела.

– Вы уж простите старика… Вас же совсем иной кавалер интересует.

Шапилина смутилась, вспомнив, зачем, собственно, пришла.

– Герман Степанович, он уже два дня не появляется в школе.

– Дела, наверное, – машинально пробормотал Варфоломеев и вдруг, что-то сообразив, спросил: – А вы что – поссорились?

– Да нет, – непонятно зачем соврала Танька.

Варфоломеев все понял и, пожав плечами, стал перебирать иконы.

– Герман Степанович, я, наверное, сделала главную ошибку в своей жизни.

Хранитель отложил складень в сторону и внимательно посмотрел на Таньку.

– Поищи его в цирке, – небрежно обронил он.

– Где? – не поняла Шапилина.

– В цирке. На Цветном бульваре. Что-то он туда зачастил.

– Зачем? – Танька окончательно была сбита с толку.

– Это вы у него сами выясните, а заодно и мне расскажете.

Таня опрометью бросилась из мастерской, да так быстро, что на пороге у нее с ноги слетела туфелька.

– Не убейся! – крикнул ей вслед старик.

 

Через полчаса она уже была на Цветном. Начало темнеть, и на бульваре зажглись фонари. Таня прошлась вдоль скамеек, заглянула за стеклянную дверь цирка, но Лешки не обнаружила. Она уже начала корить себя за то, что повела себя как последняя дура, как вдруг увидела Казарина и обомлела: Лешка был не один.

Несчастная Танька не верила своим глазам: ее верный Лешечка о чем-то говорил с чернявой симпатичной девчонкой. И не просто говорил. Они о чем-то шептались, и при этом – Танька могла поклясться! – Лешка даже держал за руку свою новую знакомую. И совсем уж ей стало плохо, когда она увидела взгляд этой паршивки, устремленный вслед уходящему Казарину…

Глава 25

Утром Лешка все-таки появился в классе. Шапилина демонстративно собрала учебники и пересела за парту Василия Сталина, оставив Казарина в одиночестве. По классу прокатилось:

– У-у-у!

Такого 10 «А» в своей жизни еще не видел.

Вася и Лешка в недоумении смотрели друг на друга. Вася развел руками, показывая, что он, мол, ни в чем не виноват.

Но Лешка расценил Танькин поступок по-своему: ведь отец его со дня на день мог стать врагом народа. Поэтому выяснять отношения он не стал. Не такой он был человек. И не так воспитан…

 

Сказать, что Таня потеряла покой, это значит ничего не сказать. Она сходила с ума. Ей ужасно хотелось понять, что же такого нашел ее Лешечка в этой чернявой пигалице. Действительно, новая подружка Казарина была на удивление мала ростом. Но все остальные внешние данные, присущие красивой девушке, были, что называется, налицо.

На следующий вечер ноги сами принесли Таню на Цветной бульвар. Но на это раз Шапилина была вооружена до зубов. На ее груди висел фотоаппарат «ФЭД» – подарок отца. Она уже несколько раз прошлась вдоль главного входа, когда ей на глаза попалась та самая цирковая афиша с цыганами, которую они с Лешкой видели в их последний вечер.

Художник, нарисовавший афишу, был мастер своего дела: Таня сразу узнала в девочке-гимнастке свою роковую соперницу. Собирать компромат на своего благоверного, коим в глубине души Танька продолжала считать Казарина, она решила с афиши.

Готовясь сделать снимок, Шапилина увидела, как у служебного входа в цирк появились Лешка и эта «паршивка с афиши». Танька тут же нацелила объектив на злосчастную парочку и стала щелкать затвором без разбора.

– Ну, я тебе покажу! – шептала Танька, одновременно устанавливая и резкость, и экспозицию. – Теперь не отвертишься.

Видимо, ее слова телепатическим образом долетели до Лешки: Казарин что-то сказал своей собеседнице, попрощался и быстро зашагал в сторону Неглинки. А паршивка опять долго смотрела Лешке вслед…

Вскоре снимки уже плавали в ванночке с проявителем. Фотографии были удачные: их можно было бы сразу наклеить в альбом и подписать «Не уходи, любимый!».

– Вот паразитка бесстыжая…

Танька внимательно разглядывала снимки.

– Ну, точно – втюрилась!

Шапилина повесила фотографии на веревку. В ее хорошенькой голове начал созревать план мести…

 

Утром Таня появилась на проходной цирка в новом для себя образе. Вахтер сразу оробел при виде гладко прилизанной девицы с комсомольским значком на груди, фотоаппаратом на плече и газетой «Пионерская правда» под мышкой.

«Ни дать ни взять – молодая журналистка, – подумал вахтер. – У такой в голове только Сталин да счастливое пионерское детство».

Шапилина достала зеркальце, у которого обратная сторона была красного цвета, и повертела им перед носом вахтера, изображая важный документ.

– Спецкор Чугунова, «Пионерская правда»! – как печатная машинка отчеканила она.

Старый вахтер при виде стервозной «воблы» приподнялся на стуле и зачем-то отдал честь.

Танька поправила на носу явно мешающие ей очки и заглянула в бумажку.

– Тэк-с… Артисты Романовы на месте?

– Туточки, – с готовностью кивнул вахтер.

– У меня есть ответственное поручение от нашей газеты, – все тем же командирским тоном произнесла Таня. – Я должна написать очерк «Советский цирк – лучший цирк в мире». Вы согласны с этим определением?

– Завсегда! – отрапортовал старый лис.

– Так как мне найти артистов Романовых?

– Идите, барышня, по этому колидору прямо, пройдете тигров в клетке… Не пугайтесь… Дальше, значит, увидите небольшую конюшню, а рядом – комнату. Там у нас, барышня, Романовы и обитают.

– Я вам не барышня! – Шапилина сурово посмотрела на вахтера и уверенным шагом направилась по указанному маршруту. Тот усмехнулся и опустился на стул.

Пройдя длинный коридор, Таня оказалась возле клеток с хищниками, которые, почуяв незнакомый запах, настороженно зарычали. Танька, впервые увидев вблизи бенгальского тигра, остановилась как зачарованная. Она подошла почти вплотную к клетке.

– У-у ты моя киса, красавец.

Удар лапы по прутьям клетки и страшный рык хищника вернули Шапилину к действительности. Она подняла упавший блокнот и подошла к двери, находившейся прямо напротив тигра.

Перед тем как войти, Таня одернула юбку и насупила брови, дабы выглядеть посерьезней. Только после этого постучала в дверь.

– Входи, дорогой, не заперто! – донесся из комнаты мужской голос.

Таня вошла. Двое мужчин в красных концертных рубахах собирали реквизит. Комната была сплошь уставлена яркими цветными приспособлениями для жонглирования, клоунады, фокусов и вольтижировки. От пестроты у Шапилиной зарябило в глазах.

– Здравствуйте, товарищи цыгане!

Цыгане удивленно уставились на Таню. Сама она была разочарована: девочки с афиши в комнате не оказалось.

Не дождавшись ответного приветствия, «работник пера» перешла в наступление:

– Репетируете? Это хорошо!

Таня по-свойски прошлась по костюмерной, а затем пожала руки оторопевшим артистам.

– Эй, ты чья будешь? – спросил Таньку один из цыган.

– Ой, я и забыла! – Шапилина смутилась и представилась: – Чугунова Фекла, «Пионерская правда».

– Ну и что? – мрачно спросил другой цыган.

– Как что? Вы – герои моего репортажа «Советский цирк – лучший цирк в мире». Вы согласны с этим определением?

Цыгане переглянулись.

– Э, нет! – запротестовал первый. – Нам некогда. Да и начальство не разрешает…

– Ой, да вы не волнуйтесь! Я вас не задержу, пара вопросов и фотография. – Танька по-хозяйски села на стул и открыла блокнот. – Кстати, а где ваша молодая артистка с афиши?

– Работает на манеже.

– Вот и хорошо. Я ее там и сниму – прямо во время репетиции. Правда, неожиданно?

Артистам явно не хотелось никаких неожиданностей.

– Слушай, красавица, мы работаем. Иди-ка лучше к клоунам или акробатам.

Шапилина недовольно прищурилась.

– Ладно, не хотите – как хотите. Пусть будет только фотография. А интервью я у вашей молоденькой партнерши возьму. Кстати, как ее зовут?

– Лиля, – нехотя ответил один из артистов.

Танька старательно записала имя и отложила блокнот на гримерный столик.

– Так! Вы – встаньте сюда! А вы… Вы возьмите гитару. Отлично!

И, не дав цыганам опомниться, она взвела затвор и нажала спуск.

Шапилина показала большой палец, демонстрируя тем самым высший класс:

– Во будет снимочек! Ну, я побежала?

Таня зачем-то кивнула сама себе, не прощаясь, вышла из комнаты и деловой походкой отправилась на манеж.

Цыгане усмехнулись ей вслед:

– Корреспондент…

– Чучело!

– И не говори. Странная какая-то…

Тот, что был повыше, подошел к столику и взял в руки Танькин блокнот.

– Ураган забыл блокнот.

Цыган начал перелистывать страницы и обомлел: в середине лежала фотография Лили, которая была снята накануне.

– Э-э-э, ромалу, смотри-ка.

Оба уставились на «шпионскую» фотографию.

 

Шапилина тем временем стояла за занавесом и наблюдала за репетицией цыганского номера: по манежу скакала лошадь, на которой гарцевала Лиля. Задача артистки, как и накануне, состояла в том, чтобы на ходу подняться на ноги, отпустить повод и, сделав кувырок, запрыгнуть на плечи двух крепких мужчин. Танька подняла фотоаппарат, но сделать снимок не успела: чья-то ладонь зажала Шапилиной рот и рывком утянула ее в темноту. Танька пыталась вырваться, но один из цыган ребром ладони ударил ее наотмашь по шее, и она потеряла сознание…

В комнате артистов Романовых шел жаркий разговор.

Все взрослые цыгане смотрели на несчастную Лилю. Старший тыкал в нос девочки фотографию.

– Что это? Отвечай, змея! Что это такое?

Лилька молчала.

– Молчишь? Так я тебя заставлю говорить.

– Я ничего не знаю.

– Не знаешь?!

Тяжелый удар сбил Лилю с ног.

– Лучше по-хорошему говори: что успела ментам сказать?

Одна из цыганок вступилась за Лильку:

– Хватит, Аким! Может, она и впрямь ничего не знает?

– Тебя, женщина, не спросили. Будешь говорить, когда разрешу!

– Слушай, Аким, – заговорил цыган в красной рубахе, – может, и вправду, эта, что в ящике, – журналистка.

 

Аким в ярости вскочил.

– Журналистка?! А вот это – видели?

Он разжал ладонь и каждому показал пропуск в Кремль.

– Ладно. А что мы с ней будем делать? – Один из цыган пнул ногой ящик, в котором лежала Таня.

– Не знаю! – отрезал Аким. – Пусть Барон решает. Как скажет – так и будет…

– А Лильку куда?

Аким немного подумал:

– Пусть пока Шерхан за ней последит. Он уж к ней гостей не допустит…

 

Измученную Лильку оттащили к клетке с тигром. Двое цыган, взяв в руки длинные палки с крюками на концах, с усилием откатили ее в сторону, открыв проход к неприметной дверце в стене. Третий, не обращая внимания на злобный рык тигра, втолкнул Лильку в маленькую каморку и сделал знак своим товарищам. Клетка с грохотом встала на прежнее место.

– Все, отдыхать! – скомандовал Аким и направился к выходу.

Он вышел из цирка на ночную улицу и направился к телефонной будке.

– Г один сорок пять четырнадцать, – произнес он в трубку.

Озираясь по сторонам, цыган ждал соединения. Наконец в трубке раздался мужской голос:

– Слушаю.

Аким огляделся по сторонам и хрипло зашептал:

– Это я… Узнал?

– Узнал, узнал, – ответила трубка.

– Тут вот какая канитель получается, Барон…

Барон, поняв, кто звонит, подал знак еще одному человеку, находившемуся в комнате, который сразу стал внимательно прислушиваться к разговору.

– Хорошо, что позвонил! У нас… – Собеседник Акима посмотрел на своего гостя и тут же поправился: – У меня к тебе есть вопросы.

Аким перебил:

– Я тебе сейчас кое-что привезу.

– Очень хорошо. А то я начал волноваться.

– Ты не понял.

– Не будем по телефону.

Послышались гудки. Аким какое-то время озадаченно смотрел на трубку, но затем повесил ее на рычаг и вышел из будки.

Барон с усмешкой смотрел на таинственного гостя:

– Видишь, как оно вышло. А ты думал, они камень заиграют? Они хорошие цыгане…

– Поживем – увидим, – хмуро отозвался гость…

 

Чуть погодя несколько цыган вынесли через служебный вход цирка большой ящик, в котором лежала Таня, погрузили его в грузовик, запрыгнули в кузов. Аким легонько ударил ладонью по кабине, и машина покатила в сторону Садового кольца. Миновав площадь Маяковского, она свернула к Патриаршим прудам, проехала метров триста по Большой Бронной и остановилась. Цыгане быстро извлекли ящик и занесли его в подъезд.

 

Барон некоторое время оторопело смотрел на незнакомую девушку, лежащую без сознания на дне ящика.

– Ну и что мне с ней делать? – Это было явно не то, что он ожидал увидеть. – Идиот, зачем ты ее сюдато притащил?

Аким порылся в кармане и протянул Танькин пропуск в Кремль.

– Следила она за нами. Я ведь все правильно сделал? Да? – Он услужливо смотрел в глаза Барону.

Тот хотел ответить, но в соседней комнате кто-то кашлянул.

– Стой тут.

Барон скрылся за дверью. Через минуту он вернулся, прикрыв за собой дверь:

– Ладно, с этой решим, что делать… Но я ждал другого.

– Не понял… – Аким удивленно смотрел на Барона.

– Где большой камень?

– Большой камень? Не было никакого камня.

– Нет, был. Был и пропал!

Аким нервно рассмеялся:

– Да нет, ром! Не разыгрывай. Не надо! Если бы был камень – Аким знал. Все, что взяли, тебе еще в ту ночь отдали. Мои ромы – верные…

Барон резко оборвал цыгана:

– Верные, говоришь? А эта сучка? Как она вас вычислила? Дух ей святой нашептал?

Аким виновато шмыгнул носом:

– Сам голову ломаю…

– Не трудись. Я ее тебе сам сломаю, если к утру не вернешь то, что скрысятничал…

Аким упал на колени:

– Богом клянусь, не брал я ничего!

– Я и не говорю, что это именно ты.

Аким от волнения, как рыба, глотал воздух.

– Убирайся, Аким. Срок тебе до утра.

Когда за цыганами захлопнулась дверь, из соседней комнаты вышел человек.

– К утру, я думаю, камень отыщется, – уверенно проговорил Барон.

– Может быть. Только уже поздно будет, – глухо отозвался тот. Он взял Танькино удостоверение и отошел к окну. Внизу возле машины Аким, отчаянно жестикулируя, о чем-то говорил с цыганами.

Незнакомец всмотрелся в пропуск и насмешливо хмыкнул:

– А знаешь, чью дочь тебе привезли?

Барон отрицательно замотал головой.

– А я знаю… К утру и ты, и я будем на Лубянке показания давать.

– И что же делать? – испуганно спросил Барон.

Таинственный гость затушил папиросу.

– Лошадей седлай… Понимаете ли вы меня?

 

Лилька, сидя в заточении, лихорадочно думала, что ей делать дальше. Она хорошо понимала, что так просто из этой истории не выпутаться. Надо было бежать, и бежать немедленно. Поэтому она подобралась к клетке с тигром и тихо позвала:

– Шерхан… Шерханчик…

Зверь заурчал и двинулся в ее сторону.

– Шерханчик, киска, ты же не съешь меня?

Тигр облизнул клыки и зажмурился.

– Вот так, хорошо…

Хищник выглядел вполне миролюбиво. Но как только Лилька взялась за прутья решетки, Шерхан сделал короткий бросок в ее сторону и так зарычал, что она от страха отлетела аж в дальний угол. Падая, Лилька машинально схватилась за выступающий из стены кирпич, тот легко отвалился, и к ее ногам упал маленький холщовый мешочек.

– Дурак полосатый, – обругала она Шерхана и подняла мешочек.

Развязав бечевку, Лилька высыпала содержимое на ладонь, и ее брови медленно поползли вверх…

 

Полуторка с цыганами набрала скорость и выехала на ночной проспект. Вскоре за ней пристроился легковой автомобиль, появившийся из переулка. Так они двигались до самой Яузской набережной. Неожиданно шофер легкового автомобиля пошел на обгон и резко дал по тормозам. Грузовик попытался уйти от столкновения, но машину вынесло на парапет набережной. Последнее, что видел Аким и его спутники: сорванные балки ограждения и приближающуюся черную поверхность воды. В полете грузовик перевернулся, придавив собой людей, и, ударившись о воду, быстро ушел на дно. Легковушка постояла с минуту и двинулась дальше…

Глава 26

Лешка пришел домой и, не раздеваясь, лег на кровать. Он долго смотрел в потолок: сон никак не шел, мысли путались. Неожиданно во входную дверь постучали.

Казарин вскочил с кровати и открыл замок. Но надежда сменилась на его лице досадой. Вместо отца на пороге стоял Шапилин. Вид у него был встревоженный.

– Таня у тебя?

Лешка не сразу понял, о чем разговор. Петр Саввич вошел в комнату, огляделся и сел на стул.

– Танька пропала.

– Как пропала?

– Как-как, не пришла ночевать, и все! Ты-то должен знать, где она?

Лешка машинально опустился на кровать. До него только сейчас дошел смысл слов Шапилина.

– Ну… – Казарин замялся.

– Говори!

– Да я не знаю… Мы, как это сказать-то правильней, – того…

– Что «того»? Да не мычи ты, а говори нормально!

– Я и говорю: поссорились мы…

Петр Саввич обхватил голову руками.

– Хорошие дела…

– Да вы не волнуйтесь. Она, наверно, у подруги какой ночевать осталась. Здесь в Кремле.

Шапилин вскочил и зашагал по комнате.

– Да то-то и оно, что ее в Кремле нет… И вообще она всегда дома ночует!

Лешка погрузился в раздумье.

– Надо в милицию звонить.

Шапилин махнул рукой.

– Да я уже весь МУР на уши поставил… – Петр Саввич сел рядом с Лешкой на кровать. – Ты мне вот что скажи: куда она могла пойти? Какие у нее секретные дела?

Лешка пожал плечами.

– Да никаких… А вещи все на месте?

Шапилин недоуменно посмотрел на Казарина:

– Ты это о чем?

Лешка уточнил:

– Ее вещи на месте?

Петр Саввич задумался:

– А черт его знает. Я и не смотрел. А ты думаешь?…

– Я ничего не думаю. Пошли.

Лешка решительно встал и набросил на плечи отцовский пиджак.

 

В конце Цветного бульвара остановилась легковая машина. Три тени отделились от нее и направились к зданию цирка. Обойдя его с тыльной стороны, они ловко перебрались через забор. Просунутая в щель финка скинула внутреннюю щеколду ворот, и все трое проскользнули внутрь цирковых конюшен.

Через несколько минут тайные визитеры оказались в тускло освещенном коридоре, упирающемся в те самые артистические уборные, что занимали цыгане. Один из них тихо открыл отмычкой дверь, двое взялись в безопасных местах за клетку с тигром и с силой катнули ее к открытой комнате. Зверь вскочил и зарычал. Когда до двери оставалось не больше метра тот, кто работал отмычкой, резко распахнул дверцу клетки. Клетка с грохотом ударилась о стену и остановилась. Обезумевший тигр оскалился и прыгнул через открытую дверцу в комнату, в которой спали безмятежным сном цыгане…

 

В Танькиной комнате был идеальный порядок. Лешка прошелся от двери до окна, внимательно осматривая каждую мелочь. Петр Саввич тем временем рылся в шкафу с вещами.

– Вроде все на месте… Нет только синего платья, а так…

– А что на посту сказали? Как она была одета, что было в руках?

Шапилина, который и так был на взводе, вдруг прорвало:

– Cлушай, ты, Шерлок Холмс, не задавай дурацких вопросов! Что надо – я муровцам уже рассказал!

Но Лешка пропустил грубость мимо ушей.

– Петр Саввич, вы поймите, тут любая мелочь важна. – Он натянуто улыбнулся и повторил вопрос: – Как Таня была одета?

– Да «как-как»? Мне сказали – как обычно! Платье синее… Видимо, как раз, это… туфли белые… фотоаппарат, что я ей недавно подарил.

Казарин перестал осматривать вещи.

– Фотоаппарат? – переспросил он.

– Фотоаппарат, – удивленно повторил Петр Саввич.

Ни слова больше не говоря, Лешка ринулся в кладовку, в которой Танька организовала свою фотолабораторию.

Фотоувеличитель, ванночки с проявителем, банки с реактивами – все стояло на своих местах. И тут Лешкин взгляд привлекли фотографии, которые Танька повесила сушиться накануне. Он сорвал с веревки одну из них, и… его прошиб холодный пот. На этом снимке, как и на всех остальных, была циркачка Лиля, которая оживленно беседовала с ним, с Лешкой.

– Ну, чего ты там нашел?

Шапилин вошел в кладовку и тут же выхватил у Лешки фотографии.

– Кто это? Ты ее знаешь?

В этот момент Лешке предстояло принять решение: либо признаться, что парень на не очень четкой фотографии – это он и есть и тем самым обрубить надежду спасти отца. Либо промолчать и разобраться во всем самому. Почему? Он не был уверен, что Петр Саввич сделает все как нужно и не наломает при этом дров. Конечно, Лешка понимал, что с Таней произошло что-то неладное. Но и судьба его отца висела на волоске.

– Ты знаешь ее? – настойчиво повторил свой вопрос Шапилин.

Казарин медлил с ответом. В это время в гостиной зазвонил телефон, и Петр Саввич бросился к аппарату.

Лешка остался один. Он еще раз взглянул на фотографии, положил всю стопку в ящик, один снимок сунул в нагрудный карман и вышел в коридор.

– Из МУРа звонили. – Шапилин метался по квартире, взволнованно бормоча себе под нос. – Я сейчас прямо туда… – Он вспомнил про снимки. – А фотографии очень важны в этом деле. Очень важны. Это просто здорово, что не забыли про фотоаппарат.

Хлопнула дверь, и Лешка оказался один в пустой квартире.

Глава 27

Дикий крик разбудил Лилю. Она подскочила к выходу из своего узилища и увидела ужасную картину. Вход в комнату, где ночевали ее мучители, перекрывала пустая клетка, возле двери лежал растерзанный труп, а из глубины комнаты раздавались хрипы и злобный рык тигра. Зажав рот рукой, чтобы не закричать, Лиля бросилась к выходу.

 

Трамвая долго не было, а ждать Лешка не мог. Он почти бежал по пустынным московским улицам. Спускаясь по Петровскому бульвару, он уже почуял неладное. А повернув на Цветной и подойдя к цирку, увидел, что тот оцеплен милицией. С замиранием сердца Алексей пробрался через толпу и прислушался к тому, о чем говорили зеваки.

– Да я вам говорю, тигр их всех до одного порвал…

– Пьяные, что ли, были?

– Как обычно, поддали после выступления…

– Артисты, чего с них взять…

– Говорят, что они еще друг друга порезали перед этим… Из ревности.

– Дикие. Как были дикими, так и остались.

– Цыгане, чего с них возьмешь…

Лешка остановился. Ему казалось, что стук его сердца слышат все люди, собравшиеся у цирка. Вспомнив про фотографии, он уже не сомневался, что трагедия в цирке и пропажа Таньки – звенья одной цепи.

– Эй, красивый, давай погадаю, – услышал он за спиной.

Казарин оглянулся и увидел за деревом маленькую цыганку, лицо которой скрывал платок. Цыганочка поманила его рукой, после чего засеменила в глубь бульвара. Лешка еще раз посмотрел на милиционеров и непонятно почему отправился следом. Отойдя на почтительное расстояние, цыганка вдруг обернулась, сняла платок, и Лешка понял, что перед ним Лилька.

Несмотря на случившееся ночью, Лиля держалась молодцом. Ни страха, ни испуга на ее лице не было. Наоборот, в глазах появился лихорадочный блеск, который Лешку даже смутил. Только потом он понял, чем все это было вызвано…

Лилька схватила Казарина за руку и потащила за собой. Через несколько минут они забежали в один из Каретных двориков и спрятались у дровяного сарая.

Первым делом Лешка вынул из-за пазухи фотографию, сделанную Танькой, и протянул ее Лильке.

Девушка повертела снимок и с подозрением уставилась на Казарина:

– Откуда это у тебя?

– Какая разница…

Лешка не очень хотел объяснять Лильке, кем приходится ему Танька. Сделать это он не смог бы при всем желании: слишком уж сложны были его чувства.

– Эти фотографии сделал человек, который… которого я…

Лилька внимательно слушала Лешку и вдруг все поняла.

– Так это та самая…

Казарин схватил Лилю за руку:

– Кто «та самая»? Говори! Ты ее видела?

Лилька с трудом высвободила свою руку:

– Сама виновата. Нечего было на рожон лезть.

Лешка замер, предчувствуя самое ужасное.

– Да жива твоя пионерка, – презрительно хмыкнула Лилька и тут же добавила: – Шалава.

Казарин вздохнул с облегчением.

– Она не шалава.

– А кто? – Лилька насторожилась.

– Она… она… хорошая.

– А-а-а, понятно… – Лилька опять презрительно хмыкнула. – Только ты не обольщайся. Ты ее вряд ли теперь увидишь. Увезли ее, тю-тю!

– Как?! Куда?! – Лешка вновь похолодел.

– На кудыкину гору.

И тут Казарин сорвался: он прижал Лильку к стене и угрожающе посмотрел ей в глаза.

– Не скажешь?

– Да не знаю я, – запротестовала Лиля. – Аким знал. Да нет теперь Акима.

Лешка отшатнулся от Лили, отвернулся и тихо произнес:

– Лиля, родная, помоги! У меня же никого дороже ее нет!

Но цыганка молча смотрела в сторону. Говорить больше было не о чем.

– Ну, бывай! – вздохнула Лилька. – Мне теперь в Москве оставаться нельзя. – Она протянула свою ладошку.

После неловкой паузы Казарин пожал протянутую руку, направился к подворотне, но неожиданно вернулся.

– И куда ты теперь?

– Не знаю, страна большая.

Лешка порылся в карманах и достал несколько смятых рублей.

– Возьми, пригодится.

Лилька с удивлением посмотрела на деньги, а потом на Лешку.

– Хороший ты парень… Но дурак.

Казарин резким движением сунул деньги в Лилькин карман.

– Возьми.

Но девушка молча вынула деньги и вложила их обратно в Лешкину ладонь. Она кивнула ему и, уже уходя, бросила вдруг через плечо:

– К Барону отвезли твою пионерку. На ипподром…

Слово «Барон» в Лилиных устах прозвучало как гром среди ясного неба.

– К Барону?! – У Лешки перехватило дыхание. Он вновь схватил девушку за плечи и тряхнул ее так, что у Лильки чуть не отлетела голова. – Ты сказала – «к Барону»?!

Лилька только закивала в ответ.

Казарин отпустил девушку и бросился к автобусной остановке.

– Стой! – закричала ему вслед Лилька. – Стой, балда!

 

Она стояла в нерешительности и кусала губы, хорошо понимая, в какую историю ввязывался этот странный парень, который ей, чего скрывать, уже давно нравился. Самое противное, что времени на размышления у нее не было. Она со злостью швырнула платок на землю и побежала за Лешкой на остановку.

 

Автобус трясся в сторону Беговой улицы. Лилька и Лешка стояли, прижатые друг к другу, на задней площадке.

– И зачем мне все это надо? – вздохнула Лилька.

– Ты это про что? – не понял Лешка.

– Про то самое… Почему я не мужчина? Была бы такой же тупой и черствой…

Лешка с некоторым удивлением посмотрел на Лилю, но она так же, как на бульваре, отвернулась.

 

Ипподром в эти дневные часы был пуст и безлюден. Лишь тренировки жокеев шли своим чередом, и поэтому никто не обратил внимания на двух молодых людей, вошедших в денник.

– Стой здесь и не отсвечивай, – сказала Лилька и двинулась к мужчине, чистившему скребком гнедого жеребца.

– Здравствуйте, дядя Миша.

Мужчина бросил свое занятие и удивленно обернулся.

– Лилька? Ты как здесь?

– Да вот, Аким прислал. По делу.

– Аким? Тебя? – Дядя Миша смерил Лилю взглядом.

– А что такого?

Конюх достал «беломорину», дунул в нее:

– Да ничего. Я вроде лошадей ваших три дня назад смотрел.

Лилька игриво улыбнулась:

– Да я помню. Но тут вот какое дело… – Она заговорщицки подмигнула. – Наши вчера ящик сюда один отправили. Ну, вы понимаете?

Дядя Миша с опаской оглянулся, отложил щетку и прищурился:

– Какой ящик?

Лилька изобразила руками габариты:

– Ну, такой большой.

Дядя Миша закурил и, выпустив дым, произнес:

– А-а-а, это тот, что ночью привезли?

– Вот-вот… Где он сейчас?

– А я-то почем знаю? Его же сразу к директору занесли. У него и спрашивай. Я человек маленький, подай-принеси…

– Михал Михалыч, это точно?

Конюх сделал еще несколько затяжек, аккуратно потушил папиросу и положил бычок в карман телогрейки.

– Слушай, Лилька, ты меня в ваши цыганские делишки не впутывай. Я и так, кажись, лишнее болтаю.

Он что-то еще хотел сказать, но Лилька его уже не слушала.

 

Лешка нетерпеливо топтался на углу.

– Ну? – нетерпеливо бросился он к Лильке.

Лилька была мрачнее тучи.

– Плохо, парень, дело. Ой, плохо.

– Что? Что «плохо»?

– У Барона она. Там… – Лилька кивнула в сторону административного здания.

Казарин схватил ее за рукав:

– Пошли.

Девушка с трудом вырвала руку.

– Куда?

– Туда.

Лиля покрутила пальцем у виска:

– Ты что, парень? Моей жизни и так нынче цена копейка, а что она будет стоить, если я там покажусь?

Лешка сделал успокаивающий жест рукой:

– Не дрейфь, как только он узнает, чья она дочь…

Лилька от злости топнула ногой:

– Ты дурак или прикидываешься?

Вопрос был риторический. Конечно же, Лешка ничего не понимал и не замечал. Лилька это осознала:

– Думаешь, мои ночью сами с тигром поиграть решили?

И только тогда Казарин задумался обо всех деталях происшедшего и возможных последствиях любого опрометчивого поступка…

 

Через десять минут Лилька все-таки подвела Казарина к летнему кафе, где под зонтиком сидело несколько человек.

– Ты хотел увидеть Барона? На, любуйся.

Лешка высунулся из-за кустов, чтобы получше изучить объект слежки, но тут же получил по затылку от своей спутницы.

– Не вылезай на воротник, – прошептала Лилька.

Лешка сразу понял, кто Барон. Вокруг него все время крутился какой-то народец: администраторы, официанты. Свита, состоящая из нескольких человек, выполняла разные поручения: от обеспечения свежим пивом своего хозяина до принятия ставок на заезды. Барон был невысок, немолод – лет пятидесяти, Лешке с его ростом и комплекцией ничего бы не стоило справиться с ним один на один. Но рядом с цыганом неотлучно дежурил огромный детина с каменным лицом. Поэтому взять Барона, что называется, голыми руками не представлялось возможным.

Лешка переключился на его собеседника. Человек, с которым говорил цыган, сидел спиной к Лешке. что-то в нем было не так, но что – Казарин не мог сформулировать. И вдруг Лешка все понял: собеседник Барона прятал лицо под полями шляпы, стараясь остаться неузнанным. Но чем дальше Казарин следил за ним, тем больше ему казалось, что незнакомец кого-то сильно напоминает. Но кого? И только когда незнакомец поднялся и, быстро попрощавшись с Бароном, направился к выходу, Лешка все понял. Его как будто ударило током: по аллее шагал не кто иной, как ювелир – Зиновий Ефимович Коган.

– Ерунда какая-то, – прошептал Лешка.

– Чего? – не поняла Лилька, которой весь этот детектив уже порядком поднадоел.

Объяснять было некогда – надо было принимать решение.

– Была не была, – выпалил Лешка. – Запоминай: «А» три пятьдесят семь семьдесят восемь. Запомнила? Повтори.

Лилька, ничего не понимая, выполнила приказание:

– «А» три пятьдесят семь семьдесят восемь…

– Правильно, – похвалил ее Лешка. – Спросишь Петра Саввича. Скажешь, что ты звонишь по моему поручению. Нужно, чтобы через двадцать минут здесь была милиция, понимаешь? Больше я его заговорить не смогу…

Лилька заволновалась:

– А ты?

– А что я? Думаю, что продержусь до их приезда.

Лешка ласково подтолкнул цыганку к выходу и улыбнулся.

– Давай, Лилька, пожелай мне удачи!

Затем он вдруг крепко обнял ее и чмокнул в щеку. Такого Лилька не ожидала. Это был первый поцелуй в ее недолгой жизни. Девушке хватило бы с лихвой и нескольких теплых слов, а поцелуй вызвал в ней такую бурю спящих до поры чувств, что из ее глаз брызнули слезы.

Лешка понял это по-своему.

– Ты чего, дуреха? Все будет хорошо!

Но Лильку уже было не остановить.

– Погоди…

Она запустила руку в свои широкие юбки и извлекла из кармана тот самый холщовый мешочек, который она нашла в каморке за клеткой с тигром. Оглянувшись по сторонам, она высыпала на ладонь алмаз такой величины и красоты, что Казарин лишился дара речи. Он взял камень, поднял его на свет и хриплым голосом пробормотал:

– Откуда это у тебя?

– Оттуда! – отрезала Лилька.

Лешка не верил своим глазам.

– Это же из кремлевской коллекции! Откуда?!

– В клетке я его нашла, пока тигра караулила. Видать, за него Акима и приморили.

Казарин не знал, что и думать. А Лиля тем временем вздохнула:

– На такой камень можно весь этот ипподром выменять, не то что твою пионерку… Эх, ушла бы спокойно – на всю жизнь хватило… Дура…

Лешка еще раз посмотрел на огромный бриллиант.

– Ну, Лилька, ну… ты… Чем я могу тебя отблагодарить?

Лилька покраснела и тихо сказала:

– Целуй опять…

Она зажмурилась и подставила щеку. Лешка, улыбнувшись, наклонился, чтобы выполнить просьбу, но девушка вдруг отстранилась.

– Постой, они же тебе по голове треснут, и все дела…

Лилька умелым воровским жестом выхватила камень из Лешкиного кармана.

– Нет уж, камень останется у меня, а тебе и мешочка хватит.

Она выудила алмаз, а мешочек вернула Казарину.

– Вот тут номер музейный на боку нарисован. А Барон мужик умный, все и так поймет…

Лешка обдумал Лилькино предложение и согласился:

– Может, оно и правильнее…

Он все-таки чмокнул еще раз Лилю в щеку, затем перемахнул через живую изгородь и зашагал уверенным шагом к кафе. Лилька тайком перекрестила его и бросилась искать телефон-автомат.

Казарин тем временем подошел к столику Барона, перевернул пустой стул и сел на него верхом. За столиком наступила гробовая тишина. Барон от такой наглости поперхнулся пивом.

– Ты кто такой? – откашлявшись, спросил он с угрозой.

Лешка не стал тратить время на расшаркивания. Он разжал ладонь, на которой лежал мешочек с клеймом алмазного фонда.

– Хорошая вещь, правда? – спросил Казарин, глядя прямо в глаза Барона.

Ни одна жилка не дрогнула на лице цыгана. У него только сузились зрачки, и, оглядевшись по сторонам, он тихо спросил:

– Откуда это у тебя?

– Один хороший человек дал, – ответил Лешка. – Подержать.

Барон сделал знак охране, и те окружили столик.

– Знаешь, что полагается тому, кто у цыгана ворует? – спросил Барон.

– А знаешь, что полагается цыгану, который у государства ворует? – не задумываясь отбрил его Лешка.

Барон вскинул брови.

– Что?!

– Сам знаешь что…

– Ты сюда, наверное, на трамвае приехал? – участливо поинтересовался цыган.

– На автобусе… Фургон третьего дня – ваша работа?

Один из охранников запустил руку под пиджак и тихо спросил у шефа:

– Кончать?

Барон поднял руку:

– Что еще знаешь? Говори.

Лешка покосился в сторону бугая.

– При нем? – Казарин нагло оглядел охранника. – Небось циркачи – его рук дело?

Охранник открыл рот и удивленно посмотрел на Барона.

– И про это знаешь? – со зловещей усмешкой проговорил Барон.

– А я вообще все знаю! – выпалил Лешка и закинул ногу на ногу.

– Во падлюка! – прохрипел охранник.

– Не пыли, – остановил его Барон.

Он вынул дорогой портсигар и прикурил.

– Ну, банкуй, а я буду слушать…

Рассказ получился недолгий. Лешка быстро в ярких красках пересказал все, что знал, не забыв добавить все свои догадки. Говорил спокойно, выверяя каждое слово.

– Складно, – выслушав Лешку, проговорил Барон. – И что же ты хочешь?

Казарин решил, что рыба на крючке.

– Предлагаю меняться: берите этот камень и плюс час форы времени. А мне возвращаете девушку.

Барон покачал головой и вдруг ехидно рассмеялся:

– Точно на трамвае приехал… Ну что ж – царский подарок… Только у меня другое предложение. Я тебя сейчас шлепну – не больно, даже мучаться не будешь. Но при одном условии – если расскажешь, кому еще раззвонил про камни… ну и обо всем прочем. – Лицо Барона вновь стало каменным. – А не скажешь – я тебе устрою такую страшную смерть, какую представить невозможно.

Казарин понял, что надо идти ва-банк.

– Не шлепнешь, – тихо сказал он.

– Почему?! – удивился Барон.

– Потому что там, – Лешка ткнул пальцем в сторону конюшен ипподрома, – есть человечек, который через пять-десять минут, если я не вернусь, расскажет милиции все-все-все. И про то, как сталинский портрет поджигали, и про то, почему тигр на цыган напал.

Барон начал терять спокойствие. Он даже наклонился вперед, чтобы посмотреть в глаза наглецу.

– Меняться хочешь? – прошипел он злобно. – Будет тебе обмен. Пошли.

Он щелкнул пальцами, охранники подняли за шиворот Лешку и потащили его в сторону административного корпуса. На своей спине Казарин почувствовал холодный и острый предмет.

Миновав несколько коридоров, они остановились у двери, на которой висела табличка «Директор». Попадавшиеся изредка навстречу работники ипподрома почтительно кивали Барону:

– Здравствуйте, товарищ директор.

Встречная женщина кинула удивленный взгляд на молодого человека, которого подчиненные директора держали за шиворот.

– Вот, Елена Георгиевна, воришку поймали, – усмехнулся Барон.

В роскошном кабинете у Лешки первым делом вырвали из рук мешочек. Затем швырнули на пол, и охранник прижал его коленом так, чтобы он не мог подняться. Другой охранник направился к шкафу, отодвинул его и вышел через потайную дверь в стене. Спустя несколько минут он вернулся.

– Смотри! – крикнул Барон.

Телохранитель, который держал Лешку, с силой дернул его голову вверх. От увиденного у того все оборвалось внутри. Перед охранником со связанными руками вся в синяках стояла Таня.

– Таня… – чуть слышно прошептал Казарин.

Барон ухмыльнулся:

– Жалко? Ах, какие у нас растерянные глаза! – Он уже понял, что выиграл эту схватку. – Ну, теперь рассказывай, что и кому говорил и кто там у тебя на стрёме стоит… – Барон со всей силы ударил Лешку ногой. – Говори, гаденыш, а то я ее при тебе на ломти резать начну!

 

Повесив трубку, Лилька бросилась обратно к кафе, но там уже никого не было. Тогда она побежала к конюшням, надеясь найти Лешку там. Но в денниках было тихо. Чтобы собраться с мыслями и успокоиться, Лилька подошла и погладила лошадь. Она не заметила зловещую тень, появившуюся рядом.

– Какая ты хорошая…

Фразу Лилька докончить не успела. Острие финки вошло под сердце, и она, тихо охнув, осела на солому.

– Дядя Миша… – только и успела удивленно прошептать Лиля.

Конюх нагнулся, дрожащими руками вытащил из кармана алмаз и быстро зашагал к выходу. Но, не дойдя до дверей несколько метров, замер. На территорию ипподрома ворвался отряд милиции, во главе которого бежал обезумевший Петр Саввич Шапилин с револьвером в руке.

 

Крики и шум долетели до кабинета директора, где решалась судьба Таньки и Лешки.

– Что там такое? – Барон с удивлением повернулся к двери.

Один из охранников достал пистолет и выглянул в коридор. Заметив человека с пистолетом, милиция начала стрелять.

В кабинете началась паника, и Лешка решил действовать. Ударом ноги он выбил у Барона пистолет и бросился на пол. Барон проворно нагнулся, подхватил с пола оружие, но в это мгновение оперативники ворвались в директорский кабинет. Увидев человека с направленным на них пистолетом, муровцы начали палить из всех стволов. Через секунду Барон упал на ковер, на котором лежал Лешка, прикрывая собой Таню. Их взгляды встретились.

– Повезло… – прошептал Барон и закрыл глаза.

Глава 28

Потом была больница. В первый же день на Танином столике появились цветы от Лешки. А когда Таня, наконец, полностью пришла в себя, то первое, что она увидела, – счастливое лицо Казарина, сидевшего напротив. Он тут же попытался взять ее за руку, но она не дала ему этого сделать и отвернулась.

– Как ты мог? – еле слышно прошептала она.

– Что «мог»? – не понял Лешка.

– То самое. Я тебя видела… с этой.

Казарин ничего не понял:

– С кем?

– С артисточкой!

Лешка горько улыбнулся и тяжело вздохнул:

– Ой, глупая! Да ты же ничего не знаешь!

И он рассказал ей все, что произошло с ним за то время, пока они не виделись: и про цыган, и про алмаз, из-за которого все и произошло, и, конечно, про Лилю.

– Жалко ее, хороший она была человечек… Из-за меня погибла, понимаешь?

Танька ничего не ответила. В ее глазах стояли слезы.

Лешка отвернулся к окну и сделал вид, что старательно рассматривает деревья, людей в парке и даже скамейки вдоль главной аллеи. Постепенно его взгляд сфокусировался на гражданине в шляпе, который кормил голубей хлебными крошками. При виде этого человека в Лешкином мозгу как вспышка возникла картина: ипподром… Барон говорит с человеком, которого Лешка видит только со спины… тот поворачивается… это Коган.

– Что ты сказала? – переспросил Лешка, неотрывно глядя в окно.

– Жалко как ее, а я-то дура…

Но Лешка не дал ей договорить и бросился к двери.

– Ты куда? – только и успела прошептать Таня.

Казарин остановился на пороге:

– Я же про Когана совсем забыл! Коган это! – кинул на ходу Лешка и вылетел пулей из палаты.

Скамейка уже была пуста, и лишь шелестящая на ветру газета говорила о том, что кто-то только что здесь был…

 

Через час Лешка стоял в сквере напротив ювелирного магазина Когана. Улучив момент, Казарин подошел к двери и бросил письмо в почтовый ящик. После этого он зашел в телефонную будку, положил носовой платок на мембрану трубки и набрал номер.

– Алло, антикварный магазин, – ответил на другом конце знакомый голос.

Лешка вытер вспотевший лоб и дрожащим от волнения голосом произнес:

– Здравствуйте, можно попросить Зиновия Ефимовича?

– Можно. Зиновий Ефимович – это я! С кем я имею честь говорить?

– Зиновий Ефимович, вы сегодня почту проверяли?

– Нет, а что? Кто вы?

Казарин выждал паузу:

– Будьте любезны, загляните в почтовый ящик.

Он повесил трубку, вышел из телефонной будки и стал наблюдать за магазином. Через минуту Коган вышел на улицу. Оглядевшись по сторонам, он извлек почту из ящика на двери. Лешкино письмо лежало сверху. Ювелир еще раз огляделся и вернулся в магазин…

 

Время шло, но Коган не появлялся. Начало вечереть, а вскоре и вовсе стемнело. Казарин уже стал волноваться: не ошибся ли он? Ведь если Зиновий Ефимович был замешан в преступлении, то он должен был обязательно что-то предпринять.

Скамейка в сквере была жутко неудобной. Лешка пытался внимательно следить за дверью магазина, но затекшая спина давала о себе знать: ему то и дело приходилось разминать поясницу. Последние трамваи оглашали город прощальным перезвоном, и на Волхонке не было ни души. В какой-то момент Казарин провалился в глубокий сон, как вдруг тяжелая рука легла на его плечо. Лешка вздрогнул и вскочил со скамейки. Перед ним стоял милиционер.

– Здесь спать не положено, – пробасил постовой.

– А я и не спал.

Милиционер сдвинул фуражку на затылок и рассмеялся.

– Ну да?… А что же ты делал?

Лешка мучительно соображал, что ответить.

– Я… это… стихи сочиняю. Девушка тут моя живет.

Милиционер заулыбался.

– Да ну! – В его глазах появился живой интерес. – Сочинил?

Лешка кивнул:

– Сочинил.

Постовой сел рядом на скамейку.

– Слушай, ты даже не знаешь, как тебе повезло. Я ведь тоже, того… – Милиционер сделал замысловатый жест рукой.

Лешка удивленно посмотрел на постового.

– Что «того»?

«Тьфу ты, черт, ненормальный!» – мелькнуло у него в голове.

Милиционер как будто прочитал его мысли.

– Да нет! Все в порядке. Я в том смысле, что тоже вроде как поэт.

Лешка присвистнул, а про себя подумал: «Ну вот, теперь не отвяжется!» Он понимающе кивнул милиционеру, а сам снова вперил взгляд в дверь антикварного магазина.

Но постовой не унимался. Он толкнул Лешку в бок и неожиданно заявил:

– Читай.

Казарин не понял:

– Что?

– Стихи, – как само собой разумеющееся пояснил служивый. – А потом я тебе свои прочту.

Лешка в отчаянии посмотрел в сторону магазина. Свет за витриной погас.

– Ну, чего же ты? Читай, – не унимался блюститель порядка.

Лешка задумался:

– Прямо здесь?

– Прямо здесь.

Лучший ученик 10 «А» уже приготовился поразить милиционера чем-нибудь из школьной программы, как вдруг заметил, что дверь антикварного магазина открылась и Коган вышел на улицу. Ювелир запер двери и быстро зашагал в сторону Ленивки.

– Ладно, – торопясь, сказал Лешка и задекламировал первое, что вспомнил из раннего Маяковского:

 
Над землей огней до неба…
В синем небе звезд до черта.
Если б я поэтом не был —
Я бы стал бы звездочетом.
 

Милиционер рассмеялся:

– Это ж разве стихи? Вот послушай, какие бывают стихи. – Он подсобрался и с чувством прочел:

 
Когда товарищ Сталин
Ведет страну вперед,
Ты должен быть из стали,
Любить жену, народ.
А если враг прорвется сквозь тучи и леса…
 

В этот момент Лешку совершенно не волновало, что будет после того, как «враг прорвется». Правда, он одобрительно закивал.

– Глубоко. – Он вскочил со скамейки. – Товарищ милиционер, побегу я, а? Мне и так от отца влетит.

Эти слова Лешка произносил, уже заворачивая за угол. Обиженный милиционер тяжело вздохнул, тоже поднялся со скамейки, поправил форму и направился в другую сторону, продолжая бормотать стихи себе под нос.

Лешка пробежал проходным двором и выскочил на Волхонку. Он успел заметить, как ювелир вскочил на подножку трамвая, и устремился за ним.

Коган вышел у метро «Дворец Советов», зашел в новенький вестибюль, купил билетик и спустился на перрон. Выждав время, Лешка последовал за ним, еле-еле успев проскочить в соседний вагон. За ним протиснулся внушительного вида мужчина. Здоровяк отдышался, подмигнул Лешке как старому знакомому, достал газету и встал напротив.

Так они доехали до «Комсомольской». Здесь Коган вышел на улицу и купил в кассе билет на электричку. Лешка тоже направился к кассе, но неожиданно заметил, что здоровяк, с которым он ехал в одном вагоне, неотступно следует за ним. Казарин заподозрил неладное.

«Следят, гады!» – пронеслось у него в голове. чтобы проверить свои опасения, Лешка свернул в сторону буфета. Детина повторил его маневр, но Казарин успел спрятаться за колонной. Через минуту он решил выглянуть из-за нее. Здоровяк как ни в чем не бывало пил чай и жевал бутерброд. Лешка облегченно вздохнул и пошел на перрон…

Коган все еще топтался у расписания загородных электричек, изучая маршрут южного направления. Когда открылись двери электрички «Москва – Кратово», ювелир зашел в нее один из первых и занял место у окошка. Казарин последовал за ним, но остался в тамбуре, стараясь не терять из вида спину Зиновия Ефимовича.

В поздний субботний вечер вагон был набит битком, так что Лешка легко затерялся за чужими спинами.

Отмахав восемь станций, электричка подкатила к Малаховке, где, наконец, Коган поднялся и направился к выходу.

 

На перроне было тихо и безлюдно. Сошедшие с электрички дачники быстро растворились в темноте привокзальных тропок. Коган постоял, медленно застегивая пуговицы своего старенького плащика и так же не торопясь, направился в сторону ближайшего поселка.

Когда ювелир скрылся в темноте, Казарин осторожно двинулся следом.

Фонари встречались все реже и реже, и наконец наступила кромешная тьма. Примерно километр Лешка шел почти на ощупь, напрягая слух и зрение, чтобы не потерять старика из виду. Постепенно он все лучше стал различать его сгорбленную фигуру на фоне изгородей и редких светящихся окошек дачного поселка.

Неожиданно за его спиной что-то хрустнуло. Казарин остановился и прислушался. Вокруг не было ни души. Тишина ночи нарушалась только треском кузнечиков да редким лаем собак. Лешка еще раз осмотрелся, но ничего не заметил.

Тем временем Коган подошел к одной из дач, нашарил в кармане ключи, зашел в палисадник и прикрыл за собой калитку. Скрипнула дверь, в доме зажегся свет, и почти сразу распахнулось окно. Казарин вышел на аллейку, пересек тропинку, ведущую к дому, и через незапертую калитку проник в сад. Легкая тень вслед за ним скользнула мимо кустов сирени. Но Лешка ее не заметил, потому что все его внимание было приковано к окну, из которого лился мягкий свет. Затаив дыхание, Лешка подобрался поближе к окну. Он осторожно оглянулся и, подтянувшись на руках, прыгнул в комнату. В это же мгновение на его голову обрушился удар, и Лешка потерял сознание…

 

Когда Казарин пришел в себя, в комнате горел только торшер. Окно было закрыто и завешено плотной шторой. Сам он лежал на полу у дивана со связанными руками и ногами. Конец веревки был обмотан вокруг диванной ножки. Голова нестерпимо болела. Коган расхаживал по комнате, собирая вещи в большой дорожный саквояж.

– Ну что, сыщик, очухался?

Лешка попытался подняться. Коган остановился и вынул из-за пояса наган.

– Даже и не думай!

Щелкнул курок. И только тогда Коган достал из кармана смятое письмо, которое Лешка утром положил в его почтовый ящик.

– Стало быть, «пять тысяч, или милиция узнает о кремлевских камушках», понимаете ли вы меня? Твоя малява? – угрожающе спросил Зиновий Ефимович.

 

– Моя.

Коган кивнул:

– Я сразу смекнул, чья это работа… – Ювелир смял записку и сунул ее Лешке под нос. – Еще комунибудь об этом рассказывал?

Лешка отрицательно мотнул головой.

– Подумай хорошенько!

– Нет, никому.

Коган отбросил записку и продолжил собирать саквояж, ссыпая в него ювелирные украшения.

– Впрочем, для тебя это уже не важно, – пробормотал Зиновий Ефимович.

Лешка насупился:

– Как знать…

Ювелир усмехнулся:

– Да никак! Пущу тебе, дураку, пулю в лоб – на том и сказке конец, понимаете ли вы меня.

– Чего ж не пускаете?

Коган даже приостановился:

– А ты, я гляжу, торопишься?

Лешка пожал плечами:

– Да нет… Только не убьете вы меня! Шума побоитесь. А так бы уже давно застрелили, господин Барон.

Коган грузно опустился на табурет. По его лицу Казарин понял, что попал в самую точку.

– Умный, гаденыш… – Зиновий Ефимович пристально посмотрел на Лешку. – Да я-то умней…

Не договорив, Коган встал, вышел на кухню и, чем-то громыхая, продолжил разговор:

– Все продумал; выследил, значит, Барона? – В его голосе звучала издевка. – «Барон»!

На кухне послышался звук льющейся на пол жидкости.

Пока Зиновия Ефимовича не было в комнате, Казарин тщетно пытался освободиться от пут. Веревка не поддавалась. И тут его осенило: Лешка головой уперся в выступ дивана и попробовал приподнять его так, чтобы ножка оторвалась от пола. Старинный диван стоял как вкопанный.

А Коган за стеной продолжал что-то плескать на пол.

– Насчет коллекции – это ты точно сообразил. Моя работа, – донеслось из кухни.

Лешка наконец сумел упереться каблуком в выступ половой доски и спиной что есть силы надавил на диван. Небольшой щели хватило, чтобы веревка проскользнула под ножкой, и теперь оставалось только развязать руки.

– А цыгане лихо сработали. Все, что большевички приготовили, мы и прибрали…

Лешка лихорадочно пытался растянуть веревку. Но чтобы Коган не заподозрил неладное, он продолжил вести с ним диалог через стену:

– Цыган-то зачем убивать надо было?

На кухне что-то упало и разбилось.

– Цыган? А как без этого: когда девчонка твоя к ним заявилась – стало ясно, что милиция у них уже на хвосте…

На кухне опять что-то полилось на пол. Коган продолжил:

– Да и поступили они некрасиво. Скрысятничали, понимаете ли вы меня, камушки. Эх, если бы конюх Миша аккуратнее подрезал цыганочку – ни в жизнь ты бы меня не нашел.

Лешка на секунду замер.

«Так это конюх Лильку… Гадина!» – пронеслось у него в голове. Теперь все стало ясно. Но оставалась еще одна загадка…

– А откуда вы узнали, что алмазы повезут именно в тот день? – спросил Казарин и еще яростнее начал растягивать веревку. Но чем больше он манипулировал руками, тем крепче становился узел.

Коган на секунду задумался, а потом ответил:

– Есть у нас свой человек в Кремле. Напоследок я тебе о нем расскажу. Очень удивишься…

Он вернулся в комнату с большим бидоном в руках и начал расплескивать содержимое на пол. Резкий запах ударил Казарину в нос.

– Керосин? – удивился Лешка.

– Первый сорт!

И тут Лешка понял все. Его руки за спиной судорожно заработали вновь, однако путы оставались крепкими.

Ювелир закончил расплескивать керосин и достал спички. Правда, сразу поджигать дом он не стал. Зиновий Ефимович присел на корточки перед пленником и неожиданно спросил:

– А хочешь, я тебе те самые камушки покажу? Хочешь?

Чтобы выиграть время, Лешка кивнул:

– Хочу.

Коган подмигнул и распахнул саквояж. Он извлек из него большую жестяную коробку, в которой раньше хранилась черная икра. Ломая ногти, Зиновий Ефимович содрал крышку.

Пользуясь тем, что ювелир был полностью поглощен своим занятием, Казарин безостановочно продолжал растягивать веревку, краем глаза наблюдая за ним. Коробка открылась, Коган поднес ее поближе к лампе, и на его алчном лице отразились яркие блики драгоценных камней. Алмазы лежали на дне один к одному и переливались всеми цветами радуги. Зиновий Ефимович как завороженный смотрел на них, словно забыв обо всем на свете.

– Вот они, хорошие!

Не сводя глаз с бриллиантов, он сунул коробку Лешке под нос.

– Все эти камни – мусор. Ерунда. А вот этот… – Коган вынул бриллиант, который нашла Лилька, и стал рассматривать его на свет. – Эх ты, щенок! Ты даже не знаешь, что это за камень!

Казарин смотрел на старого ювелира, на бриллиант, на содержимое коробки, и в его сердце начала закипать жгучая ненависть ко всем этим камням, принесшим столько несчастья ему и его близким. Драгоценности лежали в сантиметре от Лешки, но он не мог до них даже дотронуться.

– Ладно! Полюбовался, и будет!

Коган захлопнул крышку, бережно положил коробку в саквояж, перекрестился и чиркнул спичкой. Лешка с ужасом смотрел на мерцающий огонек. Умирать ему совсем не хотелось.

– Не понимаю я вас, Зиновий Ефимович. Если вы все про меня знали – чего ж в лесу не пристукнули? Бандиты-то ваши чего за мной через всю Москву тащились?

– Какие бандиты? – нахмурился ювелир. – Ты что городишь?

– Да те самые. Я того, здорового, еще в метро приметил.

Зиновий Ефимович машинально потушил огонь. В его глазах появилась тревога, и в этот момент раздался стук в дверь, а на улице послышались голоса:

– Откройте, Коган, вы окружены!

Коган метнулся к окну:

– Навел, гаденыш?

Зиновий Ефимович вновь дрожащими руками чиркнул спичкой, но она сломалась. Он попытался зажечь еще одну, но пальцы его не слушались. В дверь начали стучать сильнее. Сломанные спички летели на пол одна за другой. Наконец Когану повезло: сера вспыхнула.

Лешка понял, что еще немного – и будет поздно. Он согнул связанные ноги и со всей силы ударил ювелира в колени. От неожиданности тот потерял равновесие и опрокинулся на спину. Однако горящая спичка выскользнула из его рук, упала на пол, и огонь моментально вспыхнул по всему дому. Пока Казарин распутывал веревки, Коган успел поднять пистолет и выстрелить. Дикая боль пронзила плечо, и Лешка потерял сознание.

 

Лешка открыл глаза на носилках возле кареты «скорой помощи». Рядом с ним курил тот самый здоровяк, которого он видел в метро и на вокзале. Казарин приподнялся на локтях и тут же застонал от острой боли.

– О, очухался хлопчик! – Здоровяк улыбнулся и бросил папиросу на землю. – А мы уж думали – усе, каюк.

Стараясь вновь не потерять сознание, Лешка неотрывно смотрел на горящий дом, на мечущихся в ночи дачников, милиционеров и пожарных. Постепенно он вспомнил все, что с ним произошло в последние часы.

– А где Барон? – еле прошептал он.

– Кто? – не понял здоровяк и тут же, сообразив, о ком спрашивал Лешка, махнул рукой в сторону. – А, этот!

Лешка посмотрел туда, куда указывал его «охранник». Там, на земле, сидел Коган. Возле него суетились несколько человек.

– Дед-то оказался крепкий. На прорыв пошел, жариться вместе с тобой не захотел. – Здоровяк решил пояснить Лешке, как прошла операция. – Мы когда дверь взломали, только тебя в комнате обнаружили. А он через террасу заднюю ушел. Достали его уже за забором…

Глава 29

Теперь настала Лешкина очередь лежать в больнице. В его палате перебывал весь класс, включая Веру Чугунову, которая стояла в сторонке и, пока ребята рассказывали последние новости, все время вздыхала, глядя на Лешкину рану. Не приходил только старик Варфоломеев. Герман Степанович так переволновался из-за всей этой истории, что с сердечным приступом тоже попал в больницу.

Томясь от вынужденного безделья, Казарин вновь и вновь перебирал в голове все события минувшей недели. Он был очень благодарен сотрудникам кремлевской комендатуры, которые по приказу Шапилина следили за ним до самой дачи Когана. Ведь если бы не они, неизвестно, как повернулись бы события той ночью.

А еще Лешка благодарил Бога, что Танька все разболтала отцу. Он мог ее поблагодарить хоть сейчас: она лежала в той же больнице, этажом выше. Но врачи строго-настрого запретили Лешке ходить, и поэтому ему ничего другого не оставалось, как мысленно продумывать хвалебную речь в Танькину честь.

В свой адрес похвал он уже наслушался вдоволь. Бриллианты вернули в Алмазный фонд на следующий день после пожара на даче. А к Лешке все шли и шли «ответственные товарищи», чтобы похлопать его по здоровому плечу и похвалить за отвагу.

Казарина огорчало лишь одно: отца по-прежнему не отпускали из тюрьмы, и о нем не было никаких вестей. Но однажды, когда Лешке уже разрешили вставать, в его палате послышался знакомый до боли голос:

– Ну что, сын, болеешь? – В дверях стоял исхудавший отец.

Они кинулись друг другу в объятия.

– Говорят, ты тут без меня в историю попал?

– Кто бы говорил! – рассмеялся Лешка. Он обнял отца еще крепче и тихо прошептал: – Батя, как же я по тебе соскучился!..

 

Прошла неделя, затем другая. Закончился май, и наступил июнь. Впереди маячили выпускные экзамены и поступление в институт.

Поправившие свое здоровье Алексей и Татьяна сидели на диване в квартире Шапилиных и штудировали русскую литературу. Вернее сказать, изучение классиков российской словесности было нужнее Таньке: ее познания в этой области оставляли желать лучшего.

– Если ты сейчас не поймешь образ Болконского, считай, что на экзамене пролетела. – Лешка очертил карандашом абзац в учебнике и подвинул его подруге. – Читай от сих до сих и помни: Капа всех будет гонять на экзамене по «Войне и миру».

Таньке было смертельно скучно. Она отодвинула учебник и заявила:

– Да чего тут понимать? Эгоист твой Болконский, как все мужчины: отвез молодую жену с ребенком к отцу в деревню, а сам – на войну.

Лешка кивнул:

– Молодец. Вот так ответишь, и пара обеспечена.

Таня откусила яблоко и, дурачась, погладила Лешку по голове.

– Лешечка, а вот скажи: ты бы тоже меня бросил, как Андрей?

Лешка покраснел:

– При чем здесь я?

– Нет, ну ответь: бросил бы или нет?

Казарин покраснел еще больше и буркнул в ответ:

– Сама знаешь…

Танька обняла Алексея за шею и вдруг крепко поцеловала его в щеку. Он не успел опомниться, как она уже вскочила с дивана и, смеясь, закружилась по комнате.

– Если бы девчонки в классе знали, что я уже целовалась, – вот ужас-то какой был!

Лешка отложил книгу и тоже рассмеялся.

– А ты расскажи.

Танька вдруг стало очень серьезной.

– Ты зря веселишься. Знаешь, как иногда хочется с кем-нибудь поделиться? И, вообще, какой смысл в любви, если об этом никто не знает?

– Делись со мной!

Лешка подошел к патефону и поставил иглу на пластинку. Зазвучал вальс, Казарин сделал учтивый поклон, на который Шапилина ответила реверансом, и пара закружилась по комнате. Внезапно они остановились возле окна, и их губы встретились в первом настоящем поцелуе…

Из-за громкой музыки они не услышали, как открылась входная дверь и в квартиру вошел Шапилин. Повесив шляпу на вешалку, Петр Саввич направился в кабинет, но, увидев сквозь приоткрытую дверь целующуюся пару, замер на месте. Его лицо окаменело. С минуту он наблюдал за ребятами, а затем молча двинулся дальше.

Музыка закончилась, иголка соскочила с пластинки, и это заставило ребят очнуться. Лешка посмотрел на часы и хлопнул себя ладонью по лбу:

– Оба! Чуть не прозевал.

Он бросился в прихожую и быстро стал натягивать свои парусиновые туфли. Таня выскочила за ним.

– Ты куда?

– Я сейчас вернусь. Ровно через пять минут.

Шапилина перегородила собой входную дверь.

– Не пущу…

Казарин нежно обнял подругу.

– Да не переживай. Жди и будешь вознаграждена. Можешь даже дверь не запирать.

Лешка чмокнул Таньку в лоб и кубарем скатился по ступеням.

 

Возле Успенского собора его ждал одноклассник Василий.

– Достал?

– Достал. – Васька протянул ему два билета в кино.

– Васька! – восхищенно воскликнул Казарин. – Ты… ты настоящий друг! Как тебе удалось?

– А-а! – отмахнулся Сталин. – Я Власика попросил. Там очередь со вчерашнего вечера. Не прорваться.

Лешка пожал другу руку и бросился обратно. Его переполняло чувство гордости, ведь в его кармане лежали два билета на новый фильм с Любовью Орловой, которую Танька боготворила.

Дверь в квартиру Шапилиных оказалась не заперта. Лешка отдышался и на цыпочках вошел. Ему очень хотелось сделать сюрприз, но в гостиной Тани не оказалось. Зато из-за дверей кабинета Петра Саввича доносился разговор на повышенных тонах. Лешка уже хотел было постучать, как вдруг услышал голос Шапилина:

– Я еще раз повторяю: он не должен больше появляться в нашем доме!

– Но почему? – жалобно спросила Таня.

 

Возникла пауза, а затем опять послышался голос Петра Саввича:

– А ты не понимаешь?

– Нет, и не хочу понимать!

– Объясняю еще раз. – В голосе Шапилина зазвучали металлические нотки. – Я не желаю, чтобы моя дочь крутила романы с сыном какого-то шофера!

Лешка чуть не потерял сознание.

– Папа, как ты можешь?

Алексей не мог видеть Таниного лица, но он ясно представил себе, как в этот момент задрожали ее губы.

– Я все могу! Все! Я не для того работал как проклятый и даже не женился вновь. У тебя должна быть достойная пара. Я вижу, куда ваши отношения клонятся!..

Из-за двери послышались всхлипывания.

– Не смей сопли разводить! – крикнул Шапилин. – Все! Баста! Еще раз увижу его в своем доме – вместе с папашей сгною в лагере!

Неожиданно перед Лешкой распахнулась дверь, и Петр Саввич оказался лицом к лицу с Казариным.

– А-а-а-а! – смутился Шапилин, но тут же нашелся: – Ну вот, вопрос решился сам собой. Заходите, молодой человек. А вы, барышня, оставьте нас…

Танька, потупившись, выскользнула в коридор и ушла в свою комнату.

Разговор был недолгим. Через двадцать минут Лешка вышел из кабинета. Его лицо было серым и безжизненным. Казарин медленно прошел по коридору до входной двери. Он ждал, что Таня выйдет попрощаться. Но в ее комнате было тихо, лишь силуэт на дверном стекле выдавал ее присутствие. Таня так и не появилась. Лешка обернулся – Шапилин стоял на пороге и смотрел ему вслед.

Глава 30

Каждый вечер Лешка безуспешно пытался дозвониться до Тани, но она не брала трубку.

Он караулил ее перед школой на скамейке, но Таня не появлялась даже на консультациях перед экзаменами. Она больше не приходила и в каморку Варфоломеева. Ее не было нигде…

Надо было готовиться, но Лешка не мог себя заставить сесть за учебники. Отец вздыхал, уходя на работу:

– Ты бы позанимался. Скоро экзамены.

– Успеется, – равнодушно отмахивался Лешка и зарывался головой в подушку…

Но однажды случилось чудо, и Таня взяла трубку.

– Алло, – прозвучал знакомый голос.

– Здравствуй, Тань.

На другом конце повисла пауза.

– Таня, ты меня узнала?

– Узнала, – безразлично ответила трубка.

Казарину было невыносимо слушать холодный равнодушный голос, но он справился с собой:

– Что происходит? Я хочу тебя увидеть.

– Это невозможно, – таким же безразличным тоном ответила Таня.

– Почему?

Таня молчала, не находя нужных слов.

– Ты не ответила.

– Леша, не мучай ни себя, ни меня.

– Но что происходит? Я не могу понять.

– Ничего не происходит. Просто мы расстались.

– Это кто так решил: ты или твой отец?

– Я.

– Я тебе не верю.

– Это твое дело. – Таня повесила трубку.

 

Лешка с силой открыл дверь телефонной будки и чуть не зашиб проходящего мимо Ваську Сталина.

– Тьфу ты, черт! Такие вот, как ты, и рушат человеческие судьбы.

– Да ладно, чуть задел, а ты уже разнылся.

Васька заулыбался:

– Дурак! У меня через неделю в летном медкомиссия. А вдруг ты мне руку сломал бы?

Казарин пожал плечами и хотел уже уходить, но Васька вдруг предложил:

– А хочешь со мной?

Лешка задумался, с болью вспоминая все, что случилось с ним в последние дни.

– Мне все равно, – сказал он наконец. – Я вообще-то в МГУ на исторический собирался…

Васька понимающе кивнул. Всему классу было известно о размолвке между Казариным и Шапилиной.

– Да плюнь ты на все! Впереди целая жизнь. Поехали со мной в Качу.

Лешка смотрел на вечно веселого Ваську и не мог понять – шутит тот или говорит всерьез.

– А как? Нужны же справки, характеристики…

Васька обнял друга и вкрадчиво произнес:

– Не нужны! Я все устрою. По рукам? – И Васька протянул ладонь.

 

А ровно через неделю Лешка стоял у Кутафьей башни с вещмешком за плечами и в последний раз смотрел на Кремль. Это был его Кремль – Кремль, в котором он вырос, в котором встретил и потерял свою любовь и где теперь оставался единственный дорогой для него человек – отец.

Часть вторая

Пролог

Август 1941 года

Кремлевские часы на Спасской башне показывали 22.30. За дверью кабинета Сталина шло заседание Государственного комитета обороны, на котором обсуждался план эвакуации ценностей из Кремля. В приемной толпились помощники и заместители, готовые в любой момент достать нужную справку и дать необходимую консультацию. Без пятнадцати одиннадцать заседание закончилось, и члены комитета, пыхтя и отдуваясь, как от тяжелого бега, стали покидать кабинет Верховного главнокомандующего. Заведующий особым сектором ЦК генерал Шапилин протянул папку своему заместителю.

– Знаешь, Сергей Порфирьевич, ты документ этот изучи самым внимательным образом. Спрашивать буду с тебя. Завтра утром представишь справку: что в каких ящиках лежит и какая охрана прилагается. Сам понимаешь – не картошку вывозим. И чтоб все до мельчайших… За документ головой отвечаешь, а то нас по законам военного времени самих с тобой «эвакуируют» до ближайшей стенки.

Панин понимающе кивнул и вместе с прикрепленным к нему помощником, не выходя из Первого корпуса Кремля, поспешил по коридору к своему кабинету.

Часы на Спасской башне показывали 22.55, когда Панин и помощник вошли в приемную.

Перед тем как пройти в свой кабинет, на котором значилось «Заместитель заведующего особым сектором ЦК Панин С. П.», Панин дал команду помощнику:

– Вызови машину! Я буду работать на даче.

Стрелки главных часов страны отсчитали еще две минуты и замерли на 22.57. Свет в кабинете Панин зажигать не стал и, положив папку на стол, направился к сейфу, стоявшему в углу. Проходя мимо окна, он обратил внимание на огромный лунный диск, словно застрявший между зубцами кремлевской стены.

– «Ночка красит лунным светом стены древнего Кремля…» – перефразировал известную песню Панин и, насвистывая знаменитый мотив, достал из кармана френча ключ.

Часы на Спасской башне показывали 22.59.

Панин начал открывать сейф, но в это время что-то заметил и повернул голову…

Куранты завершили часовой бег и принялись отбивать положенные одиннадцать ударов.

Прошло пять, десять, пятнадцать минут, но Панин так и не появился. Его помощник, в очередной раз посмотрев на часы, нерешительно постучал в дверь. Не услышав ответа, он вошел в кабинет и вскрикнул от неожиданности: посреди комнаты с пробитой головой лежал мертвый начальник. Сейф был открыт и пуст.

Глава 1

10 августа 1941 года

Алексей Казарин стоял на площади перед Курским вокзалом и вдыхал утренний запах родного города. Он только что вернулся в Москву, в которой не был три долгих года. Чем больше смотрел Лешка по сторонам, тем меньше узнавал столицу. Аэростаты в небе, полупустые улицы, заклеенные крест-накрест окна, бумажный мусор вдоль тротуаров, плакаты «Не болтай!» с девушкой в платочке, приставившей ко рту палец, – все это было так непохоже на тот город, который Казарин покинул с вещмешком за плечами. Тогда в 38-м Москва улыбалась ему криками морожениц, звоном трамваев, веселыми, какими-то бесшабашными гудками автомобилей. Теперь все стало по-другому. Даже моторы машин, казалось, работали тише. А главное – резко изменились сами москвичи. Тревога чувствовалась во всем: в торопливости походки, в лицах, даже в серых тонах одежды.

Сам Казарин был одет в военную форму летчика с голубыми петлицами лейтенанта. Одной рукой Алеша держал легкий фанерный чемоданчик, а другой опирался на палочку, которой очень стеснялся.

Через некоторое время около Алешки остановился черный лакированный «Паккард», из которого вышел Владимир Константинович. Отец и сын крепко обнялись…

 

Несмотря на ранний час, в городе уже кипели оборонительные работы. Некоторое время отец и сын ехали молча.

– Да, город не узнать, – оглядывая проносившиеся за окном улицы, наконец сказал Лешка.

– Я думаю, это только начало! – грустно ответил отец.

Машина свернула на набережную Москвы-реки и понеслась в сторону Кремля.

– Пап, а правда, что правительство будет эвакуировано из Москвы?

– А вот это, мил-человек, не нашего с тобой ума дело…

Впереди показались очертания Москворецкого моста и контуры Беклемишевской башни. Алексей обернулся к отцу:

– Кремль бомбили?

Казарин-старший кивнул:

– В Арсенал попали, семьдесят человек наших убило… Сам все увидишь… Что с ногой?

– А что говорить? – нехотя проворчал Лешка. – Ходить, сказали, буду и бегать тоже. А вот с авиацией придется, похоже, проститься.

Отец тихо присвистнул.

– Да ладно, пап, Красная Армия найдет мне применение. Видишь, какие дела творятся.

– То-то и оно… Сколько отпуска-то дали?

– Как положено – неделю, включая дорогу.

Возле Водовзводной башни машина свернула с набережной и остановилась у Боровицких ворот. Подошедший офицер, прежде чем заговорить, внимательно осмотрел салон.

– Документы.

Казарин-старший протянул удостоверение.

– Это и есть ваш сын?

– Он самый…

Офицер посмотрел на Алешу и коротко скомандовал:

– Товарищ лейтенант, ваши документы!

Алексей протянул офицерскую книжку.

– Обязательно явитесь в комендатуру отметиться.

– Есть!

 

Машина въехала на территорию Кремля, миновала Оружейную палату, повернула налево во внутренний двор Большого Кремлевского дворца и притормозила возле Боярского подъезда. Отец и сын поднялись на третий этаж, прошли по «Чугунному» коридору и остановились у четвертой двери. Отец отпер дверь и вошел в комнату.

– Ну что ж вы, сударь? Так и будете стоять на пороге?

Лешка не торопился входить. Он погладил косяк, хранивший карандашные отметинки роста, и только после этого вошел в квартиру. Помещение, в котором жили Казарины, только на первый взгляд было обычной квартирой. Всего две маленькие комнатки и кухня. Но окна выходили во двор Большого Кремлевского дворца, сверху располагался Теремной дворец – первые каменные жилые покои, за углом – знаменитая Боярская площадка. Правда, Лешка привык ко всему с детства и не особо замечал окружающую обстановку. Мебели в их квартирке было совсем немного: две железные кровати, круглый стол, на котором стоял графин с водой, буфет с посудой, несколько стульев – вот в общем-то и все, что характеризовало быт Казариных.

В одной из комнат гордо возвышалась единственная достопримечательность их скромного жилища – старинный стеллаж красного дерева, на котором размещались книги. Книг было много, но, как и до его отъезда, все они строго разделялись на три группы: медицина, археология и история. В этом отец был педант. И Лешку приучил ставить прочитанную книгу в отведенное для нее место. На стеллаже непривычно пустовала лишь верхняя полка.

– А куда подевался радиоприемник? – спросил Лешка.

– Пришлось сдать. Приказ Совнаркома.

– Зачем?

– Боятся, что мы с тобой станем жертвами вражеской пропаганды.

Отец тем временем налил таз с водой и взял полотенце.

– А ну, снимай сапоги – я ногу твою обследую.

Лешка сел на кровать, снял яловый сапог и завернул брючину галифе. Отец ощупал колено сына, на котором алел широкий шрам, тяжело вздохнул и достал из ящика какую-то мазь.

 

Лешка отбросил показную суровость и тихо попросил:

– Бать, не томи. Давай приговор.

Но Казарин-старший молча смазал поврежденное место, крепко перетянул бинтом и поднялся.

– Ну?

– Что «ну»? Через неделю будешь бегать, как братья Старостины. Это я вам, сударь, гарантирую.

Лешка облегченно вздохнул.

– А авиация?

– Найдется кому летать.

Отец вытер руки и вдруг спросил:

– Как там Василий? Небось, не роняет самолеты, как некоторые?

Вот чего не хотелось Лешке, так это ворошить ту глупую историю. Дурацкий спор с Васькой, похоже, навсегда зачеркнул его летное будущее. Безрассудный риск привел к аварии, и если бы не парашют…

Лешка надел сапог и хмуро ответил:

– Василий Сталин – как положено: отличник боевой и политической… Вот увидишь, скоро будет полком командовать. – Говоря это, Алексей подошел к стеллажу и небрежно взял томик «Археология СССР». – Оставил все-таки? – спросил он с укоризной.

Отец молча кивнул.

– Зря! Говорил тебе – выброси. С этим покончено раз и навсегда. И бесповоротно!

– Ну и хорошо. Сам теперь и выбрасывай…

Алексей машинально стал перелистывать книгу и вдруг наткнулся на фотографию. На него, улыбаясь, смотрела Таня Шапилина. В руках – коньки, в глазах – безмятежное счастье. На обороте надпись, сделанная Танькиной рукой: «Александровский сад. Зима 1938».

Лешка помолчал немного и поднял глаза на отца. Но тот сделал вид, что ничего не заметил.

– Пап, я сделал свой выбор и ни о чем не жалею.

Глава 2

Утром следующего дня Лешка Казарин помогал отцу в правительственном гараже. Он и в детстве не один раз бывал в этих боксах. В такие дни, помогая копаться в моторах, чистить детали или накачивать шины, Лешка чувствовал себя почти взрослым. Иногда ему попадало за нерасторопность от отцовских сослуживцев, но он не хныкал и жаловаться отцу не ходил.

Знал, что в гараже его любили, а если гоняли, то это так, для порядка. Как же иначе? Доверяй, но проверяй. Лешке доверяли, в противном случае не узнал бы он, что в одном из боксов гаража особого назначения расстреляли в 18-м году Каплан – эту гадину, стрелявшую в Ленина. Слышал Казарин и смачный рассказ старого водителя о том, как упал в обморок поэт Демьян Бедный, напросившийся посмотреть казнь. Все это происходило когда-то здесь, в небольшом дворе бывших царских конюшен, пристроенных к подножию Потешного дворца.

Неожиданно кто-то из водителей произнес:

– Ничего себе! Шапилин!

Казарин-старший отложил инструмент и посмотрел в сторону арки, ведущей на Коммунистическую. С ее стороны к ним приближались несколько человек в военной форме. Впереди шел Петр Саввич.

Все бросили работу, и только Алешка продолжал натирать и без того блестящий бампер «Паккарда». Грозный и всемогущий Шапилин направился прямо к нему и остановился в ожидании, что лейтенант, заметив его, как и все в гараже, вытянется по стойке «смирно!». Однако этого не случилось. Лешка, быстро отдав честь, продолжал работать как заведенный. Такого нарушения субординации в гараже давно не помнили. Наступила зловещая тишина.

Шапилин с издевкой спросил:

– Что, офицер, повышаешь квалификацию?

Сопровождающие подобострастно засмеялись, желая подчеркнуть остроумие своего начальника.

А Шапилин продолжал измываться:

– Ну что ж, объявляю благодарность.

Алексей не спеша отложил тряпку, вытер руки и тихо с вызовом произнес:

– Служу Советскому Союзу. – Его взгляд был спокоен.

И тут от шапилинской выдержки не осталось и следа: Петр Саввич побагровел и закричал на весь гараж:

– Твои ровесники кровь на фронтах проливают, а ты, значит, машинку трешь?

Казарин-старший решил заступиться за сына:

– Понимаете, Петр Саввич, у него ранение…

– А тебя, товарищ Казарин, не спрашивают! – грозно рявкнул Шапилин. Но вдруг улыбнулся и снисходительно добавил: – Мы с твоим сыном сами разберемся. Правда, Лешка?

Эта неожиданная улыбка и добрые интонации Петра Саввича смутили Алексея. Слишком уж легко все обошлось. Шапилин его, мягко сказать, не любил, и Казарин об этом не забывал. На всякий случай он кивнул и строго по-военному ответил:

– Так точно.

Шапилин прищурился. Поняв, что Лешка явно предпочитает официальный язык общения, он скомандовал:

– Тогда приказываю завтра явиться ко мне по вопросу дальнейшей службы.

Не дожидаясь ответа, он махнул рукой своему окружению и двинулся к выходу. Но голос Лешки заставил его остановиться:

– Я иду на фронт!

Гараж, затаив дыхание, следил, что будет дальше.

Шапилин, не оборачиваясь, бросил через плечо:

– Завтра в девять ноль-ноль у меня в кабинете. Опоздаешь хоть на минуту – пойдешь под арест.

Отец попытался дернуть сына за рукав, но тот отмахнулся.

– Не имеете права!

Петр Саввич медленно повернулся, осмотрел Казарина с ног до головы, затем также внимательно изучил фигуру его отца и, чеканя каждое слово, процедил:

– Я все имею!

 

Лешка был в ярости. Он хотел еще что-то сказать, но в этот момент в гараж зашла… Таня. Красивая, высокая, одетая как актриса кино – она не шла, а летела по воздуху. Так по крайней мере в тот момент показалось Казарину. Его сердце сначала замерло, а потом забилось с неестественной силой. Старые чувства, воспоминания из прошлого, обиды и горести прошедших лет – все это разом нахлынуло на Лешку.

Таня подошла к отцу, взяла его под руку и, улыбнувшись, поздоровалась с Алексеем:

– Ну, здравствуй, Алеша.

Выдержать ее взгляд Лешка оказался не в состоянии. Он опустил голову, зачем-то вытер грязной тряпкой руки и холодно ответил:

– Здравствуй… те.

Это уважительное обращение на «вы» прозвучало как пощечина. Таня побледнела.

– С каких это пор мы на «вы»?

Но Лешка ничего не ответил и начал сильнее прежнего натирать хромированные детали «Паккарда».

В глазах у Тани появились слезы. Она беспомощно, как-то по-детски, посмотрела вначале на отца, затем на Владимира Константиновича и вдруг быстро пошла к выходу.

Лешка готов был провалиться на месте. Сколько раз он представлял себе эту встречу, сколько готовил для нее нужных и ненужных слов! А вышло все так глупо и нелепо! В какой-то момент он даже хотел окликнуть ее и извиниться, но звук удаляющихся шагов перечеркнул все.

Прежде чем отправиться вслед за дочерью, Петр Саввич сделал шаг в сторону Алексея:

– Дурак…

Шапилин хотел еще что-то сказать, но лишь махнул рукой и стремительно вышел из бокса.

Когда он скрылся в арке, все потихоньку вновь принялись за работу. А Владимир Константинович подошел к сыну и тихо сказал:

– Себя не жалеете, мил-человек, подумали бы об отце.

Лешка ничего не ответил, продолжая с усердием драить капот.

Отец наклонился к нему:

– Пойдешь?

– Пойду… – кивнул Лешка и добавил: – … в военкомат.

Старший Казарин со всего размаха бросил тряпку на землю. Лешка удивленно посмотрел на отца.

– Папа, мне не нужна ничья забота…

– Это не забота, сынок. Неужели не понял? Ты ему нужен…

Глава 3

Проснулся Лешка рано от мягкого перезвона кремлевских курантов и гвалта ворон за окном.

За три года он отвык от этих звуков, которые в детстве и юности попросту не замечал. Какое-то время он, улыбаясь, с удовольствием прислушивался к подзабытому кремлевскому шуму, пока не вспомнил вчерашнюю сцену в гараже. Казарин тяжело вздохнул, откинул одеяло и поплелся в ванную приводить себя в порядок.

А в 8.45 он, опираясь на палочку, уже входил во второй подъезд бывшего Сенатского корпуса. Мимо него пробегали люди с озабоченными лицами, кто-то носил коробки с бумагами, солдаты таскали опечатанные ящики с документацией – все говорило о том, что Кремль готовился к эвакуации. Пройдя лабиринтами длинных, довольно невзрачных коридоров, Лешка вошел в приемную Шапилина. Ему навстречу из-за тяжелого письменного стола поднялся средних лет майор.

Алексей четко, по-военному, отрапортовал:

– Лейтенант Казарин прибыл по вызову!

– В курсе! Проходи. Петр Саввич тебя ждет.

Майор открыл двойную дверь, и Лешка, набрав полную грудь воздуха, шагнул вперед.

 

Генерал сидел за столом в самом конце своего огромного кабинета. Лешка приготовился еще раз по-военному доложить о себе, но Шапилин кивнул на стул.

– Не нужно. И без тебя этого хватает. Садись.

Лешка прошел к столу и, сев на крайний стул, уставился в одну точку. Шапилин выдержал паузу:

– Обижаешься за вчерашнее? Вижу, что обижаешься. Ну, брат ты мой, по-другому нельзя… Считай, что это проверка. А вдруг ты стал сукиным сыном – шкуру свою от фронта бережешь? Знаешь, сколько таких тут ходит?

Алексей даже не шелохнулся.

– Все, что касается Татьяны… сами разберетесь.

Алексей продолжал молча рассматривать царапины на полировке громадного стола.

Вздохнув, Шапилин встал с кресла и подошел к окну.

– Видишь, какие дела творятся? Принята команда на эвакуацию.

Во дворе грузовики загружались ящиками и коробками.

Шапилин сквозь зубы прошипел:

– Крысы! Завтра фриц подойдет к Москве – все эти твари как крысы побегут. А мы останемся!.. Останемся, Леха?

Алексей поднялся со стула и твердо ответил:

– Моя задача служить там, где я нужен, то есть на фонте, в авиации.

Глаза Шапилина сделались холодными как сталь.

– Реши мне, друг ситный, такую задачу. Представь себе, что человек заходит в свой кабинет. За дверью остается охрана. А через несколько минут человека того находят с пробитым черепом. Окна закрыты изнутри, в комнате никого нет, но человек – мертвый. Когда и как это могло произойти?

Алексей поднял голову:

– Это случилось здесь, в Кремле?

– Допустим.

Шапилин вдруг стремительно подошел к нему, подвинул стул поближе, сел, подался вперед и зашептал:

– Два дня назад тут, в Кремле, убит мой заместитель…

… О том, что вернулся Леша Казарин, Вера Чугунова узнала от Тани. Та позвонила ей и, захлебываясь от счастья, минут тридцать говорила только о нем. Даже вспомнила, как ездила к Казарину в Качу через полгода разлуки, как случайно увидела его возле проходной с другой девушкой, как, рыдая, бежала обратно на вокзал, хотя теперь уверена, что это была обычная курсантская увольнительная. Тем более рядом шел Вася Сталин и тоже не один.

То, что за этой прогулкой ничего серьезного не стояло, Вера знала. Ведь после возвращения из Качи Таня очень быстро вышла замуж, и хотя развелась уже через три месяца, Вера посчитала возможным написать Казарину письмо. Только вот когда получила ответ, несколько месяцев не могла прийти в себя. Ей хватило душевных сил не прервать отношений с Шапилиной, хотя первое время она готова была ее убить. Ведь о Танькином замужестве Казарин в тот момент уже знал, но все равно писал, что никого, кроме Тани, для него не существует. Извинялся, нес какую-то чушь про школьную дружбу…

И вот теперь этот звонок, после которого сидеть дома Вера уже не могла. Почти час она гуляла по Александровскому саду, ничего не слыша и не видя вокруг. Из задумчивости ее вывел голос Левитана. Репродуктор висел на углу улицы Горького. Вокруг толпился народ.

– В течение ночи на двенадцатое августа наши войска продолжали вести бои с противником на Кексгольмском, Сольцском, Смоленском, Коростенском и Уманском направлениях. На остальных направлениях и участках фронта крупных боевых действий не велось. Корабли и авиация Краснознаменного Балтийского флота одиннадцатого августа уничтожили четыре торпедных катера и два транспорта противника. Исключительную отвагу и находчивость проявил в бою красноармеец Середа. Немецкий танк огнем своего пулемета мешал продвижению нашего взвода. Тогда отважный красноармеец подкрался к вражескому танку, быстро вскочил на него и сильным ударом топора согнул ствол пулемета. Взвод ринулся в атаку. Немецкий танк был захвачен.

Толпа одобрительно загудела:

– Молодец Середа!

– Так им и надо, гадам фашистским!

– Позвольте, но ведь если наши оставят Смоленск?! Это же совсем рядом! – крикнул какой-то интеллигентного вида мужчина. – Если они за полтора месяца до Смоленска…

– Заткнись, гнида паникерская, – резко оборвали его.

– «Заткнись не заткнись», а говорят, что Сталин приказал в Москве заводы и мосты взрывать, – пробубнила пожилая женщина.

Вера опустила голову и побрела в сторону Кремля…

 

Петр Саввич продолжал в упор смотреть на Казарина.

– И мало того: пропал важнейший документ – план эвакуации ценностей Кремля, который доверен лично мне. А через три дня – доклад у Верховного. Если документ не отыщется, у меня только один путь, – Шапилин многозначительно похлопал себя по кобуре. – Ну, как тебе история?

 

Лешка пожал плечами:

– Запутанная.

– То-то, брат. Держи…

Казарин с недоумением взял в руки красное удостоверение, раскрыл и прочел: «Помощник коменданта Кремля по особым поручениям».

– Так теперь именуется твоя должность.

Алексей еще раз посмотрел в документ и растерянно произнес:

– А как же фронт?

Шапилин стукнул кулаком по столу:

– Достал ты меня, Казарин! Сказано тебе – служить будешь тут, при мне. Вот папка с делом, ключи от панинского кабинета. Завтра изложишь свои соображения. Нужна мне сейчас твоя голова, нужна, понимаешь?…

Лешка открыл было рот, но Шапилин рявкнул:

– Кругом! Марш!

Алексей вышел из кабинета злой и совершенно сбитый с толку. Чего угодно ожидал он от этой встречи…

«Сыщик хренов, – подумал он про себя. – Ничего себе, влип! Впрочем, это даже любопытно…»

Шапилин сам давал хорошую возможность утереть себе нос. Лешка представил себе, как положит Петру Саввичу на стол материалы расследования, подписанные так: «Лейтенант Казарин – сын простого водителя». Вот тогда этот паразит вспомнит свои слова, сказанные три года назад.

«А фронт? Фронт ведь от меня никуда не денется, – успокоил себя Лешка. – Ну, завалю я это дело. И что? Прямой наводкой на передовую!»

С этими мыслями Казарин попросил майора в приемной показать, где находится панинский кабинет, спустился по лестнице на первый этаж и оказался перед опечатанной дверью, над которой все еще поблескивала дощечка с надписью: «Заместитель заведующего особым сектором ЦК Панин С. П.».

Лешка нашарил в кармане связку ключей, вставил один в замочную скважину и распахнул дверь. Спертый воздух ударил в нос. Казарин громко чихнул и вошел.

 

В кабинете Панина стояла тишина. Лешка осмотрел все углы, открыл и закрыл сейф, представил, как лежало тело, прикинул, откуда могли нанести удар. И ничего не понял. Опыта таких расследований у него не было. Не считать же таковым ту давнюю историю с алмазами…

– Ну, спасибо, Петр Саввич, удружили, – пробормотал Казарин себе под нос, но осматривать кабинет не бросил.

Следующим объектом был старый книжный шкаф. В нем на полках лежал толстый слой пыли. Ну, лежал и лежал. Правда, в одном месте Лешка обнаружил небольшой островок, на котором пыли не было. Там явно что-то стояло совсем недавно. Казарин даже потрогал пальцем это место, но, спохватившись, чертыхнулся и закрыл шкаф. Затем он сел на диван и решил поговорить с умным человеком, то есть с самим собой. «Ну что, великий сыщик, все, спекся? Иди к Шапилину и отказывайся. Скажи, что это не твоего ума дело», – с тоской рассуждал Лешка, но тут он отчетливо представил насмешливые глаза Петра Саввича. Представил, скрипнул зубами и приказал себе все начать сначала.

«Итак, пропал важнейший документ – план эвакуации ценностей Кремля. Это первое!»

Начало было неплохое. Однако дальше ничего путного в голову не приходило. Казарин почесал затылок, но и это не помогло.

«Что ж там дальше?» – мучительно соображал он, перебирая в голове сюжетные коллизии «Этюда в багровых тонах» и «Убийства в Восточном экспрессе».

«Мотив! – мелькнуло в его голове. – Какой же мотив? Кому нужен этот чертов документ? Впрочем, понятно кому… А если нет? А если он находится где-то здесь и Панина убили за что-то другое?»

И тут Казарин вспомнил про папку, которую все это время сжимал под мышкой. Он раскрыл ее и пробежал глазами три тонких листочка. В них излагались скупые факты, выявленные предварительным расследованием, из которых следовало, что Панин, получив документ от Шапилина, никуда не заходя, отправился к себе в кабинет. Охранник провел его до дверей и не выходил из приемной ни на шаг. Главная загадка: откуда появился преступник и куда исчез?

«Надо прежде всего решить эту задачу», – резюмировал Казарин и обследовал дверь. Ничего особенного он не обнаружил и перешел к единственному в комнате окну. Подергал фрамугу и очень скоро убедился, что в окно преступник тоже выпрыгнуть не мог. Оно было закрыто изнутри. Да и пожелтевшая бумага, которой заклеивали окно на зиму, наглядно демонстрировала, что его уже давно никто не трогал. Кроме того, напротив, прямо на кремлевской стене, размещался пулеметный расчет. Влезть или вылезти незамеченным через окно панинского кабинета не было никакой возможности.

«Ерунда какая-то, – еще больше взвинтил себя Лешка. – Получается, что убийца растворился в воздухе, или он был в сговоре с охранником, или охранник все-таки куда-то отходил…»

Казарин раздраженно сплюнул, поняв, что чем дальше, тем больше запутывается. Оглядевшись еще раз, он вышел из кабинета, захлопнув за собой дверь.

Глава 4

Через час Лешка сидел в отдельной комнате и заметно нервничал. Допрос он никогда в своей жизни не проводил, поэтому беспрерывно курил. Дверь открылась, в комнату зашел человек в военной форме, положил перед Казариным канцелярскую папку с тесемками и так же молча вышел. В папке находились какие-то бумаги, стенограмма допроса и личная карточка офицера охраны Горюнова с его фотографией…

А через пятнадцать минут дверь опять распахнулась, и в комнату ввели человека в наручниках.

– Арестованный Горюнов доставлен, – отрапортовал конвоир, затем усадил арестованного на стул в углу и замер в ожидании дальнейших распоряжений.

Перед Лешкой сидел молодой парень с сильно исхудавшим лицом. Форма на нем висела мешком: сказывалось отсутствие ремней. Глаза запали и выражали лишь апатию к происходящему. Распухшие губы и нос свидетельствовали о недавнем допросе с пристрастием.

– Снимите, пожалуйста, наручники, – попросил вежливо Казарин. Он еще не привык раздавать команды и поэтому несколько робел.

Конвоир повиновался.

– Вы свободны.

Сержант отдал честь и вышел.

– Давайте знакомиться. Меня зовут Алексей… – Вспомнив, что он теперь лицо официальное, Лешка добавил: – Алексей Владимирович Казарин. Моя задача – разобраться в этом запутанном деле. Я ясно излагаю?

Арестованный Горюнов испуганно заморгал слезящимися от яркого света лампы глазами.

– Я во всем признаюсь. Только скажите, что подписать?

Слезы покатились по его щекам. От неожиданности Алексей отвел взгляд и тихо произнес:

– Успокойтесь, успокойтесь, Горюнов. В чем вы признаетесь?

– Во всем. Вам лучше знать.

Лешка подошел к арестованному, заметил, как тот в испуге вжал голову в плечи, и протянул ему папиросы. Горюнов дрожащими руками взял одну, закурил, после чего немного успокоился.

– Давайте обо всем по порядку. Что входило в ваши обязанности как помощника Панина?

Горюнов затравленно глядел на молодого следователя.

– Так сразу и не скажешь… Да, в общем, все. Бумаги, машину заказать, отвезти-привезти чего-нибудь. Все не упомнишь.

– В тот день в двадцать два пятьдесят вы вышли с Паниным с совещания и направились в его кабинет. Так?

Горюнов напрягся, вспоминая.

– Так.

– Примерно в двадцать два пятьдесят пять вы оказались в приемной. Что было дальше?

– В том-то и дело, что ничего…

Горюнов попытался пододвинуть табурет поближе к столу, но не смог этого сделать: он был намертво прикручен к полу.

– Панин, Сергей Порфирьевич, встретился с товарищем Шапилиным, получил от него какую-то папку, и мы пошли к себе. Ну, вы понимаете?

Лешка кивнул.

– Потом Сергей Порфирьевич приказал распорядиться насчет машины. Он собирался работать на даче. Затем зашел в кабинет и… все.

Казарин вновь кивнул.

– Вот вы мне не верите, а так все и было, честное слово.

Лешка улыбнулся.

– Верю. Я даже знаю, почему вы ничего не слышали.

Горюнов удивленно посмотрел на странного следователя.

– Меня интересует другое: выходили ли вы из приемной с того момента, как вошли в нее с Паниным, до того момента, когда обнаружили тело?

Горюнов заволновался.

– А как надо ответить?

Лешка опешил.

– Что значит «как»? Правдиво.

Горюнов опять заморгал глазами.

– У вчерашнего следователя своя правда, у вас своя.

Казарин вздохнул и сел на стул.

– Горюнов, я не собираюсь вас бить. Мне нужно знать, отходили ли вы, скажем, по нужде. Ведь могло такое быть?

Арестованный отрицательно замотал головой.

– Детьми клянусь: сидел, как пес на цепи, и ждал…

Лешка устало затушил окурок.

– Когда вошли, что-нибудь необычное заметили? Ну, кроме трупа, конечно.

Горюнов вновь замотал головой.

– Нет, мертвая тишина. Одно скажу точно, – неожиданно зашептал арестованный, – как будто досками гнилыми пахло…

– Досками? – переспросил Казарин.

– Угу. Гнилыми.

 

Спустя полчаса Казарин подошел к Арсеналу, где в уцелевшей после бомбежки части продолжал размещаться Кремлевский полк. Дорогу ему преградил дежурный офицер.

– Что надо, лейтенант?

Лешка показал удостоверение, которое выписал ему Шапилин. Изучив его, офицер коротко отдал честь. Лешка в ответ улыбнулся.

– Послушай, некогда церемониться. Где у вас тут караульный журнал?

– А чего ищешь-то, лейтенант Казарин?

– Мне нужен развод, дежуривший на стене со стороны Никольских ворот в ночь с десятого на одиннадцатое.

Офицер зевнул.

– Чего их искать? Это мое дежурство и было. Иди в казарму. Третья койка у окна – рядовой Рясков. Койка сверху – рядовой Яновский. Да пойдем, я тебе их сам разбужу. Случилось чего? – уже на ходу спросил дежурный.

– Да нет! Кое-что узнать надо.

Они зашли в казарму, где в темноте раздавался молодецкий храп. Найдя положенные койки, дежурный растолкал спящих.

Рядовые, увидев офицеров, вскочили и вытянулись по струнке.

– Вольно, вольно, бойцы…

Дежурный внимательно посмотрел на перепуганных солдат, затем перевел умные глаза на Казарина.

– Ну чего, я пошел?

Лешка кивнул и, сняв фуражку, приказал солдатам:

– Садитесь.

Оба парня опустились на нижнюю койку и сонными глазами уставились на Казарина.

А тот удобно устроился на подоконнике и начал:

– Значит так, орлы. Я буду вам задавать вопросы, а ваше дело вспоминать и отвечать ясно и прямо. Договорились?

– Так точно, товарищ старший лейтенант.

Лешка пригладил взъерошенный чуб.

– Вы дежурили с десятого на одиннадцатое. Так?

– Так…

– Что-нибудь было необычного в ту ночь?

Оба курсанта насторожились, но лишь пожали плечами.

– Ну же, братцы, напрягитесь.

– Да нет. Ничего такого.

– Точно? Ну же!

Парни только сопели и молчали.

Лешка вздохнул:

– Ладно, мужики, ложитесь спать.

Взяв фуражку, он поднялся и медленно направился к выходу. Курсанты переглянулись, и один из них шепотом окликнул Казарина:

– Товарищ лейтенант, а вы смеяться не будете?

Лешка тут же вернулся назад.

– Слово офицера.

– Ну, тогда дело было так… Сидели мы, значит, на точке – рядом с зубцами. Ну и от нечего делать развлекали друг друга байками всякими, страшилками. А Саня возьми и вспомни ту самую легенду о монахе, которого Малюта Скуратов замуровал и который все бродит и не может успокоиться. В общем, довели друг друга. Ну а тут, как водится, шорохи какие-то донеслись и скрип двери железной. Глядим, а на стене Первого корпуса тень в капюшоне. Да так ясно – прямо как живая. Одно-то мгновение и видели. Но страху натерпелись. Жуть, одним словом. Ну, мы с Саней хоть и комсомольцы, но честно скажу – начали истово креститься. Это уж потом друг над другом потешались, когда из караула возвращались.

Лешка честно и до конца выслушал рассказ.

– И это все?

– Все. – Парень с обидой посмотрел на Казарина. – Вот вы улыбаетесь, а мы такого натерпелись…

Из казармы Лешка шел разочарованный. Уж кто-кто, а он легенду о замурованном монахе знал наизусть.

Глава 5

Утром Казарин направился в морг, чтобы поговорить с судмедэкспертами, обследовавшими тело Панина. Совсем недалеко от Боровицких ворот Алексей столкнулся со странным человеком. Мужчина держал в руках три трубы, очень похожие на граммофонные. Он периодически прикладывал их к ушам и прислушивался к тому, что творится вокруг. Лешку поразил забавный вид чудака. Он не сразу понял, что это и есть один из «слухачей». Люди эти через свои звукоуловители обнаруживали приближение немецких самолетов.

– Эй, друг, дай послушать! – попросил Лешка акустика.

«Слухач» медленно повернул голову в его сторону и что есть силы заорал:

– Вали отсюда! Сейчас начнется!

Лешка даже не успел обидеться. В воздухе послышался прерывистый звук электросирен, усиленный короткими гудками фабрик и заводов Замоскворечья. И тут же в небе со стороны Калужской заставы появилась стая «фоккевульфов» и «юнкерсов».

Немцы летели необычно низко. Тени самолетов зловеще скользили по стенам домов и по лицам растерявшихся людей. Первая бомба ухнула где-то за Музеем Пушкина. И только тогда все бросились врассыпную.

Второй снаряд взорвался на углу Волхонки и улицы Фрунзе. И вдруг Лешка с ужасом увидел, как именно в ту сторону побежали девушка с ребенком и пожилая женщина. Крик Казарина заставил их на мгновение остановиться. Старуха упала на землю, а мать с девочкой бросились со всех ног к ближайшему дому, чуть не угодив под несущуюся во весь опор полуторку. В небе опять загудели двигатели – в дело вступила вторая пара немецких «юнкерсов». Главным объектом новой атаки была зенитная установка, стоявшая напротив Дома Пашкова. Пикирующий самолет открыл огонь, когда в два прыжка оказавшись на середине улицы, Лешка схватил мать с дочкой и потащил их в сторону от дороги. Мостовую вспороли две дорожки разрывов от пулеметных очередей.

Одна пропахала асфальт в том месте, где только что стояли мать с ребенком. Другая прошла по мешкам, защищавшим зенитку, и разорвала гимнастерку на груди одного из артиллеристов.

Сам плохо соображая, Лешка успел бросить подопечных на асфальт и накрыть сверху своим телом. Раздался грохот, и в двух десятках метров от них рухнул дом, к которому еще несколько секунд назад бежали девушка с ребенком.

Когда Казарин поднял голову, он лишь успел увидеть, как блеснули сквозь густую пыль немецкие кресты и самолеты скрылись за домами. Где-то в районе Арбата прогрохотало еще пять взрывов, после чего наступила зловещая тишина.

Выждав немного, Алексей помог подняться обессилевшей от страха мамаше, смахнул пыль с головы девочки, подмигнул ей и, нахмурив для убедительности брови, строго сказал:

– Запомните, гражданка, когда бомбят – дуйте от дома подальше. Или кирпичом убьет, или стеной завалит…

 

Оглушенная взрывами женщина только кивала. Казарин поднял с земли планшетку, еще раз подмигнул испуганному ребенку и зашагал по улице.

До морга, который помещался на улице Грановского, Лешка дошел пешком. Судмедэксперт внимательно изучил его удостоверение и только после этого повел темными коридорами в дальний конец морга.

Казарин первый раз в жизни находился в подобном месте. Гнетущая обстановка и запах формалина повергли его в состояние шока. А когда судмедэксперт подошел к одному из столов и откинул простыню, Лешка чуть не потерял сознание. Перед ним лежал совершенно голый человек с пробитой головой.

– Чем это его? – пробормотал Казарин, опираясь рукой о край стола.

Медик равнодушно хмыкнул:

– Весьма странный предмет… Имеет острый край и весит килограмма три-четыре…

Он откинул у трупа волосы со лба, отчего начинающего следователя чуть не стошнило.

– И что примечательно, – деловито продолжил медик, – в лобно-теменной области, в месте перелома, углубление, как будто от круглого набалдашника.

– Набалдашника?

– Не могу сказать точно, но очень похоже на то. Может, тростью ему по голове съездили, может, еще чем.

Казарин принял к сведению информацию.

– Других повреждений на теле не обнаружено?

– Да вроде бы нет.

Лешка еще раз оглядел тело.

– Не ищи, все равно ничего не найдешь. Мужику достался такой удар, что все остальное уже не имеет значения. Будь уверен…

 

Оказавшись на улице, Лешка не мог надышаться.

Пройти напрямую в Кремль Казарину не удалось. После бомбардировки Моховую перегородили в нескольких местах, и пришлось идти в обход.

В витринах гостиницы «Москва» его взгляд привлекли карикатуры с изображением паникеров и болтунов. Под ними помещались надписи: «Болтун – находка для шпиона. Вот типы разного фасона», «Язык длины необычайной. Может сболтнуть и военную тайну», «Вот два уха с обеих сторон. Влетает муха, вылетает слон». Но больше всего Лешке понравилась карикатура, под которой было написано: «Очки розовее розочек. Шпионов-волков принимает за козочек». Казарин рассмеялся. Ему почему-то вспомнился поэт-милиционер, читавший стихи собственного сочинения и мешавший караулить Когана.

 
Когда товарищ Сталин ведет страну вперед,
Ты должен быть из стали, любить жену, народ… —
 

пробормотав эти нетленные строки, Казарин вначале замотал головой от удовольствия, затем произнес: «Глубоко!» – и расхохотался, спугнув двух девушек, проходивших мимо…

Глава 6

После доклада секретаря Казарин зашел в кабинет Шапилина и застал начальника за чтением какой-то бумаги.

– Вот сволочи! – выругался Петр Саввич.

Лешка чуть не принял это на свой счет.

– Гляди… Вот как о нас «за бугром» думают!

Генерал сунул ему под нос вырезку из английской газеты. Сбоку аккуратно был наклеен перевод: «… по мнению английских консьержек, СССР сможет оказывать сопротивление немцам не более трех месяцев».

– Как тебе?

Казарин пожал плечами:

– А вот все дворецкие считают, что четыре. Кому будем верить, Петр Саввич?

– Все остришь?

Шапилин пристально посмотрел на Лешку и только сейчас увидел, что гимнастерка Казарина покрыта пылью и известкой.

– Где это тебя так?

– Под бомбежку попал.

Шапилин озабоченно нахмурился.

– Новости есть?

Казарин кивнул и начал свой доклад:

– Я побывал в морге. Судмедэксперт говорит, что Панина ударили весьма странным предметом. Все! Насчет самого убийства… – Лешка выждал эффектную паузу и произнес: – Убийство произошло во время боя курантов, кабинет Панина совсем рядом, в приемной была открыта форточка, поэтому Горюнов ничего и не услышал. А уйти убийца мог только по черному ходу.

Шапилин секунд тридцать обдумывал сказанное:

– Про куранты мы как-то не подумали. А вот насчет черного хода – это ты пальцем в небо. Нет такого. Это мы точно проверили.

– Значит, плохо проверяли.

Шапилин взорвался:

– Ты еще будешь учить: «плохо» – «не плохо»…

– Тем не менее, – настойчиво продолжил Лешка, – Горюнов ни в чем не виноват. Он действительно ничего не слышал. Его можно лупить и дальше. И он признается во всем, о чем мы его попросим. Только план от этого вряд ли отыщется…

Шапилин опустился в кресло и озабоченно забормотал:

– Стоп-стоп-стоп! Бред какой-то. Черный ход есть – но его нет…

– Кабинет Панина на первом этаже, – пояснил Казарин. – Убийцей мог быть только тот, кто знает расположение подвалов и имеет туда доступ. И еще: убийца не предполагал, что Панин вернется в кабинет ночью, а стало быть, не знал, что тот принесет с собой план эвакуации.

Петр Саввич внимательно выслушал Лешку и в недоумении развел руками:

– По-твоему, убийца не за планом приходил? Ты что несешь?! – Он покрутил пальцем у виска.

Лешка утвердительно кивнул.

– Ерунда какая-то получается: хоть и одиннадцать ночи, в Кремле полно народу, идет эвакуация, а он прется через какие-то подвалы в панинский кабинет, в котором и брать-то нечего. Бред!

Алексей почесал ухо:

– Есть одно соображение…

Шапилин нервно забарабанил пальцами по столу.

– Осмотр кабинета показал, что ничего, кроме документа, не пропало. Так?

– Так, – кивнул Шапилин.

– И это записано в отчете. Так?

– Ну, так…

Алексей вновь сделал многозначительную паузу:

– А кто составлял этот отчет? Откуда такая уверенность, что ничего не пропало?

Шапилин начал терять терпение:

– Да что пропало-то? Что?!

Алексей опять почесал ухо:

– Вот то-то и оно – «что». Например, то самое, что стояло в шкафу.

Шапилин приподнялся в кресле и сжал кулаки:

– Ты что, сукин сын, издеваешься? Я тебе что приказал искать? Я приказал искать украденный документ! А ты мне что за хреновину несешь?! «Подземные ходы, привидения, подвалы». Начитался романов!

– Про привидения я ничего не говорил, – начал оправдываться Лешка.

В это время в приемную отца зашла Таня Шапилина. Приемная оказалась пустой: отцовский помощник куда-то вышел. Она уже потянула на себя ручку первой двери кабинета, но в этот миг до нее донесся голос отца. Таня прислушалась.

Шапилин метался по кабинету:

– С чего ты взял, что из шкафа что-то пропало? Ну с чего?!

– Пыль там, Петр Саввич. А в одном месте чистый квадратик, островок без пыли. Что-то там стояло. Только вот что? – Лешка достал из папки протокол осмотра места происшествия. – В акте осмотра ничего не написано. Я понимаю, что мои доводы выглядят очень зыбко, но что-то ведь надо делать. Надо опросить охрану, секретарей, уборщиц. Они обязательно скажут, что же стояло на полке.

Шапилин по своей привычке стукнул кулаком по столу так, что подпрыгнул графин:

– Я тебе «опрошу»! Я тебе так «опрошу», что мало не покажется. Да ты пойми: я жив еще только потому, что САМ, – Шапилин ткнул пальцем в потолок и понизил голос, – о пропаже этого чертового плана не знает! Скоро, конечно, кто-нибудь доложит…

Генерал налил в стакан воды, судорожно начал пить, проливая воду на воротник, когда раздался телефонный звонок. Шапилин и Лешка молча уставились на разрывающийся аппарат. Петр Саввич сник и обреченно произнес:

– Ну вот, кто-то уже…

Он взял трубку и, немного успокоив дыхание, браво поздоровался:

– Здравия желаю, товарищ Поскребышев! Так точно… так точно… Есть! Уже иду!

Шапилин аккуратно положил трубку на аппарат и тихо прошептал:

– Пока пронесло.

Дежурная улыбка сползла с его лица, и по дрожащим рукам Лешка понял, что Петр Саввич находится в одном шаге от инфаркта.

– Можно идти, товарищ генерал? – тихо спросил Казарин.

Петр Саввич лишь махнул рукой…

 

Шапилина еле успела отскочить от двери. Но встреча была неминуемой, и для отвода глаз она схватила телефонную трубку. Казарин вышел из кабинета и замер при виде Тани, стоявшей к нему спиной.

– Да… Конечно… Как обычно… Ага… – Танька мастерски изображала диалог с невидимым собеседником.

В этот момент в кабинет вошел помощник Петра Саввича в сопровождении телефонного мастера.

– Понимаешь, я споткнулся о провод, а он и оборвался.

Оборванный провод от аппарата, по которому «говорила» Танька, валялся тут же на полу.

– Починим, – пробурчал телефонист и раскрыл свой чемоданчик.

Лешка постарался скрыть улыбку, надел фуражку и не торопясь вышел из приемной. А Танька со злостью шваркнула трубку на аппарат под удивленным взглядом телефониста.

Глава 7

Утро выдалось солнечное. Такое солнечное, что каждая хромированная деталь, каждый никелированный болтик на ручке, капоте и радиаторе сияли, словно от счастья. Машины ГОНа казались невероятными хищниками, выползшими из своих темных берлог. Вокруг них суетились люди, готовясь к обычному рабочему дню. Владимир Казарин с иронией наблюдал, как молодой водитель с остервенением натирает тряпкой капот своей машины.

– Дыру протрешь, Крутиков! Разве так с другом обращаются? Дай-ка сюда…

Казарин взял тряпку, лихо свернул ее определенным образом и артистично провел по капоту. Мягкая фланель побежала по крутым бокам «Паккарда». Неожиданно за спиной раздался голос:

– Дыру протрете, Владимир Константинович!

Казарин обернулся и не заметил, как хитро заулыбался Крутиков. Позади, щуря близорукие глаза, стоял Варфоломеев. Приветливая улыбка озаряла его лицо. Казарин кивнул в ответ:

– Здравствуй, Герман.

Варфоломеев обошел машину, провел рукой по блестящему капоту:

– В эвакуацию готовишься?

– А ты нет? – не отрываясь от работы, буркнул Казарин.

– Так я уже свое хозяйство упаковал. Нищему собраться – только подпоясаться.

После этих слов Германа Казарин почему-то усмехнулся и обмакнул тряпку в ведро. Повисла пауза, которая бывает, когда кто-то сказал глупость. Варфоломеев кашлянул в кулак, а Казарин вдруг бросил тряпку на капот:

– Послушайте, гражданин нищий, а вы в курсе, что Лешка приехал?

– Да ну?! – Варфоломеев искренне удивился. – А что же не зашел?

– Как всегда, уже нашел приключение на свою голову. Занят.

– Что за приключение?

– Зайдет – сам расскажет.

– А-а-а… это дело. Ты, Володь, скажи ему, чтоб заглянул. Скажи, что скучаю… Как в свое училище ушел, так только открытки к праздникам и присылал. А раньше, бывало, из мастерской калачом не выманишь… Передашь?

Казарин кивнул.

– Ну, тогда я пошел.

Проходя мимо «Паккарда», Герман похлопал машину по крылу:

– А дырку-то точно протрешь!

Крутиков вновь заулыбался…

 

Покинув приемную Шапилина, Лешка миновал пост охраны и спустился по лестнице на первый этаж.

Проходя мимо опечатанного кабинета Панина, он вдруг остановился, немного подумал, затем отклеил бумажку с печатью, отпер дверь и еще раз прошелся по кабинету, переводя взгляд с одного предмета на другой. Все было как обычно: стол, стулья, диван, книжный шкаф, сейф. Отодвинув массивное кресло убитого Панина, Казарин достал из кармана связку ключей и вставил один из них в замок сейфа.

Дверца легко поддалась, чуть скрипнув старенькими петлями. Лешка, как и накануне, переворошил содержимое, но ничего нового так и не обнаружил. А вот попытка закрыть сейф Казарину не удалась. Что-то мешало изнутри. Лешка расправил все бумаги и даже задвинул их в глубь сейфа, но дверца по-прежнему не доходила до замка на целый сантиметр. Он запустил голову в сейф и… обнаружил под петлей дверцы маленький блестящий кусочек стекла.

Алексей осторожно поддел ключом загадочный предмет и поднес к глазам. Сомнений не было – на ладони лежал крохотный бриллиант.

На всякий случай Казарин провел камнем по стеклу. Образовавшаяся ровная бороздка только подтвердила подозрения. Он держал в руках настоящий бриллиант и в этом мог поклясться кому угодно. Уроки Варфоломеева не прошли даром. Но радости эта находка ему не принесла – дело, и без того запутанное, разрасталось и уползало в совсем не нужном для него направлении.

И еще одно сомнение одолевало Казарина: он не знал, доложить Шапилину о находке сразу или подождать? Петр Саввич вряд ли отошел от утреннего разговора. А теперь ему предстояло узнать, что его заместитель – честный коммунист Панин – был скорее всего нечист на руку. Откуда в его сейфе мог взяться бриллиант?! К тому же опергруппа, осматривавшая кабинет Панина, прошляпила такую улику! И что с ними сделает Шапилин в нынешнем состоянии – неизвестно…

Лешка завернул бриллиант в носовой платок, заново опечатал дверь панинского кабинета и быстрым шагом направился к выходу.

Только он дошел до Патриарших палат, как раздался раскат грома, и стена дождя обрушилась на Москву. Лешка еле успел забежать в арку, ведущую к Соборной площади.

 

Все, кто находились на улице, бросились врассыпную, спасаясь от дождя. Только одинокий солдат, стоящий на посту возле Первого корпуса, не двинулся с места. Лешка достал папиросы, чиркнул спичкой, опустил голову, чтобы прикурить, но тут кто-то из забежавших под арку задел его плечом.

– Извините, – произнес женский голос.

Казарин поднял глаза. Перед ним стояли Таня и Вера, стряхивающие капли дождя с волос и намокших платьев. Они тоже заметили Алексея только сейчас.

– Ничего, – буркнул Казарин.

– Лешка, сколько же мы с тобой не виделись?! Какой ты стал… – Вера смотрела на Казарина восхищенным взглядом.

– Угу. Длинный и хромой. Я слышал, ты, Вер, теперь артистка.

– У тебя устаревшие сведения, Казарин. Училась, да какая теперь учеба? Работаю на ниве звонков и перекладывания бумаг…

Алексей ничего не ответил. Татьяна вообще все это время смотрела в сторону Соборной площади и поддерживать беседу одноклассников не собиралась.

Разговор явно не клеился, Таня и Алексей упорно молчали, и каждый смотрел в свою сторону. В какой-то момент не выдержала и Вера, пожала плечами и тоже отвернулась, а потом вдруг вышла из-под арки и, не оборачиваясь, под проливным дождем направилась в сторону Большого Кремлевского дворца.

А дождь все лил и лил. Намокший солдат, несмотря на важность своей миссии, выглядел жалким и смешным. Лешка достал новую папиросу и начал прикуривать. Но спички, как назло, отсырели. И тут Таня открыла сумочку и протянула Казарину коробок.

– Возьми…

Лешка посмотрел на спички, потом на Шапилину, покраснел, смял папиросу и бросил ее на землю. Таня грустно улыбнулась.

– Ты, конечно, можешь и дальше изображать из себя Монте-Кристо. Но я тебя люблю и дурой, как три года назад, быть не собираюсь. А за свои ошибки я уже горько поплатилась. Я понимаю, ты меня, наверное, никогда не простишь, но… но… что же нам теперь делать?

В ее глазах было столько любви и грусти, что Лешка не выдержал:

– Ладно, проехали…

Танька протянула ладошку:

– Мир?

– Мир.

Лешка попытался взять ее за руку, но Таня неожиданно подставила ладони под дождь, набрала пригоршню воды и, плеснув на Лешку, звонко засмеялась.

– Ах, ты так? – Он шутливо нахмурился и хотел было проделать то же самое. Но не успел. Танины руки обвили его шею.

– Если бы ты знал, как без тебя плохо…

Дождь лил над Кремлем, смывая обиды, горечь и разочарования прошедших лет. Их первый за три года поцелуй был долгим и страстным.

Глава 8

Тетя Клава, как обычно, хлопотала по хозяйству, когда в дверь позвонили, и она, что-то напевая, отправилась открывать. На пороге стояли Лешка и Танька. Совсем как в школьные времена. Оглядев исподлобья мокрых молодых людей, тетя Клава сделала театральную паузу и вдруг спросила:

– Откуда это вы такие чумазые? – Лицо ее при этом выражало крайнее удовольствие.

Танька как в детстве потянула Лешку за рукав в глубь квартиры. Но Тетя Клава, как всегда, была начеку.

– Ноги вытри! – сказала она и уперлась Казарину в грудь.

Все захохотали.

– Отец дома?

– Нет, звонил, сказал, что заночует на даче…

 

Через час в диспетчерской гаража особого назначения раздался телефонный звонок.

– Владимир Константинович, вас к телефону! – крикнул дневальный.

Казарин-старший бросил что-то писать в журнале и подошел к аппарату.

– Слушаю.

Трубка голосом Лешки произнесла:

– Пап, я сегодня скорее всего не приду ночевать… Ты там не волнуйся, у меня все в порядке. Не забудь поесть.

Владимир Константинович улыбнулся и весело сказал:

– Смотри, Лешка, чтобы все было нормально… Ты понял меня?

– Понял, – буркнул сконфуженный Лешка.

– И кстати, – добавил Владимир Константинович, – забеги завтра к Варфоломееву, он тут заходил, о тебе спрашивал…

 

Тете Клаве надоело ждать. Уже давно наступило утро, и Петр Саввич мог по дороге с дачи на работу заехать домой. Поэтому она сделала погромче звук в радиоприемнике, взяла с кухонного стола заранее приготовленный поднос с двумя стаканами чая и печеньем, подошла к комнате Тани, постучала, поставила поднос на тумбочку и быстро скрылась за углом. Через какое-то время дверь приоткрылась, и в щели показалась взлохмаченная голова Лешки. Казарин осмотрелся, заметил поднос, улыбнулся, первым делом засунул в рот печенье, взял стаканы и аккуратно прикрыл за собой дверь.

Поставив стаканы с чаем на столик возле кровати, Лешка заботливо укутал в одеяло разомлевшую, счастливую Таню, поцеловал и хитро улыбнулся:

– А ты не боишься, что отец вернется?

– А ты? – лукаво переспросила она.

– Боюсь… – честно признался Лешка.

– Фу, трус!

Он провел руками по ее волосам.

– … Боюсь, что заставит меня жениться на тебе.

Танька прищурилась.

– А ты – против?

– Нет, но теперь он мой непосредственный начальник.

При этих словах Лешка посмотрел на купол собора за окном и смешно пожал плечами: он, похоже, до конца еще не верил такому повороту в своей судьбе. Затем Лешка поднялся, подошел к фотографии их класса, стоящей на столе, зачем-то взял ее и сказал:

– Знаешь, есть такая притча про грешника, который вдруг почувствовал стыд за свои поступки. Тогда пришел он к мудрецу и говорит: «Что мне делать, чтобы заслужить прощение?» А мудрец и отвечает: «Возьми доску и за каждый свой плохой поступок забивай в нее гвоздь. Сделаешь хороший поступок – вытаскивай гвоздь. И вот когда не останется ни одного гвоздя – считай, что совесть твоя чиста». Прошло много лет. Приходит счастливый грешник к мудрецу и гордо протягивает доску без гвоздей. Мудрец взял ее, посмотрел на свет и грустно улыбнулся.

– Ну и что? – не поняла Танька. – Исправился грешник?

– Исправился, – кивнул Лешка. – Только дырки остались.

Танька отвернулась к стене.

– Ты прости его, – тихо сказала она. – Мне ведь он сделал намного больнее…

Лешка сделал шаг к окну и холодно бросил:

– Думаешь?

Повисла пауза.

Таня еще немного помолчала и вдруг, сладко потянувшись, произнесла:

– Ну и ладно. Было и прошло. Кстати, не давай ему на себя кричать.

Алексей удивленно обернулся.

– С чего ты взяла, что он на меня кричит? Это он тебе сказал?

Таня поняла, что проболталась.

– Ничего он мне не сказал. Просто вчера… ну, когда ты ему докладывал про Панина, я зашла в приемную. А дверь была не заперта. Я и… услышала, как он на тебя кричал.

Алексей сел на кровать.

– А что ты еще слышала?

– Да ничего! Ничего такого…

Казарин сделал вид, что готов приступить к пыткам.

– А ну, давай, говори, разведчица!

Татьяна с визгом нырнула под одеяло.

– Ну, – донесся оттуда ее голос, – про то, что ты предлагал опросить сотрудников, чтобы выяснить, что же пропало в панинском кабинете.

Лешка всплеснул руками.

– Да ладно, чего такого? – искренне удивилась Танька, высунув голову. Она быстро сбросила одеяло, вскочила и начала одеваться. – Я тут, между прочим, для тебя кое-что выяснила.

Лешке оставалось только вновь всплеснуть руками.

– Что?

– По дороге расскажу…

 

Когда они вышли из Танькиного подъезда, было уже темно. С этого часа Кремль, как и вся Москва, должен был стать невидимым для самолетов противника. Нельзя было зажигать свет, если он мог проникнуть на улицу. Поэтому большинство окон, даже Первого корпуса, были завешаны одеялами. Когда Таня и Алексей проходили мимо Царь-колокола, со стороны Тайницкого сада появилась машина с маскировочной сеткой на фарах.

– Давно они это придумали? – спросил Лешка.

Татьяна пожала плечами.

– Ты знаешь, не обращала внимания.

– Может, ты наконец скажешь, куда мы идем?

Татьяна на ходу хитро посмотрела на Казарина.

– Знаешь, кто еще несколько дней назад работал секретарем у Панина? – спросила она, когда они свернули за угол Четырнадцатого корпуса.

– Кто?

– Вера Чугунова.

Лешка присвистнул от удивления.

– Не смотри ты на меня такими круглыми глазами, – рассмеялась Татьяна. – Ты мне напоминаешь замурованного монаха. – Она подхватила Лешку под руку и потащила дальше. – Так вот, она говорит, что в шкафу стояло старинное пресс-папье.

Алексей наморщил лоб:

– Пресс-папье?

– Пресс-папье.

– И больше ничего?

– Что ты пристал? Вот сам у нее сейчас и спросишь.

Пройдя между Четырнадцатым и Сенатским корпусами почти до кремлевской стены, они свернули налево, вошли в шестой подъезд, поднялись на второй этаж и оказались в приемной.

Не успели они открыть дверь, как вскочившая из-за своего стола Вера приложила палец к губам:

– Т-с-с.

– Чего расцыкалась? – осадила подругу Таня.

– Совещание, давайте быстрее.

Верка вытолкала друзей в коридор и прикрыла за собой дверь.

– У меня всего пять минут. Они скоро закончат. – Она с иронией посмотрела на Татьяну и Алексея. – Я гляжу, вы наконец помирились?

Таня и Леша счастливо переглянулись, не заметив, как в этот момент изменилось лицо их школьной подруги.

– На свадьбу-то позовете?

Таня бросилась ей на шею.

– Ну что ты такое говоришь?!

А Вера, не отрываясь, смотрела на Алексея. И лишь когда Татьяна чмокнула ее в щеку и кивнула в сторону Казарина: «Расскажи ему про пресс-папье», – быстро отвела глаза.

– Тебе это очень нужно? – чуть растягивая слова, проговорила она.

Лешка кивнул:

– Рассказывай. Нужно.

Вера пожала плечиками.

– А что рассказывать-то?

Она наморщила лоб, вспоминая какие-то подробности.

– Ну… писала я как-то для Панина служебную записку. Мне понадобился справочник, и я полезла в шкаф, где и наткнулась на это пресс-папье. Попыталась его отодвинуть, но не тут-то было: пресс-папье оказалось невероятно тяжелое – как будто железное внутри. Я потом еще заметила, что уборщицы из-за этого не всегда под ним пыль вытирали – ленились лишний раз брать в руки такую тяжесть…

Вера открыла дверь в приемную, убедилась, что все тихо, и вернулась к друзьям.

– Да! То пресс-папье было с гербом какого-то барона: то ли Шпуллера, то ли Шпиллера. Не помню. Кстати, Панин любил хвастать, что им в свое время пользовался сам Свердлов. Мол, революционная реликвия с дворянской историей.

Лешка дослушал Чугунову до конца и тут же спросил:

– А после убийства Панина ты это пресс-папье видела?

Вера замялась.

– Нет. Мне позвонили утром и говорят: «С сегодняшнего дня ты работаешь на другом этаже». И все. – Верка кивнула на подругу. – Если бы Танька вчера про шкаф не спросила, я в жизни бы не вспомнила.

Слушая Веру, Лешка вдруг сообразил, что тень Свердлова опять, как и четыре года назад, неотступно следует за ним. Могло получиться так, что та далекая история с бриллиантами не закончилась. Как-то так сложилась жизнь, что Лешка и думать забыл о бриллиантах, Алмазном фонде, сейфах и таинственных монахах…

 

На улице накрапывал дождь.

– Странно, – задумчиво сказала Танька.

– Чего тебе странно? – не понял Казарин.

– Я сейчас поймала себя на мысли, что забыла про войну. Вот ты, я, Вера – как будто и не было ничего.

У Лешки на этот счет было иное мнение, но он промолчал. К чему ворошить былое?

– А давай погуляем по Москве? – неожиданно для себя предложил Казарин.

Через несколько минут они вышли из Кремля и направились в сторону Парка культуры. В самом начале Волхонки какие-то люди копошились на развалинах дома, пострадавшего от бомбардировки и пожара. Эта картина привела Таньку в ужас.

– Слушай, я так не хочу, – вдруг заупрямилась она. – Давай пройдем старыми двориками. Там так красиво.

– Двориками так двориками, – согласился Лешка. – Только туда тоже бомбы залетают.

Но Танька пропустила подначку мимо ушей и свернула в переулок за Музей Пушкина. Лешка последовал за ней. Не успели они пройти и нескольких шагов, как послышался звон разбитого стекла и женские крики. Казарин на мгновение замер и тут же бросился туда, откуда доносился шум.

Он подоспел вовремя. Два мужика в телогрейках выносили через разбитую витрину лотки с хлебом, а продавщица в белом халате безуспешно пыталась их образумить:

– Прекратите! Это мародерство! Я вызову милицию.

Она даже попыталась схватить одного из грабителей за полу телогрейки, но тот ударил ее ногой.

 

– Заткнись, стерва!..

Мародер выхватил нож и помахал им перед лицом продавщицы.

– Кишки выпущу!

Но сделать ничего не успел: женщина отшатнулась, а перед мужиками возник долговязый лейтенант в летной форме. Перехватив руку грабителя, лейтенант резко ударил его лбом в переносицу, после чего подсек преступника ногой. Тот упал и завыл, схватившись за сломанный нос. Но в этот момент второй грабитель набросился на лейтенанта сзади и, накинув ему на шею веревку от мешка, принялся душить. Парень оказался ловким и сильным – Казарин никак не мог освободиться от его железной хватки и уже начал терять сознание, но неожиданно удавка ослабла. Лешка вывернулся и наконец-то сумел ударить противника вначале каблуком по голени, а затем локтем в солнечное сплетение. Но этого можно было и не делать.

Обернувшись, Казарин увидел, что голова грабителя залита кровью, а рядом стоит Танька с увесистым булыжником в руке и размахивает им:

– Ну, кто еще хочет?! Кто еще хочет, гады?! Гады, гады, гады!

– Ох, мама моя! – Лешка бросился к Татьяне, выхватил камень и прижал ее к себе. – Все, концерт окончен. Гадов больше нет.

Танька никак не могла успокоиться. Она тяжело дышала ему в плечо и тихонько дрожала. Продавщица тупо смотрела то на Лешку, то на преступников и только качала головой.

– Эй, тетя! – крикнул Лешка. – Свисток есть?

Женщина ошалело закивала, но не шелохнулась.

– Ну так свистите!

Но свистеть не пришлось – со стороны Гоголевского бульвара уже бежал патруль.

Лешка продолжал гладить Таньку по волосам и вдруг повернул ее голову на уцелевшую витрину с плакатом: «Боевые подруги, на фронт!»

– Во, это про тебя! – Лешка ткнул пальцем в плакат.

Решив не дожидаться разбирательств, он незаметно увлек Таньку в соседний переулок, а через несколько минут они уже были на Метростроевской.

– Ничего себе прогулочка получилась, – вымолвила Таня, когда они отошли на почтительное расстояние.

– «Гады! Гады! Гады!» – засмеялся Лешка.

– А ты-то? «Тетя! Свисток есть?» – заливалась в ответ Татьяна.

Оба смеялись так, что еле стояли на ногах. Но в самый разгар веселья в небе завыли сирены. Казарин схватил любимую за руку, и они бросились в сторону метро. Забежав под своды вестибюля станции «Парк культуры», молодые люди остановились, чтобы перевести дух. А когда отдышались, Лешка направился прямиком к эскалатору.

– Э, куда! А билет? – остановила его Танька.

– А разве теперь не бесплатно?

– Нет, дорогой. Будьте любезны – три гривенничка…

Но вход оказался свободным. Со всех сторон в метро сбегались напуганные тревогой люди. Они устраивались прямо на полу платформы и с испугом ждали налета.

Вся платформа была занята. Ребята уже собирались присесть возле третьей колонны, но грозный окрик распорядителя остановил их:

– Не положено. Тут только для стариков и детей. Идите в тоннель.

Они протиснулись к тоннелю, который был заставлен деревянными щитами. Лешка спрыгнул вниз, а затем помог спуститься Тане. Щиты лежали прямо на рельсах и пружинили под ногами.

– А если включат ток? – испуганно спросила Шапилина.

– А если поезда пойдут? – зловеще пошутил Лешка.

Танька толкнула его в плечо.

– Ну тебя!

Она уселась поудобней и закрыла глаза…

Глава 9

На следующий день Казарин отправился в архив, где его встретил суетливого вида майор.

Выслушав Алексея, архивариус безапелляционно заявил:

– Ты что, лейтенант? Опомнился… Не видишь – многие документы уже эвакуированы.

Лешка с притворным огорчением вздохнул:

– Будем смотреть те, что остались.

Опытный майор сразу понял, что перед ним упрямый человек. Он прищурился и спросил:

– Кофе будешь?

Лешка удивленно кивнул, и майор, сняв с плитки закипевший чайник, налил в две кружки кипяток, предварительно насыпав в них какой-то коричневый порошок. Казарин отхлебнул жидкость и тут же скривился.

– Что это за отрава? – Лешка сплюнул на пол. – Это же не кофе!

– Ты что? С дуба рухнул? – усмехнулся майор. – Конечно, не кофе. Где его возьмешь? Это желуди. Очищаешь, сушишь, снимаешь кожицу, обдаешь кипятком, опять сушишь и затем поджариваешь. Потом размолол, и готово. А тебе чего приспичило в документах рыться? Нашел время…

Неожиданный переход от желудей к документам сбил Лешку с толку.

– Да так, вещь одну ищу, – промямлил он.

Майор метнул острый взгляд на Казарина:

– Это не с ЭТИМ ли делом связано?

– С каким? – прикинулся простачком Лешка.

Архивариус кисло усмехнулся:

– Да ладно! Об этом весь Кремль шушукается.

Казарин понял, что хитрить бессмысленно.

– Ну хорошо… Меня интересует, когда и в каком году в кабинете заместителя начальника особого секто-ра ЦК могли оказаться вещи, принадлежавшие Якову Михайловичу Свердлову.

Майор нахмурил брови, и глаза его заволокло туманом. Лешка в общем-то и не ожидал сразу услышать ответ на свой вопрос. Но через минуту на лице архивариуса опять появилось осмысленное выражение.

– Дело номер триста сорок пять, дробь восемнадцать – четыре. Отчет о вскрытии сейфа бывшего председателя ВЦИК Свердлова Якова Михайловича… Сейф вскрыт в июле одна тысяча девятьсот тридцать пятого года… – Майор не просто говорил – он как будто читал по невидимой бумажке. – Комиссией обнаружено сто восемь тысяч пятьсот двадцать пять золотых монет царской чеканки, заграничные паспорта на всю семью Якова Михайловича и даже на княгиню Барятинскую, кредитные царские билеты на сумму семьсот пятьдесят тысяч рублей и семьсот пять золотых изделий с бриллиантами.

– Вот это да! – восхищенно воскликнул Лешка, когда майор закончил.

– Да, деньги немалые, – подтвердил архивариус.

Казарин замотал головой.

– Я не про деньги. Я про вашу память.

Майор был польщен.

– А хочешь дело посмотреть?

Лешка не успел ответить, как архивариус нырнул под стеллажи и через несколько минут появился с пожелтевшей картонной папкой. В папке лежал небольшой по объему акт вскрытия сейфа. Казарин пробежал его сверху вниз и вдруг споткнулся на последней строчке.

– Подписано… подписано… «Шумаков, Панин, Шапилин».

Эти подписи как гром среди ясного неба поразили Казарина. Все смешалось в его голове. Три знакомые до боли фамилии, пропавший документ и пресс-папье, исчезнувшее из кабинета убитого, – начинали сплетаться в один зловещий узел. Правда, на вопрос, при чем здесь пресс-папье, Лешка пока ответить не мог. Очевидным было лишь одно: оно никак не сочеталось с деньгами, золотом и драгоценностями, найденными в сейфе Якова Михайловича.

Но самый главный вопрос, который волновал Казарина в этот момент, заключался в другом. Каким образом под документом оказалась подпись Петра Саввича Шапилина? И почему он ни словом не обмолвился о том, что принимал непосредственное участие во вскрытии сейфа? А если учесть, что два свидетеля тех далеких событий были очень близки Шапилину, но теперь находились в могиле, – вырисовывалась вполне определенная картина преступления, в которой Петр Саввич мог играть весьма неблаговидную роль. К тому же странное поведение начальника и явное нежелание вникать в косвенные улики, обнаруженные Казариным, только усиливали подозрение.

Выйдя из Четырнадцатого корпуса, Лешка обогнул здание и медленно двинулся вдоль Кремлевской стены.

Он дошел до окон кабинета Панина и стал еще раз внимательно осматривать рамы, карниз, цоколь, грязножелтую штукатурку стен. Все было нормально. Как всегда. От старой крепостной стены его отделяли всего два десятка метров. И тут его осенило.

На поиски ключа от двери возле Никольской башни у него ушло полчаса, к концу которых Казарин уже сгорал от нетерпения. Отворив дверь, он приказал сопровождавшему сотруднику комендатуры идти обратно, а сам включил фонарь и шагнул внутрь кремлевской стены.

Расстояние, которое в детстве казалось огромным, Казарин преодолел за несколько минут. Тусклый свет фонаря едва освещал путь по кремлевскому подземелью. Но дорога была знакома. Двигаясь по тесному коридору, Лешка быстро нащупал тот самый лаз, через который они с Танькой чуть не попали когда-то в Первый правительственный корпус. Ох и досталось им тогда от Варфоломеева за самодеятельность!..

Осветив проход, Казарин присвистнул. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: совсем недавно здесь кто-то был. И этот «кто-то» даже не пытался скрыть свои следы: проход, который всегда был завален гнилыми досками, теперь был открыт. Лешка чуть было не споткнулся о разбросанные вокруг доски и не расшиб себе лоб.

Протиснувшись в узкую штольню, Казарин огляделся. Лаз уходил далеко вперед, и конца-края ему не было видно. Лешка приподнялся и, перебирая локтями, пополз по скользким доскам. Он уже начал уставать, когда лаз закончился и Казарин выбрался на небольшую площадку, где смог наконец осмотреться. Дальше подземный ход разделялся на две части. Немного подумав и представив расположение панинского кабинета, Алексей двинулся левее, но неожиданно споткнулся о тяжелый предмет. Он нагнулся, поднял его и поднес к фонарю. Это было то самое пресс-папье со старинным гербом на ручке, о котором рассказывала накануне Вера Чугунова. На гербе помимо всяких украшений был вензель «фон Шпеер». Но не это заинтересовало Лешку: ручка пресс-папье была повернута на 90 градусов, а под ней открывалась полость – тайник. Лешка еще раз осмотрелся вокруг. Луч фонаря уперся в смятый бумажный лист, в верхней части которого значился заголовок «План эвакуации культурных ценностей».

Алексей вновь присвистнул:

– Вот тебе и реликвия… Ай да Яков Михалыч!..

В принципе можно было возвращаться назад, но Казарин решил пройти весь путь до конца. Он вновь нагнулся и протиснулся в тот лаз, что уходил в сторону панинского кабинета. Через десять-пятнадцать метров тоннель уперся в железный щит с двумя ручками по бокам.

Закрепив поудобнее фонарь, Казарин взялся за ручки и потянул дверцу на себя. Она оказалась неимоверно тяжелой. Сдвинуть ее удалось лишь с третьего раза. Вначале Лешка просунул голову, затем оттолкнулся ногами и очутился в углу кабинета Панина. Металлическая заслонка, через которую он сюда попал, покрытая черным несмываемым налетом, ничем не отличалась от двух других стен печной топки.

Выбравшись из лаза, Лешка стряхнул с одежды грязь и принялся за очередной осмотр кабинета. Ничего нового он не обнаружил и уже направился к двери, но тут вспомнил, что ключи от опечатанного кабинета лежат у него дома на столе. Вздохнув, Казарин подошел к печи и вновь полез в узкий проход.

Глава 10

Когда он вновь появился на площадке возле Никольской башни, на дворе стояла глубокая ночь. Подвальная сырость и вековая пыль кремлевских подземелий сделали свое дело: всю дорогу до Соборной площади Лешка чихал. Спать ему совсем не хотелось. Мозг работал с предельным напряжением. Правда, вопросов было больше, чем ответов.

«Кто такой этот фон Шпеер? – размышлял Лешка, идя по ночному Кремлю. – Где он сейчас? Поди, даже не знает, что его фамильной бандурой по башке видному партийцу съездили. Что же лежало в тайнике и как преступник об этом разведал? Почему полез за пресспапье сейчас, а не год или два назад? Откуда узнал про подземный ход? Что все-таки произошло, когда Панин вернулся в кабинет?»

Главное, Казарин понимал, что ему все равно придется найти ответы на все эти вопросы. Причем пока не делясь информацией с Шапилиным. Подпись Петра Саввича под актом вскрытия сейфа Свердлова не выходила у Лешки из головы. И тут Казарин вспомнил о Варфоломееве и просьбе отца забежать к хранителю.

«Вот с кем стоит посоветоваться! Время, конечно, позднее, – подумал он, – но старик меня наверняка простит. Сколько ж мы с ним не виделись? Три года…»

Лешка свернул в сторону Оружейной палаты и через несколько минут постучал в знакомую дверь.

Варфоломеев вышел навстречу, и они обнялись.

– Ну, здравствуй, здравствуй! – торопливо приговаривал Герман Степанович, утирая выступившие слезы. – Не забыл старика? – Он еще раз крепко обнял своего любимого воспитанника. – Надолго? Или скоро на фронт?

– Не знаю еще.

Они сели друг против друга, и улыбки не сходили с их лиц.

– Возмужал!

– Зато вы не меняетесь. Как сердце?

Варфоломеев махнул рукой.

– И не спрашивай. Какое сейчас здоровье? Видишь, готовимся к эвакуации… Чайку по старой памяти?

– Давайте, заодно помозгуем, как когда-то.

Алексей развернул тряпицу, которой было обернуто пресс-папье, и положил его на стол.

– Как всегда, нужна ваша помощь, Герман Степанович.

– Ну вот, не успел приехать, уже что-то затеял…

Хранитель взял пресс-папье и с любопытством посмотрел на Лешку.

– Пресс-папье как пресс-папье. Девятнадцатый век. В общем, барахло. А что тебя так в нем заинтересовало?

 

– Вот это, – Алексей ткнул пальцем в фамильный герб.

– Ах, вот оно что…

Варфоломеев понимающе кивнул.

– Это фамильный герб старинного рода фон Шпееров. Были когда-то такие люди в империи. Много полезного сделали для России. А откуда у тебя эта вещь?

Алексей почесал затылок.

– Понимаете, Герман Степанович, не могу я всего говорить, дело государственное… Скорее всего, эта штука замешана в одной неприятной истории. Мне нужно знать про нее все-все-все. А особенно про этих Шпееров. Поможете?

Старик пожал плечами.

– Да чем я могу помочь? Это ж не камень, не драгоценность какая.

Лешка подумал и отодвинул верхнюю часть пресспапье, демонстрируя тайник.

– Похоже, что это пресс-папье поинтереснее любой драгоценности будет.

Варфоломеев нахмурил брови.

– Ну, если так…

Он водрузил на глаз окуляр и принялся рассматривать герб.

– Герб не очень древний. В первую турецкую кампанию один из Шпееров покрыл себя славой, за что Екатерина Вторая пожаловала ему баронское звание и золотой жезл. – Старик отложил пресс-папье и снял окуляр. – Вот все, что я знаю.

Лешка был разочарован.

– Герман Степанович, эта штука была найдена среди уникальных драгоценностей. Не могла она просто так туда попасть.

Варфоломеев задумался, а потом, пожав плечами, сказал:

– Ты вот что, заходи через день, а я кое-что за это время постараюсь выяснить. Оставь мне эту штуковину.

Лешка замялся:

– Нет, Герман Степанович, я ее должен показать там.

Он сопроводил слова многозначительным жестом, подняв указательный палец. Варфоломеев понимающе кивнул.

 

Владимир Константинович еще хлопотал на кухне, когда сын вернулся домой. Не снимая сапог, Лешка прошел в комнату, сел за круглый стол, положил пресс-папье перед собой и, чуть помедлив, развернул тряпицу. Минут пять он бесцельно крутил его в руках, разглядывая со всех сторон, как будто это могло ему чем-то помочь.

Он не сразу заметил, как в комнату зашел отец. Владимир Казарин поставил на стол чайник и сковородку с жареной картошкой, посмотрел на сына и увидел Лешкину находку. Он взял ее, молча сел на стул и стал внимательно изучать.

– Откуда у тебя эта вещь?

Было видно, что отец сильно потрясен увиденным.

– Похоже, что Панина этой штукой жизни лишили.

Казарин-старший молча повертел в руках пресс-папье, а затем тихо произнес:

– А ты к Герману ходил?

Лешка кивнул.

– А ты знаешь, что настоящая фамилия Варфоломеева – фон Шпеер? Барон фон Шпеер.

У Лешки перехватило дыхание.

– Кто? Герман Степанович? Барон?!

Отец кивнул.

– Герман Степанович – барон?! – В словах Лешки появились издевательские нотки.

Но отцу было не до шуток. Он лишь еще раз молча кивнул.

И тут до Алексея наконец дошел смысл сказанного.

– Не может быть…

Его мозг отказывался что-либо понимать, он лишь вспышками выдавал калейдоскоп последних событий: барон, убийство, документ, подземный лаз, монах…

– Монах… – одними губами прошептал Казарин. – А откуда караульные узнали про монаха?

Чуть не сбив отца со стула, Лешка бросился из дома, выбежал на улицу и помчался в сторону Арсенала. Нужную кровать Алексей нашел быстро и в страшном волнении растолкал сладко спящего солдата, с которым говорил накануне.

– А откуда ты про монаха-то знаешь? – не дав ему опомниться, выпалил Лешка.

Солдат спросонья заморгал глазами.

– Монаха? А-а-а… Так ведь нам надысь экскурсию по Кремлю устроили. Вот экскурсовод – чудной такой дед из «Оружейки» – нам про монаха и рассказывал…

Дальше Лешка слушать не стал. Вскоре он уже стоял на пороге квартирки Германа Степановича. Дверь была открыта, но в комнате никого не было. Тяжело дыша, Алексей шагнул за один из стеллажей, заваленный старинными предметами, и начал ждать. Наконец послышались шаги, и в комнату вошел Варфоломеев. Хранитель прикрыл за собой дверь, зажег настольную лампу, погасил верхний свет и начал складывать какието предметы в небольшой саквояж. Ждать больше не было никакого смысла, и Казарин шагнул вперед.

– Собираетесь, Герман Степанович?

Варфоломеев испуганно обернулся, но при виде воспитанника заулыбался.

– Собираюсь. А ты чего? Мы ж только что попрощались.

– Вроде того, – буркнул Лешка.

– Ну, тогда давай заново поздоровкаемся?

Старик протянул руку для рукопожатия, но Казарин шагнул к столу и взял саквояж.

Варфоломеев внимательно посмотрел вначале на саквояж, затем в глаза Алексея:

– Что с тобой, Алеша?

А когда Казарин молча вытряхнул содержимое саквояжа на стол, Варфоломеев лишь недоуменно спросил:

– Ты что-нибудь ищешь?

– Ищу, – холодно ответил Лешка.

Среди кучи барахла Лешка сразу отметил небольшую статуэтку на тяжелом постаменте. Ни слова не говоря, Казарин вынул перочинный нож, поддел лезвием срез бархатной ткани в основании, и на его ладонь выкатился очень крупный алмаз. Такой он видел лишь раз в своей жизни, в 38-м, в руках цыганки Лили незадолго до ее гибели. Этот камень, кстати, был очень похож на тот. Лешка поднял глаза на Варфоломеева и поразился страшному выражению его лица. Было такое ощущение, что Германа Степановича сейчас хватит удар.

– Может, поговорим, – процедил сквозь зубы бывший наставник, – по старой дружбе, а, Леш?

Алексей сел на табурет:

– Ну что же, давайте, Герман Степанович. Или как вас там: господин барон?

Старик вновь оторопел, но все-таки взял себя в руки.

– Все знаешь? Ну тем лучше.

Он засеменил к двери, но Алексей остановил его:

– Бежать не советую.

Герман Степанович усмехнулся.

– Боже упаси!

Варфоломеев зачем-то выглянул за дверь и вернулся к Казарину.

– Значит, папа твой решил открыться? Ну что ж, замечательно… замечательно.

Он сел напротив и молча уставился на правую руку Лешки, которая сжимала алмаз.

И тут Алексей не выдержал:

– Эх, Герман Степанович, Герман Степанович! Как же вы могли? Вы же для меня как отец были.

Старик поднял глаза на воспитанника.

– А что, собственно говоря, я «смог»? – холодно спросил Варфоломеев. – Ничего такого! Просто пытаюсь вернуть то, что было отнято в девятнадцатом у барона фон Шпеера и его семьи.

Герман Степанович сжал кулаки и начал свой невеселый рассказ.

Глава 11

Февраль 1919 года

По лестницам старого питерского дома поднимался вооруженный отряд, состоявший из двух матросов и трех солдат. Возглавлял отряд комиссар в кожаной тужурке и такой же кожаной фуражке. В руках он держал список, по которому сверял номера квартир и таблички с фамилиями.

– Сюда!

Комиссар ткнул кулаком в нужную дверь и нажал кнопку звонка, под которым значилось: «Барон фон Шпеер». За дверью стояла тишина. Комиссар сделал знак матросам, и они прикладами заколотили в дверь. Это очень быстро возымело действие. Из квартиры послышался голос немолодой женщины:

– Вам кого?

– Именем революции приказываю открыть дверь! – простуженно прокричал в ответ комиссар.

– Что вам надо? – В голосе хозяйки еще теплилась надежда, что все обойдется.

Ответ прозвучал как приговор:

– Открывайте. Обыск.

За дверью воцарилась тишина, и матросы снова принялись вышибать дверь. Наконец хозяйка сдалась:

– Не ломайте, я сейчас открою.

Дверь приоткрылась на цепочку.

– По какому праву вы шумите? – донеслось из темного коридора.

Комиссар протянул мандат.

– По нашим сведениям, в этой квартире прячется враг.

В полоске света появилось лицо пожилой женщины. Несмотря на почтенные года – очень красивое лицо.

– Вы ошибаетесь, никакого врага у нас нет.

Матросы не стали дослушивать баронессу. Они ворвались в квартиру, рассредоточились по комнатам, бесцеремонно заглядывая во все многочисленные закутки фамильного гнезда Шпееров.

– Никого нет, – доложил комиссару один из солдат, закончив осмотр. – Сбег, кажись…

Комиссар зачем-то погладил себя по щеке и вытащил из кобуры маузер. Перед ним стояли два испуганных пожилых человека, которых он ненавидел.

– Слушайте, вы, Шпееры. По нашим сведениям, ваш сын – белый офицер, скрывается в этом доме. Если вы не поможете нам арестовать его, вы будете считаться врагами революции и пособниками белогвардейской нечисти.

Барон Шпеер поправил пенсне.

– Простите, господин комиссар, но, во-первых, мы и так считаемся врагами вашей революции, хотя и не знаем почему. А во-вторых, нам неизвестно, где находится наш сын.

Комиссар подошел к старику вплотную.

– Врешь, сволочь, – прошипел он. – И твоя старая потаскуха врет…

Удар барона пришелся комиссару прямо в челюсть. Тот устоял, но вынужден был присесть на одно колено. Выстрелил он не вставая. Утерев выступившую на губе кровь, комиссар положил дымящийся маузер в карман и с презрением посмотрел на зашедшуюся в крике баронессу.

– А со старухой что делать? – спросил один из матросов. – Тоже кончать?

Комиссар равнодушно кивнул, и тут же грянул еще один выстрел.

Неожиданно в одной из комнат послышался грохот упавшей посуды. Переглянувшись, красноармейцы бросились на шум. Возле распахнутых дверок старинного буфета сидел на корточках один из бойцов и с изумлением смотрел на небольшой кофр со стеклянным верхом. В нем на бархатных подушечках лежали алмазы разных размеров, чистоты и огранки.

– Хорошие дела! – воскликнул вбежавший матрос. – Где ты это взял?

– Да водочки я решил выпить, кастрюлю вон ту двинул, а она и грохнись на пол, а в ней вот это…

Когда шок от увиденного прошел, в тишине раздался сиплый голос:

– Ну что, поделим и разбежимся?

Комиссар щелкнул затвором маузера.

– Заткнись, Кольцов! Теперь это национализированная собственность государства, и она будет передана куда надо.

Звериный блеск появился в глазах матроса.

– А «куда надо» – это где?!

Комиссар сунул ствол под самый нос бойца и хрипло ответил:

– В ЧК тебе объяснят.

Сочетание магических букв «Ч» и «К» сразу успокоило бузотера.

– Николаев, разбей стекло и достань камни, – скомандовал комиссар.

Николаев огляделся по сторонам в поисках чегонибудь увесистого. На глаза попалось пресс-папье, лежавшее рядом с кофром. Звон разбитого стекла размножился эхом и растаял где-то под сводами огромной квартиры. Комиссар распорол наволочку, вытряхнул подушку и засыпал бриллианты в импровизированный мешок. Туда же зачем-то бросил и пресспапье.

– Пошли, – прохрипел он, завязав тугой узел.

Отряд проследовал по длинному коридору, спустился по лестнице и вышел на улицу. С ним едва не столкнулся мужчина лет тридцати в серой шинели без знаков отличия. Он только что появился из-за угла и вовремя успел отскочить назад. А когда шум автомобиля стих на ночной улице, мужчина бросился к подъезду, спотыкаясь, вбежал на третий этаж и в ужасе остановился перед открытой дверью жилища Шпееров. В глубине квартиры на полу лежали трупы его родителей…

 

С того дня, когда штабс-капитан фон Шпеер в одно мгновение лишился и родителей, и фамильных бриллиантов, минуло два месяца. Только очень внимательный взгляд мог угадать в невзрачном молодом человеке в старой шинели, торгующем на вокзале пирожками, наследного барона и блестящего офицера. Впрочем, таких сломанных судеб в то время было много. Поэтому на необычного продавца мало кто обращал внимание.

– Пирожки! Пирожки горячие! – кричал на весь вокзал молодой Шпеер простуженным голосом.

Торговля шла плохо, и товар с лотка не расходился.

Шпеер уже собирался уходить, когда к нему подошел интеллигентного вида гражданин.

– Два, пожалуйста. – Мужчина протянул мелочь.

Шпеер поддел вилкой пару румяных пирожков.

– Извольте.

Гражданин спрятал сверток с пирожками в портфель и спросил:

– Вы не подскажете, как мне добраться до Эрмитажа?

Шпеер удивленно вскинул глаза на приезжего.

– А вам-то зачем в Эрмитаж? Нашли время.

Интеллигентный гражданин немного обиделся и попровинциальному гордо ответил:

– Командировочные мы, по делу. – Потом смахнул с воротника снег и добавил: – Между прочим, в Рембрандте и Тициане разбираются не только в столице.

Шпеер попытался объяснить, что имел в виду совсем другое, но мужчина покинул здание вокзала и скрылся в толпе на Невском. Барон махнул рукой и хотел было продолжить торговлю, но неожиданная мысль заставила его отшвырнуть лоток и броситься вслед за уездным искусствоведом. Шпеер настиг его на Аничковом мосту.

– Эй, браток, погоди! – крикнул он. – Давай провожу.

Лицо мужчины расплылось в счастливой улыбке:

– Ну вот. А мне говорили, что все столичные – снобы.

Он остановился и, порывшись в карманах, достал кисет с махоркой.

– Может, закурим в честь знакомства?

– Почему бы не закурить, закурим. Тем более дорога неблизкая, – улыбнулся в ответ Шпеер, скрутил самокрутку и артистично указал новому знакомому в сторону шпиля Адмиралтейства: – Нам туда.

Когда они поравнялись с Екатерининским каналом, Шпеер взял своего нового знакомого под локоток и ненавязчиво увлек в сторону храма Спаса на Крови.

– Здесь покороче будет.

На набережной канала, в отличие от Невского, прохожих в этот поздний час не было.

А где-то в районе Инженерной улицы Шпеер вдруг притормозил и тут же нанес искусствоведу удар ножом в шею. Мужчина удивленно обернулся, захрипел и осел на землю. Барон лихорадочно обыскал труп. В боковом кармане пальто он нашел завернутые в тряпицу документы, которые быстро перекочевали в карман серой шинели. Оглянувшись, Шпеер одним махом перебросил тело убитого через перила набережной.

Глава 12

– … Таким образом я получил новую фамилию, имя и даже работу, – закончил Герман Степанович свой рассказ.

После чего как-то по-домашнему потянулся, разминая затекшую спину. Однако его глаза продолжали цепко следить за Лешкиным кулаком. Он не упускал алмаз из виду ни на секунду.

– Мне повезло, – продолжил старик. – Сотрудникам Эрмитажа провинциальный коллега очень понравился. А через месяц я пришел устраиваться к ним на работу, сказав, что переехал в Питер. Теперь я был Германом Варфоломеевым, одиноким человечком с Лиговки. А еще через год рекомендации моих новых друзей из Эрмитажа позволили устроиться на работу в Смольный, где я рассчитывал узнать о судьбе моей фамильных бриллиантов. Там же, в Смольном, я встретил и своего бывшего сослуживца капитана Татищева – твоего, Алеша, отца.

Лешке показалось, что он ослышался. Герман Степанович оценил произведенный эффект.

– Да, Алеша, знатным офицером был в прошлом штабс-капитан Татищев. – При этих словах Варфоломеев вновь сладко потянулся и, не давая воспитаннику опомниться, продолжил: – Ты ведь не знаешь, что и он вот уже много лет вынужден жить под чужим именем и по чужим документам…

Казарина неожиданно прорвало:

– Отец?! Штабс-капитан?!

Варфоломеев насмешливо закивал.

– Точно так-с, мил-человек. Ну уж о том, что он медик по образованию, тебе папа сам расскажет. Тебя же интересует история вот этого алмаза, так?

Лешка теперь уже сам не знал, что его интересует больше. Он как будто находился в забытьи, сквозь которое доносился монотонный голос Варфоломеева:

– Через три месяца я уже знал, где хранится часть семейных камней. Нужен был лишь удобный случай, чтобы взять их. А потом произошло непредвиденное: вся коллекция алмазов переехала в Москву – в кремлевские запасники. Можно было опустить руки и впасть в отчаяние. Но тут мне повезло: часть специалистов направлялась в Москву, и я в числе прочих получил назначение на службу в Кремль. Такое же направление вручили и водителю правительственного гаража Владимиру Казарину – такая теперь была фамилия у бывшего штабс-капитана Татищева… Да, забыл тебе сказать главное: я обязан был вернуть коллекцию – ведь понашему семейному поверью наш род будет жив, пока мы обладаем этими камнями. В общем, коллекцию в Кремле я нашел и потихоньку начал забирать ее обратно. Я не торопился, у меня было много времени… А ты, дурачок, даже не подозревал, что помогал мне в этом деле. Помнишь, как носил Когану на оценку кое-какие предметы? Помнишь? – Герман заглянул в Лешкины глаза, пытаясь разглядеть ответ. – То-то, брат. В нихто я и прятал камни. Только вот обратно приносил ты не настоящие алмазы, а стеклянные стразы, заказанные в ювелирном магазине Когана.

 

Воспоминания трехлетней давности привели Казарина в чувство, его мозг вновь заработал, быстро просчитывая все варианты.

– Почему же вы так доверяли Когану? Ведь он вас мог и обмануть, и предать.

Герман Степанович выдержал еще одну театральную паузу и вкрадчиво произнес:

– Двоюродные братья не предают.

После истории с отцом Лешка был готов к любому повороту. Но что Коган и Варфоломеев – братья, – это уж слишком.

«А может, старик спятил?» – пронеслось у него в голове. Поэтому Лешка усмехнулся и вдруг выпалил: – Все вы врете. И про Когана, и про отца. Так ведь, Герман Степанович?

Но колючий взгляд Варфоломеева отрезвил его. Лешка перестал улыбаться и недоверчиво спросил:

– Что ж вы тогда возились целых двадцать лет?

Лицо Варфоломеева-Шпеера перекосила злоба.

– Было две причины задержки. Одна из них, Алеша, в твоем кулаке.

Казарин разжал ладонь, алмаз засверкал, отбрасывая яркие лучи в разные стороны. Не сводя глаз с камня, Варфоломеев продолжил рассказ:

– Главную семейную реликвию – золотой жезл с двумя вставленными в него изумительными алмазами – мой отец успел разделить на две части. Первый камень в конце концов попал в Алмазный фонд. Его-то и везли несколько лет назад на выставку в Ленинград. На этот камень мы и навели уголовников…

– А как вы узнали, когда и куда будет вывезена коллекция?

Герман Степанович лукаво прищурился.

– Помогла твоя наводочка. Помнишь, вы с Танькой нашли место, где можно было слышать разговоры в верхних кабинетах? Я сходил туда, все проверил и мысленно сказал вам спасибо. Вот так однажды я и услышал, как в кабинете директора Алмазного фонда о перевозке коллекции в Ленинград толковали. Я все рассчитал и для алиби лег в госпиталь на лечение… У нас все получилось, но ты, Лешка, все карты нам спутал тогда. Алмаз вернули в хранилище, и я вновь вынужден был ждать. Правда, оставался еще один камень. Но вот его следы затерялись. Вернее – следы пресс-папье с фамильным гербом на ручке, в тайнике которого мои родители успели спрятать алмаз. Долго я искал его. Даже надежду потерял. И только сейчас, вместе с другими готовя архивы и запасники Кремля к эвакуации, наткнулся на акт вскрытия сейфа Свердлова в тридцать пятом году. Среди предметов, изъятых из него, оказалось и пресс-папье с нашим гербом. Узнать о том, что Панин поставил пресс-папье у себя на полку в кабинете, для меня не представляло особого труда. Секретари и уборщицы – лучший источник информации…

– Герман Степанович, вернее, господин барон, а зачем же вы убили Панина? И на какой черт вам понадобился план эвакуации культурных ценностей Кремля?

– Убивать Панина я не собирался. Но в ту ночь он неожиданно вернулся в кабинет. А план эвакуации я схватил случайно, не хотел оставлять отпечатки пальцев на пресс-папье, которое после изъятия алмаза таскать с собой, естественно, не собирался. Вот и завернул реликвию в первую попавшуюся бумагу.

Лешка не видел, что во время своего рассказа старик незаметно опустил руку в карман. На последних словах с Варфоломеевым произошла удивительная метаморфоза. До этого скромный и благообразный старик, к которому, кроме сожаления и симпатии, ничего нельзя было испытывать, выпрямил сгорбленную спину, его лицо превратилось в жесткую маску, а движения приобрели расчетливую траекторию: Варфоломеев занес нож, но резкий окрик заставил его дрогнуть.

– Пригнись! – В дверях каморки стоял Владимир Константинович.

Лешка инстинктивно пригнулся, и клинок пролетел в нескольких сантиметрах от его головы.

А дальше был бой двух стариков. Удар, блок, захват, прыжок, еще один удар – все это со стороны напоминало удивительный, ни на что не похожий танец. Лешка, который ничего, кроме бокса, в своей жизни не видел, следил за этим невиданным доселе поединком как зачарованный…

– Лешка! – Крик отца вернул его к действительности.

Варфоломеев, успевший вырвать из стены нож, стоял напротив Владимира Константиновича. До рокового броска оставались доли секунды. Поэтому Лешка схватил первую попавшуюся старинную вазу и обрушил ее на голову Германа Степановича…

Когда Варфоломеев пришел в себя, первое, что он увидел, – отца и сына Казариных, молча сидевших напротив.

– Не повезло… рука дрогнула… – прошептал Герман Степанович, отер кровь с губы и огляделся. – Ну что, капитан Татищев, теперь у нас с вами две дороги: либо к кремлевской стенке, либо делим все и разбегаемся, – пробормотал вдруг Варфоломеев. – Я все поделю, по-честному…

Алексей разжал кулак.

– И даже его?

– Отдай! – прошептал еле-еле Варфоломеев и протянул дрожащую руку.

– Сидеть! – тихо, но тоном, не терпящим возражений, скомандовал Владимир Константинович, после чего взял алмаз из руки сына. Он долго смотрел на камень, а затем поднял глаза на Варфоломеева: – И все это – из-за него?!

– Отдай, умоляю, отдай!

Казарин-старший с омерзением сжал зубы.

– Не суетись, Герман. Это ведь так на тебя не похоже.

Варфоломеев затих, сплюнул кровь и зло спросил:

– Ну и что вы со мной сделаете?

Владимир Константинович посмотрел бывшему другу в глаза.

– Ты убийца, и что с тобой делать – решит суд.

Варфоломеев ядовито рассмеялся:

– Н-е-т, я не убийца…

– Скажите это Панину и Шумакову, – выдохнул Лешка.

Глаза старика опять заблестели ненавистью.

– Кому?! – Герман Степанович подался вперед, но, увидев, как Казарин-старший сжал в руке нож, снова обмяк. – Да вы ничего не поняли. Если бы эти слизняки после вскрытия сейфа все сдали государству – все без утайки, – ничего бы этого не было! Считайте, что моей рукой водило правосудие.

Владимир Константинович схватил Варфоломеева за отворот тужурки.

– Ты хочешь сказать, что все это делал во имя справедливости?

– «Справедливость», – презрительно передразнил его Герман Степанович. – Что ты о ней знаешь?

Много мне дала твоя справедливость? Такие, как они, отняли у меня все: родителей, жену, детей, семейные реликвии, Родину.

Лицо Владимира Константиновича передернулось. Он отпустил ворот тужурки Варфоломеева и брезгливо вытер руку.

– Да и какая это, к черту, родина? – не унимался Герман Степанович. – Ни ты, ни я, ни он ей больше не нужны. Плевать она хотела на нас. Завтра-послезавтра немцы тебе покажут, что такое родина.

При этих словах Казарин-старший судорожно сжал левой рукой лезвие ножи.

– Не смей произносить это слово своим поганым языком! Не смей, слышишь?!

На руке выступила кровь, но он этого не заметил.

– Ты хочешь, чтобы я ответил тебе, что такое Родина? Так я тебе отвечу…

Варфоломеев презрительно хмыкнул:

– Не надо учить меня Родину любить, Володя. У меня она осталась там, а ты вот вписался… – Герман замолчал и вдруг добавил: – Значит, все-таки стенка? – Он неожиданно повернулся и подмигнул своему бывшему любимцу. – Ну что, Алешка, папа твой сделал свой выбор.

Владимир Константинович молчал и не сводил внимательных глаз с Варфоломеева, контролируя каждое движение старого сослуживца. Он понимал, с кем имеет дело. И тут Алексей внимательно посмотрел на отца и вдруг протянул старику алмаз:

– Забирайте! Забирайте и уходите.

Не поверивший своему счастью Варфоломеев-фон Шпеер нерешительно протянул руку и схватил камень. Владимир Константинович побледнел и, посмотрев на сына, тихо спросил:

– Ты… подумал?

Лешка утвердительно кивнул.

– А что ты завтра им скажешь?

Алексей пожал плечами:

– Что-нибудь придумаем. – И, улыбнувшись, добавил: – Обязательно придумаем, товарищ штабс-капитан.

Варфоломеев смотрел то на алмаз, то на людей, с которыми пять минут назад вступил в смертельную схватку.

– Правильно… все правильно… очень правильно…

С этими словами Герман Степанович поднялся и начал пятиться к двери. Холодная испарина выступила у него на лбу. Удивительно, но он вдруг опять превратился в старика. Он тихо вышел из комнаты и осторожно прикрыл за собой дверь.

 

После ухода Варфоломеева наступила гнетущая тишина.

– Интересно… – нарушил ее Лешка.

– Ты про что?

– Про все! Про тебя, про меня.

Владимир Константинович смотрел на сына не мигая.

– Ну, договаривай.

Лешка хитро улыбнулся.

– Что ж, про отца мне посторонние люди кое-что рассказали. Хотелось бы и про мать послушать.

Владимир Константинович явно ждал этого вопроса. Он тяжело вздохнул.

– Ладно, пошли домой, что-нибудь выпьем. Разговор нам предстоит долгий…

Глава 13

Ноябрь 1920 года

Зарево пожаров и орудийная канонада доносились до самых берегов Черного моря. Оборона Севастополя подходила к своему печальному концу. Белая армия еще пыталась сдержать натиск врага, но финал был неизбежен. Красные наступали по всем фронтам, и было понятно, что уже вечером они войдут в город. Паника началась рано утром и к полудню достигла своего апогея. Всеми правдами и неправдами обезумевшие люди пытались попасть на один из последних пароходов, стоявших на рейде недалеко от берега.

Перед лодками, качающимися у причала, происходила невероятная сутолока с тюками и чемоданами. Одна женщина стояла, не двигаясь, на носу шаланды и всматривалась в даль. Внимательный глаз сразу мог заметить, что она сильно больна. Одной рукой она держалась за мачту, а другой прикрывала воспаленные глаза. Она не повернула голову даже тогда, когда усатый есаул перепрыгнул через борт и закричал:

– Нельзя больше ждать, Анна Сергеевна! Корабль уйдет!

Женщина обернулась.

– Еще минуту, пожалуйста…

Есаул уперся веслом в берег.

– Нельзя, Анна Сергеевна, нельзя!

Он отложил весло и взял женщину под руку.

– Да вы не волнуйтесь, Владимир Андреевич нагонит. Ей-богу, нагонит! В крайнем случае есть еще один, последний пароход.

Лодка отчалила, и есаул силой усадил Анну на скамейку.

 

В Севастополе Татищевы застряли на несколько недель. Красные все плотнее перекрывали пути для отхода, а они никак не могли двинуться дальше: маленький Алешка и Анна заболели почти одновременно. Владимиру стоило огромных трудов уговорить командующего оставить его в городе с женой и сыном. Тот долго не соглашался, не желая расставаться со своим любимцем, но в конце концов уступил, разрешив взять в подмогу двоих – адъютанта Петю Хромова и есаула Прокопенко. Лешку им удалось пристроить в госпиталь, а Анну решили выхаживать дома.

Паника в городе началась неожиданно. Прорыв красных был стремительным и все сметающим на своем пути. Татищев еле успел посадить Анну в лодку, оставил с ней Прокопенко, а сам с Петром бросился в госпиталь за сыном. Только далеко им продвинуться не удалось.

В нескольких сотнях метров от причала уже шел бой. В город пройти оказалось невозможно. Они вынуждены были залечь и вступить в перестрелку, прикрывая отход женщин. Несколько раз Татищев оборачивался и видел, что Прокопенко все-таки сумел уговорить Анну – лодка наконец отчалила и медленно поплыла к пароходу.

Когда недалеко ухнул первый снаряд, он инстинктивно вновь посмотрел на корабль. Лучше бы Владимир этого не делал. Еще один снаряд попал в лодку у него на глазах… А в следующее мгновение накрыло их окоп.

Когда он очнулся, было уже темно. Его, видимо, приняли за мертвого, поэтому добивать не стали. Рядом лежал Петя Хромов с остановившимся взглядом мальчишеских глаз. До окраины города Владимир Татищев дополз – идти не мог. В крайнюю хату постучал наудачу, а когда дверь наконец скрипнула, потерял сознание.

Очнулся он от страшной головной боли. Владимир открыл глаза и увидел склонившуюся над ним женщину.

– Анна… – хрипло простонал он.

– Тихо, хлопец, тихо, – прошептала женщина.

Узкими полосками белой материи она бинтовала ему голову. Владимир попытался приподняться на локтях, но женщина мягко взяла его за плечи и приложила палец к губам:

– Молчи, хлопец. Красные в городе…

Она подошла к печи и что-то бросила в огонь. Вспыхнули языки пламени, и Татищев увидел, как загорелась его белогвардейская форма.

– Запомни, ты мой брат. А ежели комиссары спросят чи шо, говори, что с фронта ты, с германского, под бомбежку попал, в красных хошь служить. Усек?

Татищев попытался кивнуть, но адская боль вновь пронзила голову…

Когда он снова открыл глаза, голова уже почти не болела. Татищев приподнялся и осмотрелся. Ни избы, ни женщины не было. Зато появились медсестры и санитары, которые носили раненых.

В углу огромной палатки висела занавеска, за которой шла операция. Остро пахло птом и медицинскими препаратами. Татищев уже хотел окликнуть врача, но чей-то стон заставил его обернуться. На соседней койке лежал раненый.

 

Владимир перегнулся и тронул его за плечо.

– Эй! Парень…

Боец ничего не ответил – он находился в забытьи. Рядом с кроватью валялись застиранная гимнастерка и смятая грязная буденновка. Татищев все понял и отдернул руку. Боец опять застонал, затем захрипел, вытянулся в струнку и замер.

– Эй, – позвал осторожно Владимир.

Солдат не шелохнулся. И тут Татищева осенило. Превозмогая резкую боль в голове, он встал, нагнулся, достал из гимнастерки красноармейца его документы и вернулся на свою кровать. Едва он засунул документы в карман, как в палатку вошли две медсестры и направились к соседней койке. Владимир закрыл глаза и притворился спящим. Одна из медсестер взяла руку умершего красноармейца, и Татищев услышал ее голос:

– Все, отмучился. Надо отметить в полковой книге.

Вторая устало зевнула и спросила:

– А где его документы?

– Погляди в гимнастерке.

Наступила долгая пауза.

– Нет чего-то, – услышал Татищев ленивый голос медсестры. – Потерял, видать, в бою.

Ее подруга подошла к постели Татищева и поправила подушку.

– Да и бог с ними. Запишем Ивановым. Одним больше, одним меньше…

– А этот? – Ее подруга указала на Владимира.

Та запустила руку в карман татищевской гимнастерки.

– Казарин… Владимир… Константинович, – прочитала она.

Услышав это, Татищев про себя усмехнулся: «Вот повезло, даже имя менять не пришлось!»

– Вот так я стал красноармейцем Казариным, – закончил Владимир Константинович. – В госпитале я провалялся месяц, а потом был отправлен в Подмосковье долечиваться. В поезд я садился уже с тобой на руках… Машинами я заболел еще пацаном, до Первой мировой, читал всю специальную литературу. Поэтому когда пришел устраиваться на работу в гараж Смольного, мог дать фору любому. А потом мы переехали в Кремль…

Лешка все это время не отрываясь смотрел на отца и не узнавал его. Обычно спокойный и невозмутимый, Владимир Константинович не мог скрыть своего волнения, несколько раз в его глазах появлялись слезы. Когда отец замолчал, Алексей что-то хотел сказать, но не смог. Все слова казались пустыми и бесцветными. А Владимир Константинович смахнул невидимые крошки со стола и, не глядя на сына, произнес:

– Ладно, давай решать, как жить дальше.

Лешка заулыбался, в глазах появилась хитринка:

– Дальше? Дальше мы будем жить так: утром я доложу о результатах своего расследования Шапилину. Петр Саввич немного поволнуется…

В этот момент Алексей ясно представил себе «волнения» своего начальника, отчего мурашки пробежали у него по спине.

– Но, думаю, не съест же он меня.

Глава 14

В кабинете начальника особого сектора ЦК стоял крик, от которого дрожали стекла в шкафах.

– Да я тебя под арест! Трое суток карцера! – орал Шапилин на Лешку. – Сыщик хренов! Я тут ночи, понимаешь, не сплю, а он, видите ли, до утра решил подождать. Да ты, Пинкертон кремлевский, должен был меня среди ночи поднять. Дескать, нашел документ, и точка… да тебя убить мало!

Шапилин метался по кабинету, потрясая кулаками и найденным планом эвакуации ценностей Кремля. Но, проходя мимо окна, вдруг остановился.

– А ну, иди сюда!

Лешка, который все это время смотрел в потолок, делая вид, что угрозы Шапилина не имеют к нему ни малейшего отношения, вопросительно посмотрел на грозного начальника.

– Живо, живо ко мне!

Казарин подошел к генералу, и оба уставились в оконное стекло. Во дворе стояла Таня и, улыбаясь, смотрела на окно кабинета отца, за которым стояли два самых дорогих ее сердцу мужчины.

Часть третья

Пролог

Апрель 1943 года

Сигнальная ракета пропорола ночное небо, высветив несколько парашютных куполов.

– Взвод! Вперед! – скомандовал офицер.

Несколько десятков солдат с автоматами наперевес ринулись в непроглядную чащу, едва сдерживая на поводках рычащих овчарок.

Приземляющиеся парашютисты резали на ходу стропы, пытаясь скрыться от преследования. В темноте многие падали на деревья, разрывая одежду, ломая руки и ноги. Свет фонарей мелькал тут и там.

– Брать живьем! – крикнул командир взвода.

Раздался выстрел, и он упал навзничь. Солдаты, оставшиеся без командира, открыли беспорядочный огонь. Завязался бой. Несколько парашютистов погибли, так и не долетев до земли. Через полчаса все было кончено.

Отряд прочесывания шел все дальше и дальше. Вскоре путь ему преградило затянутое ряской лесное озеро. Злобно рыча, собаки тащили вожатых напрямки, но те жесткими командами заставили их пойти в обход, и вскоре отряд скрылся из виду. Когда собачий лай и хруст веток затих, из воды вынырнул человек. Жадно глотая воздух, он выбрался на берег и повалился на траву. Одежда на нем висела клочьями. Где-то вдалеке вновь послышался приближающийся лай собак. Диверсант с трудом поднял голову, прислушался и тут же метнулся в сторону чащи.

Пробежав несколько метров, он лоб в лоб столкнулся с человеком, стоящим под раскидистым дубом. Парашютист отпрыгнул в сторону и, выхватив из-за голенища нож, приготовился к бою. Однако человек даже не шелохнулся. Приглядевшись, диверсант увидел, что он мертв. Это был человек из одного с ним отряда: пуля достала его в воздухе, и он так и остался висеть на стропах своего парашюта. Диверсант быстро срезал все лямки и оттащил труп в сторону. Затем он снял с мертвого гимнастерку и начал переодеваться.

Глава 1

Бомбежки почти прекратились, когда весеннее солнце согрело московские улицы. С витрин магазинов начали сбивать доски, дворники убирали мешки с песком. Если бы не «Андреевские» кресты из бумаги на давно не мытых окнах, военные патрули на улицах и плакаты, можно было подумать, что никакой войны нет.

Люди, как и сам город, потихоньку оттаивали после долгой зимы. Они радовались апрельскому солнцу и сводкам, в которых появлялось все больше и больше оптимизма и радости.

Вот уже почти год Татьяна и Алексей Казарины были мужем и женой, но их семейное счастье оказалось недолгим и закончилось сорок дней назад, когда умерла их дочь Лика.

Она прожила на свете всего полгода, и теперь ни Таня, ни Алексей не понимали, что делать дальше. Особенно тяжело переживала потерю Татьяна. Она замкнулась и почти ни с кем не разговаривала. Алексей понимал, что нужно было сказать жене что-то особенное, как-то поддержать, ободрить ее. Но все слова, которые он мог подобрать, уже были сказаны. А новых Казарин не находил.

 

В этот тяжелый день вся семья собралась у Шапилиных для того, чтобы по русскому обычаю помянуть Лику. Петр Саввич, Таня, Алексей, Владимир Константинович и Вера сидели в гостиной за большим столом, на котором стояли водка и нехитрая закуска. Все были подавлены и поэтому молчали.

Гнетущую тишину нарушил Владимир Константинович. Он взял рюмку и тихо произнес:

– Давайте помянем нашу Ликочку. И хотя я до сих пор не могу поверить, что ее нет…

При этих словах Таня зажала уши ладонями, встала из-за стола и выбежала из комнаты. Все присутствующие опустили глаза, и только Алексей медленно поднялся и вышел вслед за женой.

Он нашел ее в кабинете. Татьяна стояла у окна, прижавшись лбом к холодному стеклу. Он с нежностью обнял жену за плечи, но та даже не шелохнулась.

– Я так больше не могу, – не оборачиваясь, произнесла она. – Это невыносимо.

Алексей почувствовал комок в горле:

– Танюша, успокойся.

Но она его не слушала:

– Это я во всем виновата.

– Ну что ты говоришь, родная? – попытался успокоить жену Алексей. – В смерти Лики нет ни твоей, ни моей вины. Это война, будь она проклята…

Таня резко повернула голову.

– При чем тут война? – В ее голосе зазвучали металлические нотки. – Что ты, чуть что, – «война, война»! Нашел отговорку. У других тоже рождаются дети, но они не умирают. Живут, дышат вот этой весной…

– Я понимаю, – старался сохранять выдержку Алексей. – Но что же нам делать?

Таня холодными, безжизненными глазами смотрела на мужа.

– Ты бесчувственный человек.

От этих слов у Алексея заходили желваки на скулах.

– У тебя умерла дочь. А тебе все равно!

Лешка провел ладонью по лбу, пытаясь все-таки держать себя в руках.

– Ну что ты такое говоришь? Как ты можешь?

Таня подошла вплотную к мужу и вдруг с непонятной улыбкой сказала:

– Я теперь все могу. И я скажу! Это ты! – Она ткнула пальцем ему в грудь и, все так же странно улыбаясь, продолжила: – Это ты во всем виноват! Когда была возможность отправить нас в эвакуацию в Ташкент, ты мог бы на этом настоять. И может быть, тогда в тепле, вдали от московской сырости, у нашей дочери не было бы пневмонии…

Алексей опешил от такой несправедливости:

– Это я виноват, что ты осталась в Москве?! – чуть не закричал он, но, вовремя сообразив, в каком состоянии находится жена, понизил тон: – Да, я виноват! Виноват, что моя жена не моталась с грудным ребенком по вокзалам, что не тряслась в грязных теплушках и не мыкалась в незнакомых городах по чужим углам и квартирам! – Казарин встряхнул ее за плечи. – Танька, родная, опомнись!

Губы у Тани задрожали, а в глазах появилась невыносимая боль. Алексей сгреб жену в охапку и сильно прижал к себе. И тут она разрыдалась.

– Прости меня, Лешка, – немного успокоившись, произнесла она сквозь слезы. – Я сама не знаю, что говорю.

 

А в это время на окраине Москвы на чердаке старого дома два человека – один в новой офицерской форме с майорскими погонами, другой в строгом сером костюме – вели странный разговор. Собеседник майора старался не выходить на свет и все время оглядывался по сторонам. По всей видимости, подобная конспирация офицера нисколько не волновала: он сидел на перевернутом ящике, держа в одной руке коробку дорогих папирос «Девиз», а в другой – открытку, которую лихо крутил между пальцами.

– К связи со мной прибегать в редчайших случаях…

Судя по голосу, собеседник майора сильно волновался: его речь была сбивчива и отрывиста.

– Мы не можем рисковать… На вас замкнута целая группа… Вы это понимаете? О связи со мной, кроме вас, знают еще два человека.

Майор с равнодушным видом продолжал крутить открытку, словно она была картой из колоды.

– Шлыков, вы можете перестать? – прервал свой инструктаж незнакомец. – Меня это раздражает.

– А меня – сосредоточивает, – холодно отрезал Шлыков. – Хватит бадяжить! Давайте «точки», и разбежались.

Судя по всему, этот разговор начал ему надоедать.

Собеседник в сером костюме порылся во внутреннем кармане и протянул маленький листик, сплошь усеянный сочетанием цифр и букв. Записи походили на шифр: Зн 13, В 4, Д 7, Ар 3, МШ 1. Ознакомившись с содержанием, Шлыков положил бумажку в коробку с папиросами и встал с ящика.

– И когда?

Человек в сером развел руками:

– В любой день и час.

Он подал Шлыкову руку для прощального рукопожатия. В ответ майор лишь протянул собеседнику открытку, которую все это время крутил в руках. На ней была изображена знаменитая актриса Ладынина.

– На память!

Шлыков так и не пожав протянутую руку, накинул вещмешок на плечо, направился к лестнице. Спустившись с чердака по скрипучим ступеням, он сел в лифт на верхней лестничной площадке, вышел во двор, свернул в подворотню и нос к носу столкнулся с патрулем. Шлыков попытался обойти солдат, но начальник патруля громко и четко потребовал:

– Товарищ майор, предъявите документы!

Шлыков широко улыбнулся:

– Документы у меня в порядке.

– Вот и посмотрим, – сухо ответил командир и взял протянутую офицерскую книжку.

Он не заметил, как майор бросил оценивающий взгляд на патрульных. Автоматы ППШ на плечах у обоих солдат были сняты с предохранителей.

В это время собеседник Шлыкова тоже решил выйти на улицу. Однако завидев патруль, вернулся в подъезд, поднялся на последний этаж и через окно стал внимательно наблюдать за происходящим.

Начальник патруля продолжал изучать документы майора.

– Заплутал я в столице, – решил нарушить молчание Шлыков. – Дружок просил своих навестить, а я что-то не могу найти. Зайди, говорит, к моим на Знаменку. Номер дома сказал, а я позабыл. Квартиру только помню. Вот и плутаю по дворам…

Начальник патруля удивленно вскинул брови.

– А вы раньше в Москве бывали?

– Не-е-е… Я сам с Вологды. Говорю ж – Знаменку ищу, – спокойно пояснил Шлыков.

Патрульный оглянулся на одного из солдат и, прищурившись, спросил:

– А вы знаете, товарищ майор, что такой улицы в Москве уже давно нет?

 

– Как нет? – удивился Шлыков.

– А так. Есть улица Фрунзе. А Знаменки уж лет десять как не существует. Вам, что ж, однополчанин не сказал об этом?

– Нет, – искренне удивился Шлыков. – А может, этих Знаменок несколько? Ну, как Тверских, что ли?

Офицер еще внимательнее стал всматриваться в собеседника:

– Тверские-Ямские? А откуда вы про них знаете, если в Москве ни разу не были?

Возникла секундная пауза. Шлыков незаметным движением расстегнул кобуру и, усмехнувшись, пояснил:

– Так, корешок московский, рассказывал. Есть, мол, и первая, и вторая, и даже пятая… Что, обманул?

Офицер закрыл документы, но из рук их не выпустил. Шлыков напрягся:

– Что-то не так?

Начальник патруля положил шлыковские документы в нагрудный карман и взял «под козырек».

– Извините, товарищ майор, но вам придется пройти в комендатуру.

Шлыков пожал плечами.

– В комендатуру так в комендатуру.

Опустив руку, он незаметно выхватил пистолет из кобуры, и в безлюдном переулке раздались три коротких выстрела. Убедившись, что ему ничто больше не угрожает, Шлыков нагнулся, чтобы забрать свои документы из кармана убитого офицера, но тут же услышал:

– Стой! Стрелять буду!

С другого конца улицы к нему бежал постовой. Милиционер вскинул руку с пистолетом, но Шлыков успел метнуться во двор, из которого вышел несколько минут назад. Милиционер бросился в погоню.

На выстрелы уже сбегались люди. Появился еще один патруль.

Во дворе, где скрылся диверсант, никого не было. Неожиданно где-то на чердаке грохнул выстрел. Милиционер и патрульные рванулись к подъезду, как вдруг раздался звон стекла, и с десятиметровой высоты на асфальт рухнуло мертвое тело. Это был Шлыков.

Глава 2

Аэродром N-ского полка размещался на опушке березовой рощи. Контуры боевых машин и фигуры часовых вдалеке рельефно оттенял желтый диск полной луны. Со стороны казармы доносились звуки гармошки и приглушенный смех.

Незаметная тень скользнула вдоль самолетов и остановилась возле одного из истребителей. Нагнувшись, неизвестный достал гаечный ключ и начал отвинчивать гайки шасси. Ослабив крепеж на первом колесе, он собрался проделать то же самое и на втором, но в ночной тишине послышались шаги и голоса. На поляне показались два летчика. За ними семенил техник, причитая на ходу:

– Товарищ Сталин, вам никак нельзя лететь…

– Брось, Митрич, я в норме! Готовь машину.

Василий Сталин был сильно пьян.

– Василь Иосич, никак нельзя, никак, – пытался остановить его Митрич. – Ну скажите вы ему, товарищ Клещев. Нагорит мне.

Сталин остановился и, схватив техника за грудки, рявкнул:

– От кого?!

– Сами знаете… – недовольно пробормотал Митрич.

Василий ослабил хватку и, отпустив техника, обратился к своему приятелю:

– Вот, Иван, смотри, какая дерьмовая у нас с тобой в полку дисциплина. Замкомандира полка приказывает готовить машину, а техник ему – накось… – Василий сделал характерный жест рукой и неожиданно заорал: – Митрич! Запускай мотор, а то, ей-богу, под трибунал пойдешь!

Но Митрич был неумолим.

– Воля ваша, Василь Иосич. Трибунал так трибунал. А за штурвал вас выпимши не пущу. Вот что хотите делайте – не пущу.

Сталин выхватил пистолет:

– Застрелю!

Правда, глаза его при этом улыбались.

Засмеялся и Клещев:

– Тихо, Вась, тихо. Успокойся. Ведь он прав… по существу. Ты уже сегодня и так «дал дрозда»! Ну его.

Успокоив друга, Иван пошел к своему самолету. Василий махнул рукой и достал папиросу.

– Эх, дурак ты, Митрич. Ваньке в Москву надо. Срочно!

Митрич был счастлив, что пьяный командир остается при нем.

– Понимаю, товарищ полковник, понимаю. Пусть один и летит.

– Чего ты понимаешь? – передразнил его Сталин. – Там любовь. Лю-бовь! А это что такое?

Возле самолета лежал оброненный гаечный ключ. Эта находка заставила заволноваться неизвестного, притаившегося за баками с горючим.

– Митрич, это что за бардак? – Сталин щелчком отбросил окурок и нахмурился.

Техник поднял ключ, но ничего не успел ответить. Сзади раздался зычный окрик Ивана, успевшего уже занять место в кабине:

– Митрич, давай, крутани!

Техник бросился к пропеллеру, а Василий тяжело опустился на траву. Самолет Клещева никак не желал заводиться. Сталин долго смотрел на все попытки Митрича запустить мотор, а потом встал и, усмехнувшись, сказал:

– Не! Не выйдет, Вань. Что-то не везет тебе последнее время ни с самолетами, ни с бабами.

Митрич перестал крутить пропеллер и бессильно вытер пилоткой вспотевший лоб. Клещев еще раз попытался прокрутить стартер, а затем спрыгнул на землю.

– Не говори!

С трудом удерживаясь на ногах, Василий похлопал друга по плечу:

– Вань, а ты ей сразу по приезде – по шее. По ше-е! Бабы – они только это и понимают.

– Зоя не такая. Ты ее не знаешь.

– Угу, – скептически кивнул Сталин. – Я их слишком хорошо знаю. Все они одинаковые! – Василий презрительно фыркнул и с надеждой добавил: – Ваня, а может, ну ее? Отложишь разборки до завтра? Как там поет Утесов: «Как много девушек хороших, как много ласковых имен…»

Но Клещев так посмотрел на него, что Василий отвел глаза и повернулся к Митричу:

– Ну что, Митрич, а командира полка ты пустишь за мой штурвал?

Техник снял пилотку и почесал затылок.

– Вообще-то нежелательно…

Но Сталин рубанул рукой воздух:

– Давай, Вань, пересаживайся! Только прошу: одна нога – там, другая – тут.

Иван быстро взобрался в кабину сталинского истребителя и, перед тем как завести мотор, крикнул:

– Спасибо, Вась, к вечеру буду!

Через несколько минут самолет Сталина вырулил на взлетную полосу, затем прошел рулежку и взмыл в черное небо.

Глава 3

С утра пораньше Алексей уже был на ногах. Предстоял довольно хлопотный денек. Ему нужно было побывать в МУРе и разобраться в деталях вчерашней перестрелки на улице Фрунзе. Происшествие казалось рядовым: диверсантов ловили почти каждый день, и никто бы не обратил на этот случай особенного внимания, если б не одно «но». Закавыка заключалась в том, что все случившееся произошло в двух шагах от Кремля и, следовательно, попадало под пристальный контроль комендатуры.

Казарин дождался трамвая и, протиснувшись сквозь спины пассажиров, оказался на задней площадке. Он достал мелочь, чтобы купить билет, но его опередил гражданин с баулом.

– До Петровки, – пробурчал мужчина и протянул рубль.

– Сдачи нет! – так же неласково ответила ему кондукторша.

– Да у вас ее никогда нет, – огрызнулся гражданин. – Давай сдачу, и точка!

Кондукторша покраснела от злости и закричала:

– Гражданин, сойдите с трамвая!

– А почему не с ума? – сострил кто-то рядом, и весь вагон заржал.

Алексей, так и не заплатив, спрыгнул на повороте, и вагон, дребезжа стеклами, позвякивая соединениями на стыках рельсов, пополз дальше.

 

В МУРе Казарин застрял надолго. Сначала никак не появлялся следователь, а, когда он все же пришел, то тут же убежал, бросив на ходу:

– Извини, старик, подожди пару минут. Начальство вызывает.

Алексей не успел возразить, как милиционер скрылся в коридорах МУРа.

Казарин сел на стул и начал терпеливо ждать.

Прошло полчаса, но следователь не появлялся, и Лешку стало клонить ко сну. Какое-то время он мужественно боролся с дремотой, но усталость все-таки взяла свое.

– Эй, капитан! Не спи – замерзнешь, – раздалось над его ухом.

Алексей открыл глаза и увидел улыбающегося милиционера.

– Извини, задержался. Вчера всю ночь сигнальщиков ловили, а утром рапорты писали. Представляешь, что удумали, суки. Вставляют ракету в водосточную трубу и стреляют, чтоб немец видел, куда бомбить. Пока ракета летит по трубе, ее не видно, и за это время сигнальщик успевает смотаться. Заходи. – Следователь распахнул дверь кабинета. – Майченко Иван, – представился муровец.

Алексей пожал протянутую руку:

– Алексей Казарин.

 

Получив папку с делом, Казарин углубился в чтение. Ничего нового он для себя не нашел. В рапортах постового и патрульных были подробно описаны детали погони, падение из окна и смерть диверсанта. Также к делу была приложена баллистическая экспертиза: диверсант был убит выстрелом из пистолета системы «Браунинг» и, по всей вероятности, умер еще до падения.

– Муть сплошная, – подытожил Иван. – Ни пистолета тебе, ни убийцы. Но в общем все ясно: диверсанты – они и в Африке диверсанты. Надо было по горячим следам ловить, а теперь – ищи-свищи.

Алексей перелистал дело еще раз, и взгляд его остановился на описи вещей убитого. Под пятнадцатым номером фигурировала «записка-шифровка».

– А где она? – поинтересовался Казарин.

– Как где? – удивился Иван. – Так ее же ваши забрали.

Алексей понимающе кивнул.

– А ты случайно не помнишь, что в ней было?

Иван хитро прищурился:

– Случайно помню.

Он взял карандаш и на листочке отрывного календаря написал: «Зн 13, В 4, Д 7, Ар 3, МШ 1».

Алексей взял лист в руки.

– Странная какая-то шифровка.

– Вот и я так думаю, – усмехнулся Иван.

Глава 4

Лондон Март 1943 года.

За месяц до описываемых событий

Красивая женщина средних лет в бордовом платье прошла сквозь анфиладу комнат особняка викторианской эпохи и оказалась в каминном зале. Ей навстречу поднялись два удивительно похожих джентльмена, два сэра Пиквика. Тронутые сединой пряди, зачесанные назад, только усиливали их сходство с диккенсовским персонажем. Один из них поклонился и поцеловал протянутую дамой руку.

– Здравствуйте, Саймон, – вежливо поздоровалась она. – Я думаю, Джеральд не позволил вам скучать. Что привело вас сегодня в наш дом?

Но Джеральд опередил брата.

– Вот, Анна, наконец-то моя работа заинтересовала разведку ее величества, – выпалил он.

По всему было видно, что его просто распирает от гордости.

– Разведку? – Женщина удивленно вскинула брови. – Джеральд, поясни мне, что все это значит?

Теперь Саймон не дал ему ответить. Он поднял руку и начал свой рассказ:

– Третьего дня лорд Бивербрук выступил с докладом на секретном совещании у нас на Даунинг-стрит и сообщил такое, что лично меня повергло в замешательство. Или старик сошел с ума, или немцы хотят сбить нашу разведку с толку…

Саймон на секунду остановился, чтобы перевести дух. То, что он сейчас говорил, составляло государственную тайну, и все присутствующие это хорошо понимали. Однако Анна была заинтригована.

– Саймон, не темните! Выкладывайте все. Ваша тайна умрет в стенах этого дома, – успокоила она.

Саймон развел руками.

– Да выкладывать-то собственно нечего. Вы, наверно, читали в газетах про поиски фашистами Шамбалы и изучение ими Тибета? Мы к этому до недавнего времени относились с усмешкой. Но теперь у Гитлера новая мания. Фюрер, черт бы его побрал, помешался на каких-то книгах, связанных с историей этрусской цивилизации. Причем для этого он не жалеет ни сил, ни средств…

Саймон посмотрел на брата и в сердцах воскликнул:

– Джерри, ты можешь мне объяснить, что все это значит и какое отношение вся эта чушь имеет к действительности? Зачем понадобилась этому параноику цивилизация, канувшая в небытие двадцать веков назад?

Джеральд лукаво улыбнулся и небрежно заметил:

– Двадцать три.

– Что «двадцать три»? – не понял Саймон.

– Считается, что этрусская цивилизация прекратила свое существование в третьем веке до нашей эры. Двадцать три века назад. В двести восемьдесят третьем году до нашей эры.

Сэр Саймон вскочил с дивана и заходил по комнате.

– Это все безумно интересно, но какая разница, в каком веке это произошло? Все равно от них ничего не осталось! – все сильнее распалялся он.

Джеральд не торопился с пояснениями, однако по выражению лица было понятно, что «разница» имелась.

– Разница? В принципе для интеллектуалов с Даунинг-стрит – никакой! – с достоинством произнес он. – А для людей образованных – существенная. Дело в том, что, по всей вероятности, Великий Рим и сама Римская империя были основаны именно этрусками. То есть можно утверждать, племена Этрурии заложили основу всей будущей европейской цивилизации.

Сэр Саймон на это только недовольно крякнул. История не была его «коньком», и слова брата больше запутывали, чем объясняли суть дела.

– Ну и что? Итальянцы – союзники немцам. И это вполне вписывается в теорию Гитлера о расовом превосходстве.

Сэр Джеральд замолчал и задумчиво посмотрел на бокал, который держал в руках.

– А кто здесь говорит об итальянцах? Анна, ты слышала, чтобы я поставил знак равенства между этрусками и этими ничтожными прихвостнями Гитлера, этими макаронниками? – обратился он к жене.

 

– Нет, – улыбнулась Анна.

– Вот то-то и оно! Взгляни-ка, братец, вот сюда.

С этими словами Джеральд снял с полки альбом старинных гравюр и раскрыл книгу на рисунке, изображающем мальчика с птицей. Поверх гравюры следовала едва заметная надпись на непонятном языке.

– Забыл сказать самое интересное: этрусские надписи никто не может прочесть до сих пор. Это одна из главных загадок мировой истории. Перед тобой одно из сохранившихся этрусских изображений. Как ты думаешь, к какой языковой группе относится эта надпись?

Саймон задумался.

– Древнееврейской? – нехотя спросил он.

– Нет.

– Индийской?

– Не ломай голову.

Джеральд взял с камина газету.

– Вот, свежая польская газета, которую выпускает их правительство в изгнании. Ничего не напоминает тебе?

С этими словами Джеральд очертил карандашом заголовок и положил издание рядом с этрусской надписью. Глаза Саймона округлились.

– Черт побери. Да ведь это очень похоже, – пробормотал он.

Джеральд самодовольно усмехнулся.

– Вот так когда-то сказал и я. А потом сообразил: «этруски». «Руски»! Понимаешь? Рус-ски-е. Как просто.

Саймон ударил себя ладонью по лбу.

– А я-то, дуралей, понять не могу, почему немцы главную из этих книг в России ищут! Ведь по некоторым сведениям именно в ней изложена вся подлинная история этрусков.

Джеральд раскурил трубку и сел рядом с Анной на диван.

– Так что ваш Бивербрук совсем не спятил. Представь только, что благодаря расшифрованным книгам этрусков Европа узнает, что всему обязана славянской цивилизации. Не арийской расе, как считает Гитлер, а тем самым неполноценным славянам, от которых он хочет нас освободить. Что же будет с его бесноватой идеей, если выяснится, что голубоглазых блондинов еще и в помине не было, когда прародители поляков и русских закладывали основы европейской цивилизации?

Анна поставила бокал на камин и возразила:

– Но… Подождите! Почему нельзя Черчиллю позвонить напрямую Сталину и рассказать все как есть? Найти эти книги и опубликовать их в мировой прессе.

Теперь разъяснять суть вопроса пришлось Саймону:

– То-то и оно, дорогая Анна! Во-первых, их еще нужно расшифровать. А во-вторых, такие книги страшны в руках любого диктатора. Сегодня это грозное оружие интересует сумасшедшего расиста и шовиниста. А завтра им завладеет идеологический фанатик. Представь себе: однажды нам докажут, что коммунистическая Россия – Богом избранная страна и тому есть историческое подтверждение. Нет, этого нельзя допустить. И вообще получается, что в публикации этих книг заинтересованы только русские.

Саймон сел напротив брата и посмотрел ему прямо в глаза.

– Скажи, Джеральд, не хотел бы ты прокатиться в Москву? Ты ведь пишешь книгу об истории России. Мы договоримся с союзниками, они дадут тебе поработать в русских архивах и библиотеках. Да и Анна, мне кажется, будет не против.

Джеральд задумался.

– За счет твоего ведомства?

Сэр Саймон утвердительно кивнул.

– Ничего не выйдет. Эту книгу никто не видел. Даже я, положивший жизнь на изучение истории этрусков, весьма приблизительно знаю, как она может выглядеть.

– Ну, это как раз дело поправимое.

Сэр Саймон залез в карман сюртука и извлек сложенный вчетверо лист бумаги с изображением книги.

– Вот так, судя по описанию нашего резидента в Берлине, выглядит эта загадочная книга.

Джеральд не успел ответить, как сидевшая рядом Анна неожиданно воскликнула:

– Боже!

Мужчины бросились к ней.

– Что? Что с тобой, Анна? – испуганно пролепетал Джеральд.

– Эта… Эта книга… Я знаю, где она.

Глава 5

Диверсант и бывший красноармеец Осепчук был человеком невысоким и незаметным. По крайней мере так ему казалось. Он старался не выделяться на улице среди редких прохожих, для чего даже надвинул солдатскую кепку на самые брови. Пройдя половину Сретенки, Осепчук остановился возле киоска и начал рассматривать открытки. На нитке в грязном окошке висели черно-белые портреты звезд советского кинематографа: Крючков, Орлова, Алейников, Целиковская, Серова, Ладынина… Осепчук ткнул пальцем в последнюю и бросил мелочь на прилавок.

– Дайте мне вот эту, – попросил он продавца, а затем добавил: – И конверт.

Расплатившись, Осепчук отодвинулся от окошка и тут же, на прилавке, что-то написал на конверте. Затем, вложив в него открытку с портретом Ладыниной, он огляделся в поисках почтового ящика. Обнаружив его на ближайшей стене, Осепчук подошел и, бросив письмо, засеменил по бульварам, насвистывая что-то себе под нос.

Едва он завернул за угол, его взгляду открылась ужасающая картина: торгующие с рук граждане заполнили не только Центральный рынок, они трясли своим барахлом даже на мостовой, не давая проехать машинам в самом центре Москвы – на Цветном бульваре.

Осепчук протиснулся сквозь ватники, платки, косынки, танкистские шлемы, бескозырки и стал бродить от ряда к ряду. Хриплое пение, матерщина, запах махорки и водки, мешки, чемоданы, авоськи, кульки и свертки, грязь под ногами, валяющиеся на земле пьяные – все это напоминало огромный копошащийся муравейник. Неожиданно Осепчук заметил одноногого моряка, торгующего папиросами «Беломорканал» и одеколоном «Шипр». Инвалид хитро поглядывал на подошедшего гражданина и чему-то ухмылялся. Осепчук ухмыльнулся в ответ и хотел было уйти, но торговец поманил его пальцем, и глаза его при этом странно забегали.

– Что ищешь, браток? – спросил инвалид.

– Чего ищу? – переспросил Осепчук. – Да так, пустяк один.

Морячок понимающе кивнул.

– Волыну? Могу устроить.

Осепчук вопросительно посмотрел на инвалида, но тот незаметно махнул культей в сторону заколоченного ларька.

– Туды топай.

За ларьком возле небольшого костерка на куче тряпья сидели трое мужиков бандитского вида. Они разом подняли глаза на Осепчука. А когда тот присел возле костра и протянул руки к огню, один из них хмуро процедил:

– Чего шукаешь?

Осепчук промолчал.

– Маслят брать будешь?

Покупатель понял, что попал как раз по адресу, и молча кивнул.

– Покажь хрусты, – приказал хрипатый малый, блеснув при этом металлической фиксой.

Осепчук извлек из-за пазухи деньги и тут же засунул их обратно. В ответ, как по волшебству, на ящике появился белый сверток.

– Шпалер – пятьсот, маслята – полтос, – прохрипел фиксатый.

Осепчук развернул тряпицу и провел рукой по дулу новенького «ТТ».

 

Часом позже на Гоголевском бульваре недалеко от дома Василия Сталина появились два летчика. Один имел погоны майора, другой – капитана. У обоих на кителях нарядно сверкали многочисленные ордена. Они несли легкие фанерные чемоданчики. Миновав перекресток и Сивцев Вражек, военные вошли во двор дома на противоположной от сталинского дома стороне и осмотрелись в поисках нужного подъезда.

Поднявшись по лестнице, они остановились возле одной из квартир. Майор нажал на звонок. Через некоторое время за дверью послышались шаги, и чей-то голос спросил:

– Вам кого?

– Скажите, а Крючков уехал в эвакуацию?

За дверью воцарилось молчание.

– Скажите, а Крючков уехал в эвакуацию?! – более настойчиво повторили свой вопрос визитеры.

– Нет, – послышалось из-за двери. – Но он переехал в Сокольники.

Ответ успокоил летчиков.

– А где я могу узнать его новый адрес? – прозвучал новый вопрос.

Дверь открылась только на величину цепочки.

– Закурить не найдется?

Один из летчиков вынул и раскрыл портсигар. В нем лежали обычные папиросы, но к внутренней стенке крышки была приклеена фотография актрисы Ладыниной, точь-в-точь такая же, как и та, что покупал Осепчук.

Рука забрала портсигар, и только после этого дверь распахнулась полностью.

– Заходите, – донеслось из коридора.

Офицеры огляделись и вошли в квартиру…

 

Алексей Казарин пересек бывшую Императорскую площадь в Кремле и зашел в так называемый Ворошиловский подъезд. Поднявшись на третий этаж, он подошел к шапилинской квартире и по довоенной привычке ткнул три раза в звонок. Дверь распахнулась, на пороге стояла Вера Чугунова с глазами, красными от слез. Несколько недель назад заместитель наркома по вооружению Сергей Васильевич Чугунов и его жена попали под бомбежку. Так Вера в одночасье стала сиротой. По старой большевистской традиции заботу о дочери боевого друга взял на себя Петр Саввич, и Вера перебралась в дом Шапилиных.

Увидев Казарина, она заставила себя улыбнуться.

– Привет, Алеша.

– Привет. – Он вошел в прихожую и снял фуражку. – Я могу тебе чем-нибудь помочь?

Вера что-то хотела сказать, но передумала и лишь кивнула в сторону кабинета.

– Петр Саввич тебя ждет.

Алексей попытался взять ее за руку, но Вера отвернулась, и слезы вновь потекли по ее лицу.

Когда Казарин зашел в кабинет, Шапилин говорил по телефону:

– Это точно?! Ошибки быть не может? Ладно, действуй по обстановке. Ежели что, сразу докладывай мне лично. Разрешаю-разрешаю. Все! Отбой.

Шапилин положил трубку, расстегнул ворот френча и выдохнул, как будто с его плеч упала тонна груза.

– Ну, Вася! – пробормотал генерал. – Ну…

Последние слова заставили Лешку побледнеть.

– Что, с Васей что-нибудь?

– «Что-нибудь»! – Голос Шапилина дрожал возмущения. – Представляешь, звонок с аэродрома: так, мол, и так, «при посадке разбился самолет полковника Сталина Василия Иосифовича». Как тебе?

Лешка, не мигая, смотрел на тестя.

– Цел? – едва прошептал он.

– Какое там! Подломилось шасси, самолет кувыркался, будто в цирке… Еле тело вытащили…

Алексей так и осел на стул.

– Отцу уже доложили? – глядя в одну точку, тихо спросил он.

– Какому отцу?! – не понял Петр Саввич. – Тьфу ты, черт! Типун тебе на язык! Да ты не понял. Вася жив. На его самолете почему-то комполка Клещев летел. А Василий Иосифович – в стельку! В дрова! С ночи лыка не вяжет!

Шапилин подошел к окну.

– Ладно. Жив, и слава богу… Что там у тебя по тому майору с мнимой Знаменки?

Алексей вытер ладонью разом вспотевший лоб и раскрыл папку.

– Сначала думали – психанул мужик: время военное – чего не бывает. Но майора «пробили» по документам.

– И что?

– Оказался «липовым». Не значится уже такой майор в списках.

– Ну, все понятно, шпион. Чего тут думать?

– Если бы только это, Петр Саввич.

Казарин достал из папки бумагу:

– Вот показания милиционера и патрульных. Они уверяют в один голос, что в майора не стреляли.

Шапилин пробежал глазами документ.

– А их табельное оружие проверили?

Алексей кивнул.

– Конечно, проверили. Мало того! Пуля, которую нашли в теле убитого, выпущена из браунинга. А насколько мне известно, на вооружение в московскую милицию такое оружие не поступало.

Петр Саввич постучал пальцами по столу.

– Стало быть, сообщник.

Казарин опять кивнул:

– Верно. А теперь самое интересное…

Он достал из папки ту самую бумажку с цифрами и значками, которую неизвестный в сером костюме передал майору на чердаке.

– Знаете, что это?

Шапилин изучил бумагу и небрежно отбросил ее в сторону.

– Шифры? Коды?

Алексей аккуратно поднял «вещдок» и, усмехнувшись, положил листочек в папку.

– Никакие это не шифры и тем более не коды. Зн, В, Д, Ар, МШ и так далее – всего лишь сокращение названий улиц: Зн – Знаменка, Ар – Арбат, МШ – Минское шоссе… А цифры – номера домов.

Шапилин осмыслил сказанное:

– Ну, Казарин, ну, ты… Архимед – одно слово! – Он еще раз глянул в бумажку, затем на карту. – Такая ерунда, я б ни в жисть не сообразил.

Алексей перестал улыбаться:

– Ерунда-то, ерунда. Только почему эта ерунда с маршрутами товарища Сталина сходится?

Шапилин тоже стал серьезен.

– Ты… ты думай, что говоришь, – испуганно пробормотал он.

Алексей опустил глаза и твердо ответил:

– Чего тут думать? Думай не думай, а все одно получается.

Шапилин еще раз взял в руки бумажку, повертел ее и так и эдак и вдруг набросился на зятя:

– Что же ты раньше-то молчал?!

Глава 6

На следующий день в Москве шел дождь. Накинув на плечи плащ-палатку, Осепчук торопливо шел по Чистым прудам в сторону Главпочтамта. Едва ступив на проезжую часть в районе Харитоньевского переулка, он тут же отпрянул назад, но бампер машины, резко повернувшей с бульвара, все равно больно зацепил ногу в районе колена. Осепчук громко выругался и моментально получил нагоняй от высокой старорежимного вида старухи, державшей за руку маленькую девочку:

– Молодой человек, здесь дети!

– А здесь больно! – показал на ногу Осепчук и, прихрамывая, пошел в сторону улицы Кирова.

Добравшись до Главпочтамта, он направился к длинной стойке с рядом полукруглых окошек. Нагнувшись к окошку, Осепчук обратился к молоденькой девушке:

– Барышня, а где получают письма до востребования?

– Здесь и получают, – бойко ответила та.

– Поглядите, на имя Осепчука ничего не приходило?

Девушка быстро перебрала стопку писем и вытащила одно:

– Петру Осепчуку?

– Ага! Давайте.

– Не «давайте», – деловито заметила работница почтамта, – а покажите документ.

Осепчук протянул солдатскую книжку, и девушка внимательно посмотрела на фотографию.

– Такая красавица и такая бдительная! – осклабился Осепчук.

Девушка покраснела, быстро отдала документ, а затем и письмо.

Через пять минут, присев на лавочку, Осепчук разорвал конверт. В нем была та же открытка, что он отправлял несколько дней назад, но уже с только ему понятной надписью на обороте: «Анна № 068 16 1615 п».

 

 

Когда на Спасской башне пробило пять с четвертью, Таня машинально подошла к старинным часам, стоявшим на письменном столе отца, и привычным с детства жестом подвела стрелки. Но поняв всю бессмысленность только что проделанной процедуры, завелась еще больше, вновь открыла папку со старыми фотографиями, лихорадочно отобрала несколько снимков и положила их в свою сумочку. Неожиданно в комнату зашла Вера, но Таня сделала вид, что ничего не заметила.

– Ты что, уезжаешь куда-то? – спросила Вера.

Таня продолжала игнорировать школьную подругу.

– Тань, я все-таки к тебе обращаюсь! – настойчиво повторила Чугунова.

И тут Татьяна холодно посмотрела на Веру так, что та не выдержала и отвела взгляд.

– Сначала ты за Лешкой бегала, а теперь за моего отца решила взяться?

Это был не просто упрек. Это был вызов к бою.

– Ах, вот в чем дело…

Вера с грустью подняла глаза на подругу. В этот момент она испытывала одновременно и злость, и досаду. А Таня уже не могла остановиться:

– Ой, вот только не строй из себя наивную простоту!

Вера еще раз попыталась вразумить подружку:

– Таня, ты не права. Я в твоем доме лишь потому, что так захотел Петр Саввич. Ты же знаешь мои обстоятельства…

– Обстоятельства?! – Танька вспыхнула с новой силой. – Тебе что, пятнадцать лет? Ты что, сама не можешь о себе позаботиться?

Подбородок Веры задрожал, на глазах появились слезы:

– А ты знаешь, что такое остаться совсем одной? Неужели ты не понимаешь?

– Я и понимать ничего не хочу! – сорвалась на крик Таня. – У меня, слава богу, глаза есть. И я вижу, что творится с моим отцом. Все, привет!

Она захлопнула папку, сгребла несколько вывалившихся фотографий со стола и пошла в прихожую. Но видимо, сказанного ей показалось мало. Уже на пороге она обернулась и со злой усмешкой произнесла:

– Да! Когда в ЗАГС соберетесь – весточку черкните.

И хлопнула дверью так, что с антресолей упали старые журналы.

 

Шапилин стремительной походкой шел по кремлевским коридорам, на ходу вытирая пот с лица. Ворвавшись в кабинет, Петр Саввич бросил папку на стол и схватил графин. Лешка, с нетерпением дожидавшийся его все это время, поднялся со стула и нерешительно спросил:

– Есть проблемы?

Шапилин залпом осушил стакан.

– Все, Алексей, угомонись. Мы свое дело сделали – остальное не нашего ума. Понял?

– Так точно, понял…

Алексей еще раз внимательно посмотрел на Шапилина и вдруг произнес:

– Товарищ генерал, прошу освободить меня от занимаемой должности и отправить на фронт.

Петр Саввич сунул Казарину кукиш под нос:

– А вот это видел? Видел?! Да и не получится уже на фронт. На тебя особый наряд имеется.

Шапилин выждал паузу, отдышался и уже спокойно произнес:

– Короче! Завтра утром в Москву возвращается Светлана.

Петр Саввич хитро посмотрел на Лешку и пояснил:

– Светлана Иосифовна. Встретишь на аэродроме и приступишь к охране. Будешь лично отвечать за нее головой.

Алексей насупился еще больше.

– Ты на меня зубами-то не скрежещи. Это тебе как знак особого доверия, за мозги твои, да и трепаться ты не будешь.

Последний пассаж тестя Казарин не понял.

– Что вы имеете в виду?

Петр Саввич замялся.

– Есть тут кое-какие обстоятельства… Сам догадаешься. А твою фамилию Власик назвал. Понял?

Алексей нехотя кивнул.

– Понял.

– Ну, так выполняй! – миролюбиво закончил Шапилин.

Глава 7

Утром следующего дня, когда Москва еще только просыпалась, Казарин уже ждал Сталину на аэродроме для спецрейсов. Народу в этот час было немного: на кожаных сиденьях вдоль стены расположилась группа боевых летчиков, а рядом с выходом на летное поле стояли три человека и тихо разговаривали по-английски. Алексей прислонился к стене и, насвистывая, стал наблюдать за прибывающими бортами. Опытным глазом он оценил, как четко заходит на посадку «Дуглас» с британскими опознавательными кругами на хвосте, крыльях и фюзеляже. Когда самолет остановился, на выброшенном летчиками трапе появились мужчина и женщина. Это были сэр Джеральд и Анна. Если бы в тот момент кто-то сказал Лешке, что вскоре эти люди круто изменят его жизнь, он бы ни за что не поверил.

Как только ноги англичан коснулись земли, к ним направились встречающие, поздоровались, подхватили клетчатые чемоданы и понесли их к машине. Джеральд, с интересом оглядываясь по сторонам, взял под руку спутницу и направился следом.

Проходя мимо Казарина, англичанка бросила на него быстрый взгляд, их глаза встретились, и она на мгновение остановилась. Возникла неловкая пауза. Алексей не нашел ничего лучшего, как приветливо улыбнуться в ответ. Но в этот момент в небе вновь загудели моторы, и Казарин бросился на взлетную полосу встречать приземляющийся самолет из Куйбышева. Англичанка еще несколько секунд смотрела ему в спину.

– Анна! Ну что ты стоишь? Нам пора, – окликнул ее муж.

Женщина обернулась и, выйдя из оцепенения, направилась к машине.

– Что с тобой? – спросил ее сэр Джеральд. – Тебе нехорошо?

– Нет-нет. Все в порядке…

Анна еще раз взглянула вслед удаляющемуся Казарину и села в машину.

 

Алексей, придерживая на голове фуражку, чтобы ее не сдуло ветром, поднятым пропеллерами, спешил к самолету, который как-то лихо сделал последний поворот и замер. Через минуту открылась дверь салона, и сразу за пилотом, спрыгнувшим на землю, в проеме двери появилась молоденькая девушка с рыжими волосами. Это была Светлана Сталина – дочь человека, чей портрет занимал половину фасада здания аэродрома.

Лешка протянул руку, чтобы помочь ей спуститься.

– Алексей? Казарин?! – Светкиному изумлению не было предела.

– С мягкой посадкой, – улыбнулся он.

Светлана спустилась по лесенке и капризно воскликнула:

– Да уж, с «мягкой»! Если б ты знал, что это был за полет. Сначала трясло, затем крутило, потом вдруг воздушные ямы…

И тут она споткнулась на полуслове.

– Постой, а ты как здесь оказался? Кого-то встречаешь?

– Уже встретил, – спокойно ответил Казарин.

Светлана удивленно огляделась, Алексей расхохотался:

– Не ломайте голову, Светлана Иосифовна. Капитан Казарин прибыл в ваше распоряжение. Приказ, – развел он руками.

Светлана смерила друга своего брата оценивающим взглядом.

– Что ж, охраняй, но так, чтобы мне это не мешало. Лады?

В ее голосе проскользнула хозяйская нотка.

– Свет, я за тебя в ответе перед Иосифом Виссарионовичем. Лично. Поэтому как получится…

Казарин распахнул перед Сталиной дверцу автомобиля. Уже поставив ногу на подножку, Светлана еще раз смерила его взглядом, холодно улыбнулась и, выдержав паузу, тихо произнесла:

– Как я захочу, так и получится. Понял, капитан Казарин?

И это пришлось проглотить Лешке. Он дождался, когда Сталина сядет в машину, а затем занял место на переднем сиденье.

– В Кремль! – скомандовал Алексей водителю и обернулся к Светлане, чтобы сгладить возникшую неловкость. Но та неотрывно смотрела в окно, всем своим видом демонстрируя, что продолжать разговор не намерена.

 

В тот же вечер Казарин заглянул к Шапилину, чтобы попытаться еще раз обсудить свое новое поручение.

– Заходи, заходи. Давай без церемоний, – забасил с порога Петр Саввич. – Верочка!..

В кабинет вошла Вера, и Шапилин встал навстречу:

– Верочка, организуй нам с Казариным чаю.

Алексей посмотрел на тестя и заметил, что тот не сводит глаз с молодой женщины. Когда Вера вышла, Алексей подошел к столу, посмотрел на шахматы, расставленные на доске, и сказал:

– Вы, Петр Саввич, как Чапаев.

Шапилин смутился:

– Это в каком смысле?

Но тут в комнату вернулась Вера, неся на подносе два горячих стакана с чаем, несколько кусков хлеба и розетку с вареньем.

Услышав последние слова, она покраснела, но Алексей тут же объяснил:

– Ну, помните сцену в фильме, когда Чапаев говорит Фурманову: «Это я в бою тебе командир. А вечером я тебе первый товарищ. Заходи, посидим».

Шапилин облегченно усмехнулся:

– Точно! Ну, у тебя и память!.. Ладно, рассказывай. Встретил?

Казарин с улыбкой кивнул, но тут же помрачнел. Он поставил стакан с чаем на стол и, поднявшись с кресла, заявил:

– Петр Саввич, освободите меня от занимаемой должности. Прошу отпустить на фронт.

Шапилин всплеснул руками.

– Опять двадцать пять. Ну что ты, ей-богу, заладил одно и то же. Навоюешься еще.

– Петр Саввич, очень прошу вас, – взмолился Казарин. – Ну не годится мне, здоровому лбу, таскаться целыми днями за… – Лешка хотел сказать крепкое словцо, но сдержался, – … за Светланой Иосифовной. Ну, честное комсомольское слово, невмоготу. Да и характерами мы уже сразу померились.

– Ну и кто кого? – полюбопытствовал Шапилин. – Ты варенье-то подкладывай.

Казарин кинул взгляд на Веру, с интересом прислушивающуюся к разговору, и, положив себе в чашку варенье, вновь бросился в атаку:

– Да какая разница «кто кого»? Дело в принципе.

Петр Саввич откинулся на спинку стула, незаметно подмигнул Вере, аппетитно облизал ложку и отрезал:

– Так, Лешка, все! Ты устал. Допивай чай и чеши-ка домой спать. Разговор по душам окончен.

Глава 8

Собаки лаяли так, что Герман Степанович Варфоломеев готов был каждую удавить собственными руками. Он вообще очень тяжело переносил все, что с ним происходило в последнее время.

Казалось, немцам было абсолютно все равно, кто перед ними: пленный красноармеец с тремя классами образования или он, добровольно сдавшийся еще в октябре 41-го потомственный барон фон Шпеер. Тогда вопреки его ожиданиям с ним даже не стали долго разговаривать: уже через сутки за Варфоломеевым-Шпеером захлопнулись ворота концентрационного лагеря под Витебском, и его жизнь закончилась. Во всяком случае, так он считал.

Единственным утешением было то, что перед самой сдачей в плен Варфоломеев успел спрятать алмаз. Где, знал теперь только он. Самое ужасное, что, попав в лагерь, Герман Степанович, вернее, его организм, оказался совсем не готов к такому повороту событий. Сбои он начал давать почти сразу, и весной 43-го в этом изможденном человеке с трудом можно было узнать таинственным образом исчезнувшего из Кремля старого хранителя товарища Варфоломеева.

Даже неожиданный вызов к начальнику лагеря Германа Степановича почти не заинтересовал. В тот вечер у него поднялась температура, и он вообще плохо соображал, что происходит. Да еще собаки лаяли так, что разламывалась голова.

– Сесть! – скомандовал по-немецки конвойный, и Герман Степанович устало опустился на стул.

Он не заметил, как в комнате появился человек в белом халате, который протянул ему стакан воды и маленькую капсулу.

– Что это? – спросил заключенный.

– Пейте, – сказал по-русски, но с чудовищным акцентом незнакомец. – Это добавит вам сил.

Варфоломеев нехотя проглотил таблетку, после чего человек в халате пощупал его пульс, посмотрел зрачки и так же незаметно, как и появился, вышел из комнаты.

К столу подошел солдат и поставил перед Варфоломеевым кружку с кипятком, накрыв ее куском хлеба. Герман вопросительно посмотрел на конвойного. Тот движением руки велел ему есть. Старик схватил хлеб и впился в него зубами. Все его сознание было сосредоточено на еде, поэтому он не видел, что из темного угла комнаты за ним наблюдала пара внимательных глаз.

– Кушать надо аккуратно!

Варфоломеев подавился куском и быстро поставил кружку на стол. За его спиной послышались шаги, и перед ним появился человек в форме высшего офицерского состава гестапо.

– Как вы хотите говорить, господин фон Шпеер? На каком языке? – спросил незнакомец по-немецки.

Варфоломеев прокашлялся и спокойно, так же понемецки, ответил:

– Я могу разговаривать на любом языке: немецком, французском, испанском, даже на латыни. Но мой родной язык – русский.

Гестаповец усмехнулся и вдруг на чистом русском произнес:

– Мой тоже.

Варфоломеев удивленно вскинул глаза, но промолчал. А гестаповец с улыбкой продолжил:

– Вы смелый человек. Поэтому перейдем сразу к сути.

Офицер сел за стол и перелистал страницы дела, лежащего перед ним:

– В ваших показаниях написано, что вы двадцать лет проработали в Кремле. Так?

Варфоломеев кивнул.

– Вы дали подробное описание территории, внутренних помещений, быта обитателей.

Немец выждал паузу и вперил немигающий взгляд в Варфоломеева.

– Оно нам понравилось. И в первую очередь тем, что это не похоже на то, чем нас потчует наша разведка. Но мы интересуемся другим.

 

Офицер достал из внутреннего кармана кителя сложенный пополам лист бумаги и протянул Варфоломееву. На нем была изображена книга, на обложке которой красовался мальчик с гусем. Поверх рисунка шли непонятные буквы.

– Что вы можете сказать об этом?

Варфоломеев краем глаза взглянул на лист и тут же ответил:

– Это – этрусская символика. Примерно третий век до нашей эры.

Гестаповец одобрительно кивнул. Было видно, что ответ его удовлетворил.

– Верно. Вы знаете, где эта книга может находиться?

– Где угодно, – пожал плечами Герман Степанович.

Немец вновь понимающе кивнул и достал другой рисунок. На нем была изображена обложка старинного фолианта – «История государства Российского. Том 2».

– А эта книга вам знакома?

Варфоломеев взял рисунок, а затем положил его на стол перед собой.

– Конечно, – спокойно ответил он. – Это первое издание Карамзина. Я, кстати, видел его в реставрационных мастерских Центральной государственной библиотеки… Года три назад. Вот, собственно, и все…

Наступила пауза. Немец испытующе смотрел на Варфоломеева все тем же немигающим взглядом.

– Зачем вам эта книга? – не выдержал старик.

Гестаповец усмехнулся:

– Она нам очень нужна, господин Шпеер. Поэтому вы вскоре и отправитесь в Москву.

У Варфоломеева перехватило горло, и он сильно закашлялся.

– Вы шутите? – отдышавшись, прохрипел он. – Я больной человек и нуждаюсь в серьезном лечении. Кстати, что это за лекарство мне дали?

– Я отвечу вам, но после того, как мы закончим разговор.

Варфоломеев еще кашлял, когда гестаповец развернул карту Москвы:

– Итак, начнем по порядку…

Герман Степанович затряс головой.

– Это невозможно. Да и чем я могу помочь?

Упрямство Варфоломеева стало раздражать немца.

– Барон… Можно вас так величать?

Герман Степанович кивнул.

– Вы что думаете, я зря проделал такой длинный путь от Берлина до Витебска? Меня не интересует «возможно» или «невозможно».

Гестаповец придвинулся ближе, улыбка исчезла с его лица, и оно стало каменным.

– Как это говорят в России: «Вперед и с песней», – или…

Варфоломеев понял, что спорить бесполезно. Он еще раз прокашлялся и неожиданно спросил:

– Хорошо. Допустим, я найду эту книгу. Но почему вы думаете, что я обязательно вернусь к вам?

– Вернетесь, – неожиданно ласково произнес гестаповец. – Вы спрашивали про лекарство, которое вам дали? Что ж, это и есть гарантия вашего возвращения. Эта маленькая пилюлька уже разошлась по вашему организму. Шестьдесят дней ее частички будут дремать в вашей крови. Но через два месяца она начнет пожирать вас, и за несколько часов от ваших внутренностей ничего не останется. Но у этой плохой таблетки есть хорошая сестричка, которая может все вернуть назад…

Немец достал из кармана коробочку с пилюлями и потряс ею.

– У вас есть шестьдесят дней плюс-минус четверо суток, вы меня хорошо поняли?

Герман Степанович облизнул пересохшие губы и тихо спросил:

– А поточнее нельзя?

Немец отрицательно качнул головой.

– Поточнее – нельзя.

Глава 9

Дома было темно и тихо. Только на кухне горел свет. Таня сидела за столом под низким абажуром, уткнувшись взглядом в одну точку. Алексей снял в прихожей сапоги, расстегивая портупею, вошел на кухню, поцеловал жену в макушку, пододвинул табурет и сел напротив.

– Ты чего-нибудь сегодня ела? – спросил он.

Она молчала.

– Танюш, так нельзя.

Алексей положил свою руку поверх Таниной ладони, но она резко отдернула ее.

– Ай, оставь. «Можно – нельзя». – После она чего встала и ушла в комнату.

За окном шел дождь. В такт дождинкам, бьющимся о карниз, Казарин отбарабанил пальцами по плите какой-то марш и тоже пошел в комнату. Таня лежала на диване, уткнувшись лицом в стену.

– Ну что ты за мной ходишь по пятам? – Танин голос был совсем чужим. – Оставь меня.

Алексей собрал всю свою волю в кулак и, присев на диван, заговорил:

– Танюш, так не может дальше продолжаться. Очнись…

Она неожиданно вскочила и села рядом.

– Я очнулась. Я давно очнулась! И что? Что я увидела? Я увидела полную бессмысленность своего существования.

– Не понимаю, – соврал Алексей.

– Не понимаешь? – разозлилась Таня. – Да уж куда тебе! Ты вообще ничего не хочешь понимать!

Алексей знал, что возражать бессмысленно. Он лишь подпер подбородок рукой, отвернулся и стал покорно в очередной раз слушать обвинения жены.

– Ты не понимаешь, что я одна. Одна с утра до ночи. У меня была дочь, но я ее потеряла. У меня есть муж, но я его не вижу… Да! У меня есть отец, который боится со мной говорить, потому что, кажется, влюбился.

– Ну а Петр Саввич тут при чем? – не выдержал Алексей. – У Верки погибли родители, он ей помогает как может. Ведь они были его близкими друзьями.

Таня зло расхохоталась:

– Ха! «Помогает»! Того и гляди, скоро предложение сделает. Вот уж она удивится!

Начиналась очередная истерика. Казарин схватил жену за плечи и с силой привлек к себе.

– Танюш, по-моему, тебе надо успокоиться. И к тому же… к тому же у тебя есть я.

Против Лешкиной улыбки Таня не смогла устоять. Она затихла в его объятиях, затем подняла к нему заплаканное лицо.

– Эх, Лешенька, ничегошеньки ты не понимаешь.

– Так ты мне объясни. Я, конечно, как все мужики, туповат, но…

Таня смотрела на него пустыми безжизненными глазами.

– Такое не объяснить… Даже тебе… Кушать будешь?

 

На чердаке старого дома, несмотря на яркий весенний день, было темно и сыро. От тяжелых балок, набравших влагу за долгую и холодную зиму, тянуло холодом и пахло плесенью. Скрипнула ржавая дверь, и на чердаке появился человек.

Летная форма с капитанскими погонами ладно сидела на его крепкой, коренастой фигуре. Подойдя к окну, выходящему во двор университета, из которого также хорошо просматривался Александровский сад и Кремль, незнакомец поднял с пола ящик от комода, поставил возле заколоченного окна и сел. Закурив, он стал наблюдать сквозь щель между досками за тем, что происходило на улице.

В это же время Алексей Казарин стоял в сквере между Арсеналом и Первым корпусом, обдумывая ситуацию, сложившуюся за последние дни между ним и Таней. Хлопнула дверь подъезда, и на крыльце появилась Светлана с портфелем в руках.

– Алешка, ты что, заснул?

Прозевавший появление подопечной Казарин привычным жестом поправил гимнастерку и сухо поздоровался:

– Здравствуйте, Светлана Иосифовна.

– Слушай, ты что – обиделся? Так это ты зря. Кстати, Вася звонил, передавал привет. Очень удивился твоему новому высокому назначению.

По Светкиному голосу было трудно понять – издевается она или говорит всерьез.

– Светлана Иосифовна, вы опоздаете, – на всякий случай так же сухо произнес Алексей.

Света прищурила глаза, внимательно посмотрела на Казарина снизу вверх, отвернулась и быстро пошла к Троицким воротам. Неожиданно она резко остановилась и развернулась, так, что Лешка чуть не сбил ее с ног.

– Слушай, Казарин, если ты будешь вот так себя вести, я пойду к Власику или сразу к отцу.

– Слушай, Свет, пугай этим кого-нибудь другого, – спокойно ответил Алексей.

Они молча вышли из Троицких ворот, дошли до Кутафьей башни и свернули в Александровский сад. Казарин шел чуть позади, старательно вглядываясь в каждого прохожего. От всего этого он испытывал дикое раздражение. Сад, знакомый с детства, вдруг превратился в джунгли – за любым деревом могла подстерегать опасность.

И когда неожиданно из-за угла Манежа выскочил человек, что-то несущий за пазухой, Казарин схватился за кобуру. В руках появилась предательская дрожь, ноги одеревенели, и он замер, ожидая нападения. Но почти сразу Алексею стало стыдно за свой испуг: предполагаемый террорист оказался всего-навсего худощавым пареньком, а за пазухой он нес завернутую в газету буханку хлеба.

– Казарин, – окликнула его Светлана, – ты что – аршин проглотил?

– Да нет, – попытался отшутиться Алексей, – сапоги тормозят…

Когда они миновали маленький университетский скверик, Светка решительно преградила дорогу своему телохранителю.

– Ты что, и в университет за мной пойдешь?

– А что? – как ни в чем не бывало спросил Казарин.

Она всплеснула руками.

– Леш, ты совсем дурак или так – прикидываешься? Ну что со мной может случиться в аудитории? А?

Казарин осмотрел университетский вестибюль и нехотя сказал:

– Ну ладно. Только без меня отсюда – ни шагу.

Светка безнадежно махнула рукой и поспешила на занятия.

Алексей вернулся на улицу и стал бесцельно слоняться по двору, с завистью глядя на будущих абитуриентов, которые, как и Света, ходили на консультации. Потоптавшись немного в сквере, он присел на скамейку и решил еще раз обдумать свое новое назначение. Что-то здесь было не так: почему он? Почему не профессионал из управления охраны? Что стояло за фразой Шапилина «Есть тут кое-какие обстоятельства…»?

Лешка никак не мог ответить ни на один вопрос, поэтому и злился. «А-а, охранять так охранять!» – в сердцах бросил сам себе Казарин и отправился в полуразрушенный дом напротив, проверять чердак и подъезд. Просто так, от нечего делать.

Отломав доску в заборе, Алексей пролез через зияющую дыру в стене и поднялся по остаткам скрипучей лестницы на чердак. Старые почерневшие балки разделяли пространство на восемь равных прямоугольников. Огромный слой пыли, очевидно, еще с довоенных времен, лежал везде. «Груша и Петр. 1898 год», «Я люблю Наталью. 1923 год», «А она тебя нет. Козел», – перешагивая через балки, читал про себя надписи на старых досках Алексей.

«Похоже, страсти здесь когда-то кипели нешуточные», – усмехнулся он.

К слуховому окну, выходящему в университетский двор, Лешка с трудом протиснулся между стеной и старым комодом, невесть откуда взявшимся в этом царстве пыли и голубей. Вначале он обратил внимание на один из комодных ящиков, одиноко стоявший у окна, и лишь затем, по свежему следу на чердачном полу, понял, что комод кто-то совсем недавно двигал. Ящик же явно послужил сиденьем. Насторожила Казарина и доска, валявшаяся рядом. Лешка поднял ее и без труда поставил на место, рядом с другими, заменявшими оконное стекло. Постояв еще немного в задумчивости, Казарин спустился в университетский дворик и стал ждать свою подопечную.

 

После работы Алексей сразу направился домой. В квартире было темно.

– Тань, ты где? – негромко позвал он жену, едва притворив за собой дверь. – Спишь?

Ответа не последовало, и Казарин решился зажечь свет в гостиной. Жены ни там, ни в спальне не было. Он хотел уже пройти на кухню, как вдруг его внимание привлекла записка, лежащая на столе. Предчувствуя неладное, он поднял бумагу и прочитал:

«Алеша! Я не нашла в себе мужества говорить тебе это в лицо. Поэтому пишу. Столько всего накопилось, а нужных слов нет. Но я попробую. После смерти Лики что-то сломалось. Моя жизнь стала бессмысленной. Я очень тебя люблю. Может быть, даже больше, чем раньше. Но мне тяжело смотреть на тебя – каждая черточка твоего лица напоминает Лику. Я ухожу…»

Это слово было зачеркнуто несколько раз, а вместо него вписано «уезжаю».

«Я уезжаю, потому что не знаю, что делать дальше…»

Фраза была вычеркнута целиком.

«Продолжать делать вид, что ничего не происходит, я больше не могу. Мне надо сделать выбор. Сейчас. Может быть, это необдуманный, неправильный выбор. Но если подумать, почти любой выбор в этом мире – нелепость. Быть может, от этого расставания будет какая-нибудь польза. Ведь мы сможем понять, насколько на самом деле друг другу дороги и необходимы…»

Здесь тоже следовала помарка, но ее Алексей разобрать не смог.

«… и сможем убедиться в этом. Я очень тебя люблю, но мне нужно как-то начать жить без Лики. Здесь я сойду с ума…»

Ниже шел постскриптум.

«P. S. Когда человек чего-то очень сильно хочет, ничего не получается. А когда пытается избежать чего-то, это обязательно происходит».

Алексей перечитал записку еще раз, подошел к окну и долго смотрел на дождь, барабанящий за окном. Затем он вынул из рамки на письменном столе Танину фотографию и выключил свет во всем доме. Оставаться одному в пустой квартире, где все напоминало об их с Таней совместной жизни, он не мог. Осмотревшись в прихожей, Казарин захлопнул входную дверь, вынул ключ из замка и положил его под коврик.

Глава 10

В Большом театре шел торжественный вечер. Водители дипломатических и правительственных машин терпеливо ждали завершения раута. Среди них были и Казарины: Алексей встречал Светлану, а Владимир Константинович – кого-то из членов ЦК. Оба сидели в машине Казарина-старшего.

Обсудив последние новости, Алексей, не глядя на отца, как бы между делом спросил:

– Пап, как ты посмотришь на то, если я пока поживу у тебя?

 

– Положительно, – спокойно ответил отец.

Лешка ожидал, что он сразу начнет выпытывать причину, но Владимир Константинович и так все понял без лишних слов: частые ссоры, возникающие между Алексеем и Татьяной после смерти Лики, не были для него секретом.

– Может быть, так оно и лучше, – промолвил он. – Разлука иногда все расставляет по своим местам.

Невозмутимость отца всегда восхищала Лешку. Он крепко по-мужски пожал ему руку и отвернулся, чтобы скрыть волнение. Владимир Константинович хотел что-то еще сказать сыну, но в этот момент его внимание привлекла красивая дама в меховом манто.

Это была та самая иностранка, с которой Алексей столкнулся на аэродроме. Она спускалась по ступеням, опираясь на руку своего спутника. Казарин-старший зачем-то снял фуражку и как зачарованный стал следить за каждым ее движением. Странная перемена в отце не ускользнула от Лешки.

– С каких это пор ты стал обращать внимание на женщин? – съязвил он.

Но Владимир Константинович не ответил. Было похоже, что слов сына он просто не расслышал. Тогда Алексей толкнул отца в бок.

– Плохо твое дело. Имей в виду, эта дамочка – иностранка!

Последняя реплика вернула Владимира Константиновича на землю.

– Что?! – переспросил он.

Казарин-младший улыбнулся и приготовился рассказать то, что видел накануне на аэродроме. Но тут из дверей Большого театра показалась Светлана, и Лешка бросился к своей машине.

 

Пока ничего не подозревающий Казарин конвоировал свою спутницу в Кремль, во дворе дома напротив Библиотеки имени Ленина происходили странные вещи. Трое неизвестных вскрыли ломом крышку водосточного люка и по очереди спустились в колодец. Поставив крышку на место, они включили фонари и, чертыхаясь, увидели, как бросилась врассыпную стая крыс. Пройдя метров пятьдесят по узкому кирпичному ходу, неизвестные спустились по ржавой железной лестнице, и их ноги оказались по колено в воде. Подземное русло шустрой речки Неглинки журчало по трубе, стремясь побыстрее слиться с величественными водами Москвыреки. Отряд прошел по коллектору до поворота, и вдруг луч фонаря уперся в решетку.

– Черт, ее раньше здесь не было! – выругался Герман Степанович и, обернувшись к одному из своих спутников, скомандовал: – Афанасий, ваш выход!

Здоровый детина с трехдневной щетиной на лице пробрался вперед и оглядел преграду. Затем он достал из вещмешка ножовку и начал быстро перепиливать прутья решетки. Резкий звук гулким эхом разносился по подземелью, отчего Варфоломеев заметно нервничал.

Когда работа была закончена, он отстранил Афанасия и первым сделал шаг в темноту. За ним последовали остальные. Пройдя несколько поворотов, группа остановилась перед старой массивной дверью, окованной железом.

– Реставрационные мастерские библиотеки там, за дверью, – пояснил Варфоломеев шепотом. – Работники – люди ненормальные, могут сидеть и до глубокой ночи.

Герман Степанович приложил ухо к двери и прислушался.

– Если сидят – это их проблемы, – сориентировал он соратников. – Свидетелей не оставляем. Вперед.

Несколько минут ушло на возню с замком, но дверь, в конце концов, скрипнула и, вздрагивая на старых петлях, с трудом поддалась.

В подвале, посередине которого чернел огромный каменный столб, было пусто. Варфоломеев разочарованно покачал головой:

– Опоздали…

С досады он пнул ногой ящик, валявшийся на полу, и грустно добавил:

– Впрочем, это было бы слишком просто.

Глава 11

Таня вышла из машины, поставила чемодан на траву и огляделась. Ей навстречу спешил молоденький капитан.

– Татьяна Петровна? – окликнул он на бегу Казарину.

Таня неуверенно кивнула:

– Да.

Капитан подхватил чемодан и, улыбнувшись, представился:

– Капитан Субботин. Василий Иосифович вас уже ждет.

Он указал свободной рукой на ворота части и быстро зашагал вперед, да так, что Таня еле поспевала за ним. Уже на территории части Субботин подвел ее к группе офицеров, стоявших возле автомобиля, в центре которой выделялась статная фигура Василия Сталина. Увидев Таню, Василий прервал разговор:

– А вот и пресса! Как добралась, одноклассница?

– Неплохо! – деловито ответила она и тут же покраснела, потому что не знала, как обращаться к Сталину в присутствии офицеров его штаба.

«Вот дура, – ругала себя Танька. – Все продумала, даже в парикмахерскую сходила…» Но тут ее взгляд упал на Васькины погоны, и выход нашелся сам собой.

– Неплохо, товарищ полковник!

– Ух! – расхохотался Сталин. – Чувствуется отцовское воспитание.

Вася взял Таню под руку и обратился к своему окружению:

– Хочу, товарищи офицеры, представить вам моего старинного друга, можно сказать – однокашницу, Татьяну Шапилину… то есть Казарину, – тут же поправился он.

Все, от лейтенанта до полковника, с восхищением глядели на московскую красавицу. Мужское внимание смутило Таню, но Василий пришел ей на выручку:

– Это что еще за взгляды?! – грозно осадил он подчиненных. – Татьяна… э… Петровна прибыла к нам с важным, можно сказать, правительственным заданием. Она будет писать о буднях нашего героического полка.

Молодой офицер хихикнул, но тут же получил локтем в бок.

– Семенов, прекратить ржать! – сам еле сдерживая улыбку, скомандовал Василий. – Так о чем это я?

– О буднях, товарищ полковник! – подсказали хором офицеры.

– Сам знаю! Да, и вот об этих наших буднях газета будет информировать читателей еженедельно. Понятно?

– Так точно! – грянул хор голосов.

– Ух, стервецы! – Вася погрозил всем кулаком и отвел Таню в сторону: – Не обращай внимания – ребята хорошие, но спуску в мое отсутствие им не давай. Кобели те еще!

Танька удивилась:

– Как – «в отсутствие», ты что, уезжаешь?

– Надо, Танюшка, – помрачнел Василий. – Надо! Тут у меня неприятность вышла. Слыхала про Клещева?

Танька кивнула.

– Вот еду, понимаешь, «разбираться», – передразнил кого-то Вася. – Или меня разберут – не знаю.

Было видно, что предстоящая поездка и воспоминания о друге его сильно тяготили. Поэтому Татьяна решила не расспрашивать о причинах гибели Клещева. Хотя вся Москва шушукалась, что известный летчик и друг самого Василия Сталина, женатый на знаменитой актрисе, летел к ней на свидание и так нелепо разбился при посадке. Несчастный случай…

– Ну вот, обещал встретить, все рассказать, показать, – сделала вид, что обиделась, Таня. – А сам?

Васька дружески обнял ее за плечи и улыбнулся:

– Да ты не расстраивайся! Я мигом – дня на три. Кстати, мне Лешка звонил. Просил присмотреть за тобой. Умолял тебе ничего не говорить, но ты же меня не выдашь.

Татьяна закусила губу.

– А откуда он знает, что я уехала именно к тебе?

Василий понял, что наболтал лишнего.

– Так… ладно… Бывай! – Он быстро засобирался в дорогу. – А устроиться, то да се, тебе поможет Мартынов… Мартынов! – закричал Василий.

От группы офицеров отделился высокий красавецмайор. Он подошел, отдал честь и с нескрываемым восхищением посмотрел на Таню.

– Майор Мартынов, – отрекомендовался он. – Сергей.

– Татьяна Петровна Казарина, – четко, по-деловому, представилась Таня. – Очень приятно.

Мартынов неожиданно снял фуражку и поцеловал протянутую руку. Таня не привыкла к такому обращению и потому невольно покраснела.

Заметив это, Василий, уже поставивший ногу на подножку машины, погрозил кулаком и крикнул:

– Мартынов, осторожнее заруливай на взлет. У нее муж – гений-следопыт, из-под земли достанет. – И, подмигнув Таньке, добавил: – А я помогу.

Хлопнула дверца, и машина, набирая ход, двинулась в сторону ворот.

 

В офицерский корпус они попали через отдельный вход. Мартынов показал Тане небольшой холл, куда выходило всего две двери.

– Вот тут пока вы и будете жить. – И как бы между прочим сообщил: – Кстати, сегодня вечером у нас крутят новую картину. Позвольте вас ангажировать.

Таня холодно парировала попытку ухаживания:

– Позвольте отклонить ваш ангажемент.

– Отчего ж? – не сдавался Мартынов.

Таня через силу улыбнулась и язвительно заметила:

– Вас жалко. Муж у меня, слышали, какой?

Стало понятно, что с наскока эту крепость не взять.

Мартынов сокрушенно вздохнул и, отворив перед Таней дверь в маленькую комнатку, галантно произнес:

– Прошу.

Таня вошла и огляделась. Два окна, стол, стул, табурет и железная кровать в углу – вот и все, что составляло убранство ее нынешнего жилища. Мартынов поставил чемодан посередине комнаты.

– Это, конечно, не «Националь», но жить можно, – сострил он. – Так как насчет кино?

Таню стало раздражать примитивное упорство штабного ухажера.

– Да все так же, – равнодушно ответила она и начала распаковывать чемодан.

Но Мартынов не хотел сдаваться без боя.

– Ну что же, придется попросить у Васи фотографию этого монстра-соперника.

Татьяна резко выпрямилась, хлопнула крышкой чемодана и, глядя в глаза майору, произнесла:

– Вы ему не соперник! Вы – нахал.

Но Мартынов спокойно проглотил Танину резкость и, лучезарно улыбаясь, заявил:

– Я не нахал, я влюбленный.

И, не дав Таньке опомниться, скрылся за дверью.

Глава 12

Прошло несколько дней. С утра Алексей как обычно забежал на почту, но писем от жены не было. В глубине души он надеялся, что через день-другой она отойдет и черкнет пару строк. Но Татьяна молчала. Алексей дал сам себе слово, что если до конца недели от нее не появится вестей, то он примет решительные меры. Правда, какие это будут «меры», он пока и сам не знал, но то, что они будут «решительными», сомнений не вызывало!

Обдумывая планы примирения с женой, Казарин подошел к сталинскому подъезду. В 9:00 как обычно должна была появиться Светлана, и Алексею предстояло вновь сопроводить ее в университет на консультацию перед очередным экзаменом.

Светка запаздывала, и Казарин присел на скамейку под деревом. Не успел он расположиться поудобнее, как на дорожке, благоухая «Красной Москвой», появилась Вера Чугунова. Вначале они лишь кивнули друг другу, но Вера, пройдя несколько шагов, вернулась назад.

– Слушай, Алешка, не хочешь вечером сходить на мой спектакль? – с ходу предложила она.

Вот уже несколько месяцев, как Вера была принята в труппу Малого театра. Алексей об этом знал. Знал он и другое: в актерской судьбе подопечной немаловажное участие принял Петр Саввич Шапилин.

Верино приглашение выглядело вполне невинно, однако Лешка кивнул на подъезд и сказал:

– Нет, Вер, я буду занят. Да и куда я пойду без жены?

Вера присела рядом.

– Она хоть письмо-то тебе написала, муж? – В ее голосе прозвучала грустная усмешка.

Поняв, к чему она клонит, Алексей, насупившись, пробормотал:

– Наверное, ей некогда. Фронт, новая обстановка…

– А-а… – Вера хмыкнула, отвернулась и, глядя куда-то в сторону Никольской башни, сказала:– Эх, Казарин. Такой уникальный экспонат, как ты, нужно сдать в Алмазный фонд на вечное хранение. И повесить табличку «Алмаз. Казарин-наивный. Руками не трогать».

Лешка сидел молча, явно не собираясь развивать тему. Но Вера завелась не на шутку:

– Слушай, Казарин, неужели ты не понимаешь, что она тебя бросила?

И тут Алексей не выдержал. Он положил руку на Верино плечо и, глядя ей в глаза, мрачно произнес:

– То, что я понимаю, – это не так важно. А вот ты, Вер, если когда-нибудь родишь ребенка, а потом, не дай бог, потеряешь, может быть, что-нибудь поймешь!

Вздрогнув, Вера опустила глаза, аккуратно сняла руку Казарина со своего плеча, поднялась со скамейки и зашагала прочь.

Чертыхнувшись про себя, Алексей уже хотел догнать ее, извиниться за резкость, но тут за спиной раздался Светкин голос:

– Лешка, ты что ей такое сказал? Она убежала как ошпаренная. – После небольшой паузы Сталина с некоторым раздражением заявила: – Ты бы лучше разобрался в своих личных проблемах, чем ходил за мной по пятам, не давая вздохнуть.

Алексей почувствовал, что сейчас взорвется.

– Светлана Иосифовна, мы опаздываем, – сквозь зубы процедил он.

Но Света не хотела выпускать инициативу из своих рук.

– Здесь я командую, Леша, – заявила она и, желая закрепить победу, добавила: – А ты будешь делать то, что я скажу. Пойдем через Александровский, так ближе.

Лешка поклонился.

– Слушаюсь, Светлана Иосифовна.

Светлана поняла, что перегнула палку, и закусила губу.

 

Пока дочь вождя народов впитывала знания, необходимые на вступительных экзаменах, Алексей прочитал все газеты, какие висели на уличных стендах вокруг университета. Кроме сводок Совинформбюро Казарин проштудировал всякие полезные статьи, в которых москвичам давались бытовые полезные советы. Например, что можно сэкономить керосин, всего-навсего заворачивая горячие кастрюли в газету или пряча их под подушку. Алексей не без интереса узнал о выставке подбитой вражеской техники в ЦПКиО им. Горького, о пойманном на Кропоткинской улице жулике, продававшем фальшивые карточки на продукты. Причем эти карточки он делал каким-то хитрым фотоспособом.

 

К полудню Казарин знал не только, чем жила страна в этот день, но и тираж газет, фамилии всех корреспондентов и редакторов. Когда он совершенно одурел от этого занятия, наконец появилась Светка, и он облегченно вздохнул.

Если бы Казарин знал, что на чердаке одного из домов в трех кварталах отсюда через двадцать минут начнется сеанс радиосвязи члена диверсионной группы, все это время следившей за его подопечной, он не позволил бы ей так спокойно ходить по улицам Москвы. И может быть, не случилось бы то, что случилось.

 

Осепчук уже заканчивал сеанс связи, когда над Москвой появились немецкие самолеты и со стороны Замоскворечья загудели воздушные сирены. Отбив последние такты морзянки, диверсант поспешил свернуть рацию. И в этот момент где-то совсем близко раздался свист бомбы, а затем последовал оглушительный взрыв. Дом вздрогнул, но устоял. Осепчук инстинктивно поднял голову и увидел тяжелую балку, падающую на него с потолка…

 

Когда бомбежка закончилась, на чердаке появились двое мальчишек. Оба только что принимали активное участие в тушении «зажигалок», поэтому их все еще переполняли эмоции.

– Колька, ты зря хватаешься руками за бомбу, – внушал один другому. – Надо брать ее щипцами.

– Не учи ученого! – фыркнул в ответ Колька. – Я ж ее не просто так беру. Я ж в брезентовых перчатках.

– Вот доиграешься. Я слыхал, что у фрицев появились какие-то термитные бомбы. Все прожигают.

Колька приготовился возразить, но вдруг осекся. Под обвалившейся балкой лежал человек.

– Смотри, Вовка! – испуганно прошептал он. – Кто это?

– Не знаю, – так же шепотом ответил его товарищ.

И тут Колькин взгляд упал на рацию.

– T-e-l-e-f-u-n-k-e-n, – прочитал он немецкие буквы на корпусе.

Мальчишки переглянулись.

– Знаешь, что это такое?… – побледнел Вовка.

Колька, не отрывая глаз, смотрел на придавленного балкой Осепчука.

– Наверное, убило, – шмыгнув носом, пробормотал он. – Давай подойдем?

– Ты что? – Вовка схватил друга за рукав. – Мне дядька рассказывал, как его знакомый решил снять золотые часы с убитого фрица. Подошел, а немец достал пистолет и бац!..

Колька испуганно вскрикнул:

– Насмерть?!

– А то, – грустно вздохнул Вовка. – Знаешь что, беги-ка ты к управдому, а я – в милицию, – коротко скомандовал он, и друзья бросились к лестнице.

Глава 13

Вот уже несколько дней, как Татьяна находилась в полку. Военная жизнь была ей в новинку, и она старалась ничего не упустить. Статьи, которые могла позволить себе газета, были маленькие, и информацию, что находила Таня, они просто не вмещали. Поэтому, чтобы ничего не забыть, она записывала ее в блокнотик про запас. Так, на всякий случай.

Работать она любила в тишине, чтобы не было слышно ни гула моторов истребителей, ни криков старшины, вечно отчитывающего кого-то за нерадивость. Такое место она облюбовала возле небольшого озера, находящегося неподалеку от расположения части.

Примостившись под любимой березкой, Танька развернула блокнот и начала затачивать перочинным ножичком сломанный карандаш. На самом деле работа в газете не приносила ей удовольствия. Другое дело – книга. В ее голове созрел грандиозный замысел, в основу которого была положена история гибели знаменитого летчика Клещева. Татьяна уже рисовала в своей голове историко-героическую сагу о любви на земле и смерти в небесах, как вдруг ее планы были варварски нарушены. Затрещали кусты, и прямо перед ней появился заспанный механик Митрич.

Таня от испуга вскочила:

– Вы кто?

Митрич опешил и, обдавая ее винными парами, пробормотал:

– Личный мех… мех… мех-х-ханик Василия Иосифовича Сталина.

Таня успокоилась, даже улыбнулась, но на всякий случай спросила:

– С каких это пор Васины механики ходят в таком виде?

Митрич икнул и, подбоченясь, с пафосом изрек:

– Не Васи, а Василия И-о-с-и-в-в-ч-а!

Для верности Митрич поднял указательный палец, посмотрел в небо, но, потеряв равновесие, рухнул на землю. Таня бросилась к нему на помощь.

– Для меня он – просто Вася, – объяснила она механику. – Одноклассников и друзей по отчеству не называют. Меня, кстати, Таней зовут. А вас-то, товарищ механик, как величать?

Митрич подсобрался и благодушно произнес:

– Величай Митричем. Так меня все в полку зовут. Без церемоний.

Тут механик погрозил Таньке пальцем, как будто что-то вспомнив:

– А я тебя знаю. Ты – газета!

– Ну это слишком. Я всего лишь в ней работаю.

– А я что сказал? Я то и сказал!.. Короче, записывай!

– О боже, что записывать-то? – рассмеялась Таня.

Митрич, шатаясь, поднялся, застегнул робу на все пуговицы и заявил:

– Записывай: это я убил комполка Клещева.

– Что?! – Улыбка сразу сползла с лица Татьяны.

– То-то и оно, – тяжело вздохнул Митрич и, долго не рассусоливая, приступил к делу: – Это все Клавдия – повариха из госпиталя виновата. Любовь у ней, видишь ли, ко мне проснулась. Вот я, как всегда, и отправился в лесок. Она баба замужняя – конспирацию надо соблюдать. Просьба женщины для Митрича – закон! Ты это не записывай. Ее не надо впутывать.

Танька и так ничего не писала. Она вообще пока всерьез не воспринимала пьяный бред Митрича и слушала просто так – из вежливости.

– Хорошо, хорошо…

– «Хорошо», – передразнил ее Митрич. – Ничего хорошего! Мне в полку надо было быть, самолет налаживать, а я хороводы на сеновале водил.

Митрич на секунду задумался, а потом продолжил:

– О чем это я?… Ага! Иду, значит, обратно! Знаю, что все за столом отдыхают – Вася, Клещев…

Митрич понял, что наболтал лишнего.

– Ты это тоже не записывай.

Таня кивнула.

– Хорошо, а вина-то ваша в чем? – продолжала сдерживать смех Шапилина.

Митрич опять поднял палец к небу.

– Во! Теперь записывай.

Техник почесал небритую щеку.

– Ключ там гаечный под самолетом мы с Василием Иосифовичем видели. Мой ключ… А потом утром пришло сообщение о крушении. Вот и думаю я теперь: может, я чего по пьянке-то забыл.

Митрич в отчаянье махнул рукой.

– Вот, газета, как жизнь-то иногда поворачивается. Жил, никому не мешал, и вот на тебе – преступник!

К концу рассказа Митрич почти протрезвел и вдруг заплакал.

– Человека я угробил, понимаешь, доча…

Глава 14

В читальном зале Дома Пашкова рабочий день близился к завершению. Пожилая библиотекарша подняла глаза на висевшие на стене часы, ожидая, когда же стрелка перемахнет через отмеренный трудовым законодательством восьмичасовой рубеж.

В зале находился единственный посетитель, который вот уже несколько часов корпел над подшивкой старых газет. На какое-то время женщина отвлеклась, чтобы положить в тумбочку под столом чайник и кружку, а затем шаркающей походкой направилась в зал спровадить запоздалого посетителя.

Однако там было пусто, и только раскрытые газеты продолжали лежать на столе. Библиотекарша удивленно огляделась, пожала плечами и пошла выключать свет.

 

Когда в здании погасла последняя лампочка и стихли шаги, из-за дымохода неработающей печи появилась чья-то тень. Вспыхнул карманный фонарь, и его луч осветил настороженное лицо Варфоломеева. Прокравшись через весь зал, он открыл дверцу конторки, за которой еще недавно сидела библиотекарша, и начал внимательно изучать ящики с картонными формулярами.

 

За окном кабинета на площади Дзержинского раздавались приглушенные звуки трамвая и гудки машин. Один из следователей долго и молча наблюдал за тем, как постовой на площади отчитывает запоздалого прохожего, попытавшегося пересечь улицу в неположенном месте. Наконец следователь повернулся и также молча уставился на небритого Осепчука, который сидел посередине комнаты на табурете, щурясь от яркого света настольной лампы.

Выглядел Осепчук плохо: голова перевязана, все лицо в царапинах. Второй офицер НКВД, проводивший допрос, между делом щелкал кнопкой лампы, то включая, то выключая ее.

– Итак, Осепчук, как вас завербовали, понятно. Хотя мы еще проверим, не сами ли вы сдались в плен. Перейдем к самому главному: зачем вас забросили в Москву?

Осепчук перекрестился.

– Ей-богу, не знаю. Моя задача была доставить рацию, выйти на связь и ждать указаний.

Выключатель на лампе щелкнул, и яркий свет вновь ударил ему в лицо.

– И никого из группы вы больше не знаете? – прозвучал новый вопрос. – Странно, Осепчук!

Диверсант инстинктивно заслонился одной рукой, а другой опять перекрестился.

– Ну, ей-богу же, не знаю! Первый раз всех видел в самолете, но нам запретили общаться друг с другом, – пояснил он. И чуть погодя добавил: – Только двое старших все время переговаривались.

Офицеры насторожились:

– Что за старшие? Опишите.

Осепчук замялся.

– Люди как люди. Мне, правда, показалось, что они не наши…

Лампа опять вспыхнула.

– Осепчук, вы тоже давно не наш! – сквозь зубы произнес один из дознавателей. – Что значит – «не наши»?

– Ну, нерусские! – выпалил диверсант. – Речь у них какая-то правильная, как будто по книжке читают. И рожи не наши… не ваши… не наши…

Следователи невольно рассмеялись.

– А рожи-то тут при чем?

– Уж больно холеные, – подобострастно взглянул на них Осепчук.

– А вы, Осепчук, оказывается, наблюдательный. Ваши бы таланты да на благое дело.

Выключатель щелкнул снова, но лампочка на этот раз не выдержала и перегорела. Офицер поднялся и потянулся, разминая затекшую спину.

– Но мы вас все равно расстреляем, – зевнул он.

Осепчук сглотнул и отвернулся к окну. Офицер поправил портупею, подошел к нему вплотную, поставил ногу на табурет и, нагнувшись к самому лицу, медленно произнес:

– Жить хочешь?

Осепчук прищурился и вдруг с вызовом спросил:

– Кто ж не хочет?

– Тогда будешь делать все, что мы тебе скажем.

Осепчук с готовностью кивнул.

– В начале допроса вы сообщили, – следователь опять перешел на «вы», – что ближайшая связь через кондуктора трамвая «А»? Так?

– Так.

– Что дальше?

Осепчук облизнул пересохшие губы.

– С шестнадцати до шестнадцати пятнадцати в пятницу я должен буду купить у него… у нее… билет и попросить всю сдачу гривенниками.

– Что должна ответить кондуктор?

– «У меня с мелочью, милок, как всегда напряженка, но так уж и быть, помогу».

– Где должна произойти следующая встреча?

– На остановке, которая окажется первой после разговора. Ровно через сутки.

– С кем?

– Не знаю.

Следователи переглянулись.

– Осепчук, вы отправитесь на встречу и сделаете все, что нужно. Рядом будут наши люди. Допустите хоть одно неверное движение – они вас уничтожат на месте. Вы меня поняли?

Осепчук вздохнул.

– Чего ж тут не понять…

 

Казалось, все было предусмотрено до мелочей. Оперативники дождались, когда Осепчук запрыгнет в вагон трамвая, и только на следующей остановке вошли сами. Двое расположились на передней площадке, а один – на задней, так, чтобы не терять диверсанта из виду. Когда вагон тронулся, из переулка появилась черная машина и поехала за трамваем.

Осепчук тем временем протиснулся к кондуктору – миловидной женщине лет тридцати. Она взяла смятую трешку, привычным жестом оторвала билет и полезла в сумку за сдачей. Осепчук набрал в грудь воздух и медленно проговорил:

– Дайте, пожалуйста, всю сдачу гривенниками, позвонить надо.

Женщина вскинула на него глаза и уже собиралась что-то ответить, как вдруг трамвай резко затормозил и все пассажиры повалились на пол. Раздались недовольные крики и проклятия в адрес вагоновожатого. Осепчук, упавший вместе со всеми, поднялся и вновь повторил свою просьбу:

– Дайте, пожалуйста, всю сдачу гривенниками, позвонить надо!

Взгляд кондукторши заметался с вагоновожатого на Осепчука. Народ стал напирать:

– Мужик, у тебя чего – заело? Взял билет – отползай в окоп.

Осепчук не двигался с места. Пот выступил на лбу несчастной кондукторши, и она ни с того ни сего закричала:

– Какие гривенники?! Нет у меня гривенников! Ничего нет, проходи!

Это было совсем не то, что ожидали Осепчук и оперативники, внимательно прислушивающиеся к разговору.

 

Кто-то с подножки сострил:

– Да ему не гривенники нужны. Это он так тебя охмуряет!!!

В вагоне послышались смешки. Кондукторша злобно глянула на Осепчука, тот не двигался с места.

– Ну что встал как столб? Вали отсюда, а то милицию крикну!

– Дайте всю сдачу гривенниками, позвонить надо! – в третий раз повторил свою просьбу Осепчук.

Сзади протиснулся матрос-инвалид:

– Браток, а может, ты контуженный?

Осепчук даже не повернулся в его сторону.

– Ты куда звонить собрался? Кащенке или ноль три? Так там бесплатно!

Кондукторша, чтобы быстрее отделаться от Осепчука, выгребла всю мелочь из сумки:

– На, подавись!

Руки ее тряслись, мелочь сыпалась сквозь пальцы. Осепчук, машинально взяв деньги, быстро протиснулся к выходу и спрыгнул на ходу. Двое оперативников последовали за ним. Еле устояв на ногах, он обернулся и посмотрел на уезжающий трамвай. Кондукторша оживленно разговаривала с пассажирами и в его сторону даже не глядела…

 

После окончания рабочей смены Надежда, так звали кондуктора, вышла за ворота трамвайного парка и быстрой походкой направилась по Шаболовке в сторону Калужской заставы. За ней незаметно двинулась «наружка».

Пару раз Надежда останавливалась: то поправить прическу, глядя в витрину магазина, то завязать шнурок на грубом кирзовом ботинке.

Пройдя мимо неприметной подворотни, она неожиданно замерла на месте, удивленно развернулась, присела, попыталась встать, ухватившись за водосточную трубу, и рухнула на асфальт. Державшиеся на почтительном расстоянии оперативники не сразу поняли, что с Надеждой что-то не так. Первым к ней бросился проходивший неподалеку пожилой гражданин, похожий на профессора. Он нагнулся над упавшей женщиной, а затем быстро распрямился и сделал остальной «наружке» призывный жест рукой. Под левой лопаткой Надежды торчала рукоятка финского ножа.

Двое оперативников бросились в подворотню, мимо которой только что прошла Надежда, но в проходном дворе не было ни души.

 

О катастрофе с кондукторшей Шапилину доложили через час. Еще через пятнадцать минут в квартире Казариных раздался телефонный звонок, и помощник тестя приказал Лешке явиться на экстренное совещание особого сектора.

Не успел он выйти из дома, как тут же столкнулся с Верой Чугуновой.

Вера была в вечернем наряде с глубоким декольте и выглядела просто ослепительно.

– Привет, экспонат, – поздоровалась Вера.

Алексей замедлил шаг.

– Привет, у тебя что, спектакль?

– Нет, Казарин. Мы с Петром Саввичем идем в театр. Ты ведь отказался.

– А Петр Саввич здесь при чем? – удивился Казарин.

Он искренне не понимал, как можно одновременно вести экстренное заседание и идти в театр. Однако Вера поняла его слова совсем иначе. Она вскинула голову и с вызовом произнесла:

– Казарин, если ты думаешь, что у меня нет поклонников и я собираюсь в монастырь, ты глубоко ошибаешься.

– А Петр Саввич-то здесь при чем? – повторил вопрос Лешка.

– Он – ни при чем, он просто хороший человек. А если ты еще раз на меня так посмотришь, получишь по морде, понял?

Наконец Алексей сообразил, что имела в виду Вера.

– Конечно понял. Чего тут не понять? – спрятав улыбку, ответил он. – Можно я пройду?

Он вежливо обошел Веру и, сделав прощальный жест рукой, зашагал прочь.

– Дурак, – еле сдерживая бешенство, прошептала она.

 

В кабинете Шапилина шел «разбор полетов». От звезд на погонах участников совещания рябило в глазах. Алексей со своими маленькими капитанскими звездочками скромно сидел в дальнем углу и старался лишний раз не высовываться.

– Почему Надежда Брянцева не ответила – непонятно. Хотя диверсант утверждает, что по взгляду в первое мгновение было ясно – Брянцева понимает, что происходит, – закончил свой доклад майор Кривцов и виновато добавил: – У меня все!

Шапилин обвел присутствующих недобрым взглядом.

– Может, кто-нибудь еще желает выступить?

Присутствующие молчали, низко опустив головы.

Только Алексей сидел как ни в чем не бывало, следя за тем, как воробьи чирикают на подоконнике.

– Что? Сдулись?! – повысил голос Петр Саввич. – А ты, Кривцов, что замолчал? Какого хрена ты делаешь на этой службе, если тебе что-то «непонятно»? Иди на фронт – там все понятно!

Кривцов еще ниже опустил голову и лишь тихо произнес:

– Мы все делали по утвержденному плану. А потом это резкое торможение, когда все свалились…

Шапилин по привычке ударил кулаком по столу:

– Вот то-то и оно! Все у вас по «плану»! А чуть что не так – лапки кверху!

Наступила мучительная тишина.

– Водителя проверили? – послышался голос из угла. Все разом повернулись к капитану Казарину. Кадровые офицеры опешили от такого нарушения субординации. Да и сам Алексей смутился от своей несдержанности. Шапилин кинул сердитый взгляд на зятя, но неожиданно его глаза подобрели.

– Что ж ты раньше-то молчал, сукин ты сын? – радостно воскликнул он. До него дошел смысл Лешкиных слов.

– А меня кто-нибудь спрашивал? – пробурчал себе под нос Алексей.

– Что? – послышались голоса офицеров. – Говори громче!!!

Лешка встал, поправил гимнастерку и четко произнес:

– Мне кажется, что вагоновожатый затормозил не просто так…

Глава 15

Варфоломеев вошел в Библиотеку имени Ленина и, надвинув шляпу на глаза, направился к кабинету замдиректора. В приемной никого не было, но Герман Степанович не стал ждать и постучал в массивную дубовую дверь.

– Войдите.

Варфоломеев вошел и сразу же обратился к пожилому мужчине, стоящему у стеллажей с книгой в руках:

– У вас можно записаться в библиотеку?

– В читальном зале… внизу, – не отрываясь от чтения, ответил тот.

– А я хочу, чтобы меня записал ты, старый книжный червь.

При этих словах Варфоломеев снял шляпу. Замдиректора сдвинул на кончик носа очки, внимательно посмотрел на дерзкого посетителя и, неожиданно охнув, бросился к Герману Степановичу. Оба крепко обнялись и троекратно, по русскому обычаю, расцеловались. Хозяин кабинета никак не мог наглядеться на своего старого приятеля.

– Где ты пропадал?

– В эвакуации, Порфирий Григорьевич, в эвакуации, – не моргнув глазом, соврал Варфоломеев. – Где же еще! Он устало сел и бросил шляпу на стол. – Потом расскажу. Я, вообще-то…

Порфирий Григорьевич сел напротив, потирая руки:

– Погоди, сначала почаевничаем, а там… Сто лет тебя не видел. Зиночка!

Вошла секретарша и с удивлением воззрилась на Варфоломеева.

– Зиночка, – Порфирий Григорьевич улыбнулся, – это мой старый знакомый. Принеси-ка нам морковного и сделай так, чтобы нас не тревожили.

Когда Зина удалилась, Порфирий Григорьевич хитро прищурился и погрозил Герману пальцем.

– Признайся, ты ведь не просто так решил меня навестить?

– Угадал, – кивнул Варфоломеев. – Книжицу я одну ищу. Поможешь?

Порфирий всплеснул руками:

– Спрашиваешь!

Варфоломеев пригладил волосы:

– Скажи мне, у вас в библиотеке есть первое издание Карамзина?

Порфирий Григорьевич наморщил лоб.

– У нас нет.

Варфоломеев кивнул:

– Понятно. А не подскажешь, у кого в Москве можно найти первый или второй том?

Порфирий полез по стремянке на полки:

– Сейчас посмотрим.

В это время вошла Зина и поставила стаканы с чаем на стол.

– Что-нибудь еще? – спросила она своего начальника.

Но тот, увлеченный поиском, даже не ответил. Зина пожала плечами и вышла, мимоходом вновь бросив взгляд на Германа Степановича.

Когда женщина скрылась за дверью, Варфоломеев взял себе один из стаканов с чаем, а в другой что-то кинул. Жидкость вспенилась, но тут же успокоилась.

– Вот, нашел!

В руках у Порфирия была старенькая потертая тетрадочка.

– Туточки собраны все адреса лучших библиофилов Москвы. Сам собирал. Тэк-с…

Порфирий водрузил на нос поломанные очки и принялся изучать тетрадь.

Он отхлебнул чаю, что не ускользнуло от взгляда Варфоломеева, и забормотал себе под нос:

– Климов Николай Христофорович – профессор МГУ. Варсонофьевский, четыре. Он-то и приносил этого Карамзина на переплет и реставрацию.

Порфирий задумался на секунду:

– И что странно – принес только второй том. Я ему говорю, давай и остальные приноси, а он… Странный человек.

Варфоломеев заглянул в тетрадь:

– Скажи, Порфирий, что ты слышал про книги этрусков?

– Этрусков? Ты Черткова читал?

– Читал, да забыл, – усмехнулся Варфоломеев.

Порфирий задумался, а потом ответил:

– Этрусками у нас в России он и Татищев занимались. По ним выходит, что знаменитые и загадочные этруски – наши предки. Э-т-руски. Почти – русские.

А ведь этруски создали Рим, а значит, почитай, всю европейскую цивилизацию.

– И что из того?

– Да ничего. Просто если это так, то получается, что православие первично, а католицизм вторичен. Очень, кстати, удобная была теория для царей Романовых. Но чего-то они испугались, хода всему этому не дали. А может быть, сами не поверили…

Варфоломеев осмыслил сказанное и вдруг начал прощаться:

– Ну, спасибо тебе за угощение. Так ты говоришь – Варсонофьевский, четыре?

Порфирий кивнул:

– Да. А что?

– Так, ничего. Ну, бывай.

– Куда ты побежал? А чай?

– В следующий раз, Порфирий Григорич, в следующий раз.

Герман протянул руку для прощания. Порфирий Григорьевич пожал ее, но тут же изменился в лице. Он расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке и начал как рыба хватать ртом воздух.

– Что-то мне нехорошо… – еле пробормотал он и стал заваливаться набок.

Варфоломеев подхватил его под мышки и усадил на стул.

– Ну-ну, сейчас тебе будет легче.

Но легче Порфирию не стало. Глаза его начали постепенно мутнеть, тело свела судорога, он навалился грудью на стол и затих. Убедившись, что замдиректора не дышит, Герман взял шляпу и, пятясь, вышел из кабинета. Зина оторвалась от пишущей машинки.

– Спасибо тебе, скажу, чтоб не тревожили! – громко произнес Варфоломеев и прикрыл за собой дверь. – Просил час не беспокоить.

Секретарша понимающе кивнула и углубилась в работу.

Глава 16

Утром Алексей опять проводил Светлану до дверей университета, а сам по привычке остался во дворе. Через полтора часа абитуриенты потянулись к выходу, но Светлана что-то не появлялась. Зайдя в просторный холл старинного здания, Казарин подошел к вахтерше.

– Извините, вы не видели Светлану Сталину? – спросил он, стараясь при этом выглядеть спокойным.

Вахтерша испуганно захлопала глазами.

– Так ведь ушла Светлана Иосифовна, – удивленно ответила старушка и, махнув в сторону боковой двери рукой, добавила: – Туды! Минут как тридцать назад.

– Вот черт! – выругался Казарин и бросился в указанном направлении. Но во дворе уже никого не было.

До Кремля он добежал за несколько минут. Прохожие с удивлением оборачивались на высокого офицера, несущегося куда-то, не разбирая дороги. Часовые возле Троицких ворот на вопрос, не проходила ли Светлана, отрицательно закачали головами. Лешка рванул дальше и на Ивановской площади столкнулся с Верой. Ему ужасно не хотелась вступать с ней в разговор, но одна мысль все же заставила его остановиться.

– Вер, вы со Светкой вроде как подруги? – вкрадчиво начал разговор Алексей.

Вера удивленно посмотрела на Казарина.

– Допустим.

Алексей лучезарно улыбнулся и задал следующий вопрос:

– А у вас сегодня никакой вечеринки не предвидится?

– Намечается. – Вера еще раз внимательно посмотрела на Алексея. – Казарин, неужто ты созрел?

Вместо ответа Алексей схватил Веру за плечи.

– Где? Говори!

Вера опять все поняла по-своему. Она вырвалась из казаринских рук и, проигнорировав его вопрос, язвительным тоном спросила:

– И как развивается твой роман со Светланой?

– С кем?! – опешил Лешка.

– Да ладно, Казарин. Светлана – девушка хоть и юная, но своего, говорят, не упустит.

Верино поведение опять начинало действовать Лешке на нервы. И он решил, наконец, расставить все точки над «i».

– Слушай, Вер, чего ты добиваешься?

– Я? Добиваюсь? – не сдавалась Вера. – Казарин, ты себя переоцениваешь. Добиваются в основном меня. Иногда я отвечаю взаимностью. Иногда у меня даже случаются романы. Как у твоей Светы с Каплером, – неожиданно съязвила она.

– С кем, с кем?!!

Такого поворота Алексей совсем не ожидал. А Вера всплеснула руками и передразнила:

– «С кем, с кем»! С Алексеем Каплером – знаменитым сценаристом. Ты что, не знаешь этого? Эх ты, охранник. Да вся Москва об этом шепчется.

От этой новости Алексей потерял дар речи. И тут Вера наконец все поняла как надо.

 

– Ого! А ты, похоже, потерял свою подопечную? Ну и дела!

Она успокоилась и, поморщив свой носик, добавила:

– Ладно, так и быть! Будем тебя спасать. Кто же, если не мы…

Вера взяла Лешку под руку.

– На Гоголевском они. Васька со своими на несколько дней приехал, так народ там второй вечер гуляет.

 

В доме Василия Сталина играл патефон, танцы были в самом разгаре, кто-то продолжал сидеть за столом, часть гостей рассредоточилась по диванам и оконным нишам.

Появление Чугуновой под руку с Казариным вызвало у присутствующих неподдельный интерес. Посыпались шутки и подковырки. Особо усердствовал успевший порядком захмелеть Василий.

– Ну, Леха, ну не ожидал. Меня к Таньке приставил, а сам времени зря не теряешь. – Васька подошел к Казарину, обнял и вдруг шепнул на ухо: – Ты что, одурел?

– Светка где? – так же шепотом ответил вопросом на вопрос Казарин.

– На втором этаже, шепчется со своим Каплером. Любовь у них, понимаешь!

Васька незаметно фыркнул.

– Ты их пока не трогай, поверь, так лучше будет. И тебе, и им.

Алексей молча кивнул и подошел к окну. Веселье, возобновившееся за спиной, его не интересовало. Вопервых, он продолжал злиться на Светлану, а, во-вторых, все не мог выбросить Танькин отъезд из головы. Потому и просьбу кого-то из гостей, обращенную к Вере, пропустил мимо ушей:

– Верунь, ну ты же у нас все-таки актриса, спой.

– Ой, нет… Только не сегодня, – заупрямилась Вера.

– Ну, Верочка, ну, пожалуйста.

В разговор вступил Василий Сталин. Глаза его смеялись, но он сделал суровое выражение лица.

– Верка, актриса ты или нет? Я приказываю – пой. Как можно отказывать боевым летчикам в такой ерунде? Им скоро, между прочим, на фронт.

– Ну, хорошо, дайте гитару…

Перед тем как запеть, Вера бросила взгляд на спину Казарина, продолжавшего смотреть в окно. Вначале Лешка слушал невнимательно, но очень скоро понял, для кого на самом деле поет Вера.

 
Несутся, как вагоны через вьюги,
Года мои, надежды хороня.
Но ты со мной по-прежнему
Верней любой подруги,
Любовь неразделенная моя.
 
 
Снег над проспектами кружится.
Слышны куранты Кремля.
С кем тебе, милый мой, дружится
Без меня?
 
 
Не может время приостановиться
Не счастьем, не бедой и не войной,
Но если суждено чему-то страшному случиться,
То лучше пусть со мной, а не с тобой.
 

Все притихли. На глазах у женщин да и у некоторых мужчин появились слезы. Вера пела нежным красивым голосом, глядя в одну точку перед собой. В начале второго куплета возле Лешки остановился и присел на подоконник Василий. Один из немногих, он понял, что происходит. Это было Верино объяснение в любви. А на третьем куплете Казарин не выдержал. Когда зазвучали слова:

 
Наступит долгожданная Победа.
Мы плакать будем, слезы не тая,
И может быть, спасет тебя, о чем ты и не ведал,
Любовь неразделенная моя…
 

Лешка быстро, не глядя по сторонам, пересек комнату и вышел в холл.

Песня Веры всколыхнула в нем какое-то странное, непонятное чувство, и он просто хотел сейчас немного побыть в одиночестве. Разобраться. С Верой, с Таней, а прежде всего с самим собой. Он начал медленно подниматься по лестнице на второй этаж, но вдруг входные двери открылись и в Васькином особняке появилась Татьяна в сопровождении высокого статного красавцамайора. Он галантно держал ее под руку и что-то увлеченно шептал на ухо. Лешка мог даже поклясться, что, помогая Тане снять плащ, майор нежно приобнял ее за плечи и Татьяна не сделала никаких протестующих жестов. Его жена продолжала улыбаться и явно кокетничала со своим спутником. Когда они скрылись за дверью комнаты, где собрались все гости, Лешка со всего маху ударил кулаком по стене и тут же сморщился от боли.

Вначале он сделал несколько шагов вниз, затем вверх. Сел на ступеньку, вскочил и вдруг услышал:

– Нашел все-таки…

На верхней площадке стояли Светлана и холеный импозантный мужчина лет сорока.

– Познакомься, Казарин. Это Алексей Каплер. Мой… друг.

– Капитан Казарин. Алексей. – Лешка через силу пожал протянутую руку и «врезал» своей подопечной: – Светлана Иосифовна, я очень прошу вас больше так никогда не делать.

Опешив от такого тона, Светлана насупилась, молча уставилась на Лешку, и взгляд ее не предвещал ничего хорошего.

Но в разговор вмешался Каплер:

– Алексей, у нас сегодня замечательный вечер. И если можно, не портите его. Послезавтра я уезжаю на фронт, поэтому заказал столик в ресторане. А вдруг это в последний раз? – Каплер хитро посмотрел на вмиг побледневшую Светлану.

Казарин в отчаянии махнул рукой.

– Делайте что хотите.

Его мозг отказывался что-либо соображать. Танька с красавцем-майором не выходила из головы.

– Вот и ладно, – примирительно заметила Света. – Вы тут постойте, а я с братом попрощаюсь.

Она скрылась в глубине дома, и мужчины остались один на один. Лешка достал коробку папирос «Дели», раскрыл ее и предложил Каплеру угоститься.

– Благодарю покорно, – улыбнулся знаменитый сценарист и вытащил из кармана пальто черную лакированную трубку. – Я как-то привык к своему…

Он не успел закончить, как появилась Светка. Она ехидно посмотрела на Лешку и сладким голоском сообщила:

– Вместо того чтобы следить за мной, последил бы за своей женой. Сдается мне, майор Мартынов неровно дышит в ее сторону.

Ни один мускул не дрогнул на Лешкином лице.

– Моя жена никогда не допустит, чтобы я за нее краснел, – жестко, как будто вколачивая гвозди, проговорил Казарин. Затем он вдавил окурок папиросы себе в ладонь и так же жестко закончил: – У нее работа – в газеты сочинять, а моя – ходить по ресторанам. Мы вроде бы куда-то собирались?

Светка открыла и тут же закрыла рот. Такой силе воли ей нечего было противопоставить. Каплер незаметно улыбнулся и одобрительно подмигнул Лешке, но когда Светлана обернулась к нему, он уже был абсолютно серьезен.

– Вперед, товарищи! Нас ждут великие дела…

Когда они вышли, чья-то тень отделилась от противоположного дома и нырнула в машину за углом.

 

Ресторан Дома литераторов был одним из уютнейших уголков военной Москвы. Атмосфера легкого угара окружала посетителей и дарила им блаженство и сладостную иллюзию мира. В зале звенели бокалы и рекой лилось шампанское. Пили за освобожденные города и, конечно, за скорую победу над врагом.

Каплер, без сомнения, был здесь частым гостем. Посетители все как один бросились здороваться, а швейцар, гардеробщик и официанты в благоговейном поклоне предлагали свои услуги, едва он появился в фойе.

– Я гляжу, вы тут свой, – заметил Алексей. Никогда раньше он не бывал в таких заведениях, и поэтому ему все было в диковинку.

– Мой юный друг, принимаю ваше замечание не как комплимент, а как сожаление. Поверьте, среди этой банды графоманов нет ни одного достойного писателя.

К ним подбежал официант, и Каплер на ходу распорядился:

– Для начала – шампанского и икорки по Стендалю.

– Сию минуту, – ответил тот и исчез.

– Что значит «по Стендалю»? – переспросил Алексей.

Светка рассмеялась.

– А это значит: икра красная и икра черная, – сказала она и отошла к зеркалу припудрить нос.

Алексей нахмурился. Содержимое его кармана не соответствовало такому ужину, поэтому он мрачно заявил:

– Значит так, я сяду за сценой, а вы постарайтесь не теряться из виду.

– Как это? – запротестовал Каплер. – Я пригласил – значит сядем вместе.

Алексей взял Каплера за рукав и тихо шепнул:

– Не положено… Я на работе… Да и не могу я, люди на фронте кровь проливают, а они…

Каплер раскурил трубку и спокойно ответил:

– Так устроен этот мир, Алексей. С этим ничего не поделаешь. У каждого своя судьба.

Казарин иронично кивнул:

– Я вижу, – и, быстро пройдя зал, опустился за свободный столик.

Он приметил его еще на входе. Отсюда почти не была видна сцена, зато вся публика находилась как на ладони. Правда, он не обратил особого внимания на двух летчиков и женщину, которые появились в ресторане вслед за Каплером и Светланой. Они были явно не из числа завсегдатаев этого заведения, разместились за столиком напротив и, тихо разговаривая между собой, стали понемногу пить заказанный коньяк, закусывая легкими салатами. Женщина изредка бросала короткий взгляд на Светку и, когда та встала и пошла в сторону уборной, аккуратно положила приборы на скатерть, отодвинула стул и направилась следом.

Пройдя фойе, Светлана вошла в туалет и закрылась в кабинке. Вновь скрипнула входная дверь, и возле раковины с зеркалом остановилась незнакомка. Она поправила волосы, после чего извлекла из своей сумочки платок и какой-то флакон с пробкой, затем быстро пропитала платок жидкостью и открыла воду.

Летчики продолжали молча пить, время от времени украдкой поглядывая на Каплера. Знаменитый драматург сидел к ним спиной, пытаясь раскурить свою неизменную трубку. Неожиданно он посмотрел на часы, поднялся и направился вслед за Светланой в фойе.

И тут перед ним выросли два летчика. Оба были уже пьяны. Один что-то сказал Каплеру, а другой сильно толкнул его в грудь. Ссора вспыхнула молниеносно. Каплер не успел еще толком ответить, как оба военных схватили его за руки, проявив при этом невиданную для пьяных ловкость, и выволокли из зала. В фойе началась драка.

Обернувшийся на шум Алексей бросился к выходу. Один из летчиков, заметив маневр Казарина, отпустил Каплера, сделал короткий шаг навстречу и попытался сбить Лешку с ног. Но сам нарвался на удар ногой в пах, а после второго, нанесенного в челюсть, отлетел к старинному зеркалу в золоченой раме. Огромная стеклянная ниша рухнула на пол, рассыпавшись мелкими осколками. С улицы послышались крики и свистки.

Следующего противника они с Каплером завалили вдвоем. Казарин отвлек на себя его внимание, а известный сценарист, не будь дураком, схватил тяжеленную пепельницу, стоявшую на столике возле зеркала, и обрушил ее на голову дебошира.

– Вы как? – быстро спросил его Лешка.

– Порядок, – вытирая кровь с лица, ответил Каплер.

Не дослушав, Алексей кинулся к уборным, но Светка уже бежала к нему навстречу.

– Где женщина?! – крикнул он на ходу.

– Какая? – не поняла Светка.

Чуть не сбив ее с ног, Алексей вбежал в дамский туалет, но там было пусто.

Тем временем в фойе появился патруль, из зала высыпали официанты и посетители, – одним словом, намечался грандиозный скандал.

Казарин увидел, как солдаты подняли под руки еще не пришедших в себя летчиков, как начальник патруля безапелляционным тоном попросил Каплера пройти в кабинет директора, как прибежавший на шум первым швейцар стал оглядываться по сторонам в поисках четвертого участника драки. Выхода не было, и, схватив за руку упирающуюся Свету, Лешка выбежал с ней на улицу, благо входные двери с места недавней битвы не просматривались.

Они почти бегом добрались до Кремля, и тут до Светланы дошло:

– Скандал будет.

– Еще какой, – подтвердил Алексей.

Светка схватила его за руку.

– Он погибнет, – прошептала она.

– Кто? Каплер? – рассмеялся Алексей. – Ерунда! У него пара царапин.

И тут он осекся, наткнувшись на Светкины глаза.

– Ты не понимаешь. Если отец узнает, он его сгноит.

До Лешки наконец дошло, чего испугалась Сталина. Он развернулся и бросился вверх по улице Герцена.

 

В коридоре ресторана уборщица и официантки собирали с пола осколки, в зале гремел оркестр, и лишь в директорском кабинете шло оживленное разбирательство случившегося. Тяжело дыша, Казарин остановился возле приоткрытой двери. Летчики-дебоширы выглядели теперь совершенно трезвыми и во всем соглашались с Каплером, который что-то доказывал, сильно горячась при этом.

Эта идиллия поразила Казарина. Прокручивая в голове последние события, он не мог отделаться от ощущения некой искусственности происходящего. Еще двадцать минут назад эти ребята были пьяны, а сейчас признавали свою вину, причем упорно молчали о женщине, с которой сидели за столиком. Как будто ее вообще не было.

Но понять, в чем дело, Лешка не успел. Патруль начал выводить летчиков из комнаты, они покорно встали, один Каплер продолжал сидеть, вынудив в конце концов начальника патруля на резкость:

– А вам что, гражданин Каплер, особое приглашение нужно?

Драматург демонстративно сложил руки за спиной и вызывающе громко произнес:

– Веди меня, сатрап!

Майор открыл рот от удивления.

– Сатрап ты и есть! – еще громче продекламировал Каплер.

– Товарищ Каплер, вы куда? – окликнул его Казарин.

– На заклание, Алексей, на заклание!

Алексей подошел к майору, который так и стоял с открытым ртом:

– Товарищ майор, можно вас на пару слов?

Они отошли в сторону. Разговор длился недолго. Алексей показал свое удостоверение и что-то зашептал начальнику патруля на ухо. Наконец разговор закончился, и майор направился к двери. Но перед тем как выйти на улицу, он остановился и, обратившись к Каплеру, сказал:

– Я, конечно, очень уважаю ваши фильмы. Но зачем же такими словами выражаться? А еще культурный человек…

 

Каплер и Казарин вышли на ночную улицу.

– А вы, Алексей Яковлевич, молодец. Кулаками орудуете что надо!

– А ты что думал: я только карандаш умею в руках держать? Нет, брат, на Молдаванке не такому учат. Знаешь, сколько я в детстве от портовой шпаны натерпелся? – Каплер остановился и хлопнул Лешку по плечу: – А ты тоже ничего. Два хороших удара я успел заметить! Где натаскивали? В разведшколе?

– Да нет… – Алексей замялся. – Отец научил.

Каплер достал трубку и закурил:

– В общем, мы с тобой молодцы, и это надо отметить.

Алексей замедлил шаг:

– Алексей Яковлевич, уезжать вам надо. И как можно быстрее.

– Это почему?

– А то вы не догадываетесь.

Каплер остановился, присвистнул и зло посмотрел на Лешку:

– Это тебя специально попросили мне сказать?

Алексей насупился.

– Так вот можешь передать: не на того напали! Меня кулаком не остановишь!

Казарина эти слова сильно задели. Он сразу понял их двойной смысл:

– Ладно. Прощайте.

Каплер пожал Лешкину руку, но отпускать ее не стал.

– Обиделся?

Алексей не ответил.

– Обиделся. Ладно, валяй: говори свои советы.

Казарин огляделся по сторонам: улица была пуста – никто не подслушивал.

– Уезжайте. Уезжайте, Алексей Яковлевич. Вы что думаете, то, что сегодня произошло – это просто так? Эта заваруха – очень плохое предзнаменование.

Каплер грустно усмехнулся:

– Эх, парень, да вся наша жизнь – сплошные дурные предзнаменования…

Казарин махнул с досады рукой:

– Вы что, не понимаете? Вас либо убьют, либо посадят!

Каплер положил руку на Лешкино плечо и грустно улыбнулся:

– А вдруг проскочу?

Было понятно, что драматург его всерьез не воспринимает.

– Алексей Яковлевич, если вы и дальше будете продолжать в том же духе – не видать вам в жизни счастья.

Каплер тяжело вздохнул:

– Счастье – это всего лишь притча, а несчастье – история. Запомните это, молодой человек.

И не прощаясь, он зашагал прочь…

Глава 17

По дороге домой у Казарина чуть не закипели мозги. Он оказался перед трудной дилеммой: докладывать или не догладывать о случившемся? С одной стороны, Алексей был обязан написать рапорт, а с другой – Светкино имя пока в скандале не всплыло и, стало быть, можно все списать на обычную стычку. В конце концов, Петр Саввич будет не против, если таким образом Каплер получит предупреждение и оставит дочь Сталина в покое. Это на случай огласки, но Казарин рассчитывал, что через день-другой летчиков уже не будет в Москве и никто ничего не узнает.

 

С этими мыслями он и направился утром на очередной доклад к Шапилину. Зайдя в кабинет, Лешка полез в карман, откуда от его неловкого движения вывалились две газетные вырезки. Это были первые заметки в «Известиях» за подписью Татьяны. Шапилин нагнулся, поднял их, и теплая улыбка осветила его лицо.

– А ведь неплохо пишет – есть же талант.

Но Алексей думал о чем-то своем. Шапилин посмотрел на зятя.

– Мы с тобой об этом так ни разу и не поговорили.

Казарин насторожился:

– А вам это нужно?

Шапилин вернул вырезки Лешке.

– Я думал, вы сами как-нибудь разберетесь.

– А сейчас вдруг что-то изменилось?

Шапилин подошел к окну и, выдержав паузу, произнес:

– Знаешь, может, я сейчас скажу неправильные слова – так отец не должен говорить. Но… выкини ее из головы. Хотя бы на время.

– Я попробую.

Шапилин нахмурился:

– Да ты не ерничай. Предала она тебя. В таких ситуациях ведь что нужно? Терпение и понимание. Это женщине от матери передается. А Танька росла без матери.

– Я, между прочим, тоже вырос без матери, – сухо заметил Казарин.

Шапилин смягчился:

– Ты, Алексей, – другое дело. Володя – твой отец – это особый случай. Таких отцов поискать надо.

Лешку этот разговор стал раздражать.

– Петр Саввич, давайте мы с Таней сами между собой разберемся, – отрезал он и тут же добавил: – Когда-нибудь.

Шапилин усмехнулся:

– Ну добро, добро… Только чего ждать-то? Можно и сейчас поговорить.

– Это как? – не понял Алексей.

– Да так! В Москве твоя Таня. Сутки уже как в Москве. Живет в «Национале». В родительский дом не пошла – гордая. Ну чего стоишь? Беги! Уговаривай!

Алексей отвернулся и хмуро сказал:

– Я ее уже видел. Мне хватило.

 

Леди Анна вышла из гостиницы «Метрополь» и быстрым шагом направилась по Театральному проезду вверх к площади Дзержинского. Едва она скрылась за поворотом, одна из припаркованных у гостиницы машин включила «габариты» и медленно двинулась за ней. Завернув за англичанкой на Рождественку, автомобиль остановился, потому что объект слежки зашел в телефонную будку и принялся кому-то звонить. Один из оперативников тут же направился в ее сторону. Однако не успел он пройти и десяти шагов, как откуда-то снизу послышалось:

– Эй, ты! Подай калеке на пропитание!

Оперативник посмотрел туда, откуда доносился голос, и увидел крепкую старуху с протянутой рукой.

– Пошла вон, старая ведьма, – отрезал он и отвернулся. Это была роковая ошибка.

– Ах ты, гнида тыловая, пятака пожалел фронтовичке? – завелась старуха. – Эй, я тебе говорю!

Вести в таких условиях слежку не представлялось возможным.

– Вали отсюда, пока я добрый, – вновь зашипел на нее чекист.

Однако старуха схватила его за штанину и заорала на всю улицу:

– Помогите! Калеку обижают! Сволочь! Падла!

Анна услышала крик и обернулась. В двух шагах от нее какой-то гражданин сцепился с нищенкой, а вокруг стали собираться прохожие. Она быстро выбежала из будки и, воспользовавшись темнотой, скрылась в ближайшей подворотне.

 

Алексей медленно пересек двор Большого Кремлевского дворца, поднялся по лестнице Боярского подъезда, зашел в квартиру и, не раздеваясь, упал на кровать. Но не успел он закрыть глаза, как раздался телефонный звонок.

Казарин нехотя поднялся и вышел в другую комнату. Взяв трубку, он, как обычно, по-военному представился:

 

– Капитан Казарин слушает!

– Привет, капитан Казарин, – ответила трубка Танькиным голосом.

Алексей вздрогнул.

– Не ожидал?

Он потер свободной рукой висок:

– Не ожидал…

Повисла неловкая пауза.

– Извини, что так вышло с моим отъездом, – послышалось в трубке. – Мне все-таки надо было с тобой поговорить.

Казарин молчал. Смерть дочери, письмо, вчерашняя история у Васи…

– На самом деле многое на расстоянии видится подругому… Ты меня слышишь? – переспросила Таня.

– Слышу, – хриплым от волнения голосом ответил Алексей.

– Ну и хорошо. Мы обязательно это еще обсудим. Но сейчас я хочу поговорить с тобой о другом. – Голос Тани изменился, она почти перешла на шепот: – Тут такое дело! Мне нужен твой совет.

Звонить среди ночи, чтобы поговорить о «другом», – это уже было слишком!

Лешка сжал телефонную трубку так, что побелели пальцы.

– Таня, в таких делах я плохой советчик. Поступай как знаешь.

На другом конце провода возникла недоуменная пауза.

– Ты хоть понимаешь, о чем идет речь? – переспросила Таня.

– Понимаю. Очень хорошо понимаю! – Лешкино терпение было на пределе.

– Так вы уже в курсе? – разочарованно пробормотала она.

– Мы – в курсе, – отрезал Казарин.

– И что мне делать?

– Мне – все равно. Со своим майором сама разбирайся. И больше, я тебя очень прошу, не звони мне по таким вопросам. Прощай!

Когда Алексей вернулся в комнату, отец уже пришел с работы и, разложив на столе свой нехитрый паек, прихлебывал чай из кружки.

– Вот, армейский концентрат каши, макаронная крупа, дрожжевая паста, – похвастался он перед сыном. – Говорят, заменяет мясо. Еще яичный порошок, сахар и хлеб.

Алексей мрачно оглядел стол и ничего не ответил. Владимир Константинович взял с блюдца кусок хлеба и протянул опустевшую кружку:

– Долей-ка мне кипятку.

Но Алексей пропустил его просьбу мимо ушей. Он несколько раз прошелся по комнате и затем подошел к буфету. Владимир Константинович слышал конец телефонного разговора и поэтому от вопросов воздерживался. Молча наблюдал, как Алексей достал графин с водкой, наполнил стакан доверху, взял его и только тут осознал, что в комнате отец.

Их глаза встретились:

– Не возражаешь?

Владимир Константинович отставил стакан с чаем и с легкой иронией заметил:

– Как бывший врач даже рекомендую. Но не полный…

Казарин-старший взял графин у сына и налил рюмку себе. Затем они чокнулись и выпили. Но Лешка, оказывается, на этом останавливаться не собирался.

– Еще по одной? – предложил он отцу.

Владимир Константинович прикрыл свою рюмку ладонью.

– А я так вмажу!

Ровно через пять минут все поплыло перед Лешкиными глазами. Он немного посидел за столом, затем поднялся и пошел к двери.

– Ты куда собрался? – забеспокоился Владимир Константинович.

Алексей приложил палец к губам:

– Тс! Пойду, подышу свежим воздухом и тут же вернусь.

Не слушая возражений отца, он вышел на улицу. Его сильно штормило. Алексей сделал круг по Кремлю и незаметно для себя оказался на проходной.

Через какое-то время Казарин нетрезвой походкой шел по ночной Москве. У «Националя» он остановился, немного подумал и толкнул входную дверь. Навстречу ему поспешил швейцар:

– Товарищ! В таком виде к нам нельзя.

Алексей снес на ходу кадку с пальмой и двинулся к стойке администратора. Затем ударил кулаком по конторке и закричал на все фойе:

– Свистать всех наверх!

Появился испуганный администратор. Оценив ситуацию, он срывающимся голосом крикнул швейцару:

– Матвей, вызывай милицию!

И осекся, так как Казарин сунул ему под нос красное удостоверение:

– Не надо, она уже на месте!

– Но вы же… пьяны.

– Это для маскировки. Где тут у вас список постоялого двора?

Алексей вытолкал администратора из-за конторки и начал изучать журнал регистрации.

 

Таня собирала вещи, когда в номер постучали. Она приоткрыла дверь, и в ту же секунду в комнату ворвался Казарин. Ничего не говоря, Алексей прошелся по номеру, заглядывая при этом во все углы. С особой тщательностью он изучил содержимое шкафа и пространство под столом. И тут Таня справилась с волнением и возмущенно заявила:

– Вообще-то воспитанные люди при встрече здороваются.

Алексей продолжал следствие.

– Так то ж – воспитанные, а я так – погулять вышел, – не глядя на жену, буркнул он.

Его поиски так и не увенчались успехом. Наконец он уселся на край стола, и столешница предательски заскрипела под его весом, готовая в любой момент треснуть пополам.

– Ну и где ты его прячешь? – прищурившись, спросил Алексей.

– Кого? – не поняла Таня.

Казарин качнулся, но тут же вновь принял вертикальное положение.

– Ты дурочкой-то не прикидывайся!

– Я не понимаю, про кого ты говоришь.

– Не понимаешь? Ничего, я помогу!

Алексей смахнул со стола все, что на нем было.

– Где эта сволочь, с которой ты шляешься по всей Москве?

Таня еще раз внимательно оглядела мужа с головы до ног и вдруг с улыбкой заметила:

– Казарин, а ведь ты напился. Точно! Ай-ай-ай. Я тебя первый раз таким вижу.

Она сделала шаг и попыталась погладить его по щеке. Но он грубо ударил ее по руке и угрожающе сжал кулаки:

– Я задал вопрос. Отвечай!

От боли и обиды у Тани на глазах выступили слезы, но она попыталась взять себя в руки.

– Алексей, иди домой и проспись. А потом мы поговорим. Если ты меня в чем-то подозреваешь – можешь успокоиться. Это не то, что ты думаешь.

Алексей на секунду успокоился и даже глупо улыбнулся:

– Тогда пошли домой вместе.

Таня отвернулась и подошла к окну:

– Не могу.

Алексей был в отчаянии. Наконец, он осознал всю глупость и бессмысленность происходящего:

– «Не можешь»? Я понимаю. Это такой женский способ забыться: мужики в таких случаях водку хлещут, а бабы… Только знай, Танюша, это путь не женщины, а…

Алексей не мог выговорить этого слова. Но Танька и так все поняла:

– Ну, договаривай! Смелее. Скажи, что твоя жена – шлюха! Ведь ты это хотел сказать?

Алексей пожал плечами:

– Это ты сказала – не я.

Звонкая пощечина чуть не сбила его с ног:

– Пошел вон!

– Угу, – покорно кивнул головой Казарин и тут же направился к выходу, но в этот момент в дверь постучали. Алексей открыл. На пороге стоял Мартынов. Через распахнутую дверь номера напротив был виден красиво сервированный столик на двоих. В одной руке Мартынов держал бутылку с шампанским, в другой – два бокала. При виде Казарина он перестал улыбаться:

– Татьяна Петровна, у вас гости?

Больше он ничего сказать не смог. Казарин схватил Мартынова за грудки и врезал по ненавистной морде.

– У нее – муж!

Мартынов ойкнул и скрылся в дверях своего номера. Раздался грохот опрокинутого стола. Где-то на нижних этажах послышался топот. Таня и Леша смотрели друг на друга. Таня не выдержала:

– Уходи!

Глава 18

Утреннее совещание проходило в кабинете коменданта Кремля. Алексей чуть запоздал и поэтому старался не попадаться на глаза начальству. Он встал за спинами сотрудников комендатуры, прислонив больную с похмелья голову к холодной стене. Докладывал заместитель коменданта:

– Это, можно сказать, вопиющий случай. Конечно, это дело милиции. Криминал – не по нашей части. Но если не сделать правильных выводов, то в следующий раз такое может произойти прямо под стенами Кремля.

Пока он развивал тему, Казарин, чтобы сориентироваться, шепотом спросил у соседа:

– Что обсуждаем?

– Вчера в Лебяжьем женщину застрелили.

Алексей хотел еще что-то спросить, но замкоменданта кашлянул и строго посмотрел в его сторону:

– Надо разобраться с этим делом и взять его под контроль.

Казарин опять наклонился к соседу и зашептал:

– А про погром в «Национале» трепа не было?

– Да нет, – буркнул тот. – Он все про эту бабу застреленную пока говорил.

Замкоменданта хлопнул рукой по столу:

– Казарин, раз у тебя есть время опаздывать на совещания, вот ты и возьмешь это дело на себя. Ведь Светлана Иосифовна будет сегодня гостить на даче отца. Понятна задача?

Вот это новость. Никто не предупреждал, что Светку увезут этим утром на дачу. С одной стороны, было неприятно, что его даже не поставили в известность, с другой – имелись и свои плюсы: можно было передохнуть и забыть хотя бы на время про Светкины капризы.

– Есть, – отрапортовал Алексей и тут же сморщился от боли: два стакана водки давали о себе знать. В эту минуту ему стало окончательно ясно, что без банки рассола задание не выполнить.

 

На углу Волхонки стояла длинная очередь за хлебом. Торговля обычно начиналась в шесть часов утра. Но несмотря на столь раннее время, у дверей булочных и продовольственных магазинов к открытию скапливались огромные очереди. Чтобы доказать свое право на место в них, москвичи записывали химическим карандашом порядковый номер прямо на ладонях. Те, кто стоял в нескольких очередях, имели на руке несколько номеров.

Химический карандаш, перед тем как написать цифру, слюнявили, от этого язык и губы становились фиолетовыми. Проходя мимо таких очередей, Алексей всегда испытывал чувство вины перед людьми, которые часами давились за буханкой мятого, сырого и непропеченного хлеба. Нечто подобное он пережил в детстве, когда пару раз ездил на отцовской машине в школу.

В МУРе все тот же следователь Майченко деловито протянул Лешке руку:

– Здорово, Казарин! Что-то ты к нам зачастил. У вас что там, кроме тебя, некому работать?

Алексей тоже был рад встрече.

– Кто бы говорил, – отшутился он. – Целый МУР следаков, а я как ни приду – все ты да ты.

Майченко устало рассмеялся:

– Мы учтем твои пожелания. Чай будешь?

Алексей устало поежился.

– Некогда, Ваня, рассиживаться. Давай к делу.

Иван посерьезнел, сел за стол и, вытащив из ящика письменного стола папку с тесемками, заговорил:

– В принципе все более-менее понятно. Огнестрельное ранение в голову. Пуля вошла в затылок и прошла навылет.

Казарин взял папку, но, перед тем как приступить к изучению деталей убийства, спросил:

– Оружие установили?

– Спрашиваешь! – хмыкнул Иван. – Обычный «ТТ». Числится в розыске с июня сорок первого.

Алексей сам себе кивнул и задал следующий вопрос:

– Ну, а личность убитой? Кто такая?

Майченко развел руками:

– То-то и оно: никаких документов при ней не найдено.

– А вещи? Сумочка, деньги?

Иван состроил кислую мину.

– Сумка-то есть, а денег или чего-нибудь стоящего в ней не оказалось. Все выгребли, – резюмировал Майченко. И как-то неуверенно добавил: – Похоже на обычное ограбление.

Казарин задумался.

– А ты-то сам как считаешь?

Иван только развел руками:

– Ты меня не спрашивай. Мое дело маленькое: нашел улики, передал – и за новым покойником.

Лешка понял, что убийство было не из простых. И Майченко, тянущему на себе не одно уголовное дело, хватало других забот.

– Мне нужна опись всего, что было при ней, – сухо попросил Казарин.

– А чего там опись? Все и так здесь.

Из ящика, стоявшего на подоконнике, Иван вывалил на стол изъятые на месте происшествия вещдоки. Алексей окинул взглядом помаду, пудреницу, продовольственные карточки, фотографию артистки Ладыниной.

Покрутив в руках фото, он вздохнул:

– Ладно, поехали знакомиться!

Через несколько минут Казарин и Майченко вышли из МУРа, прибавили шаг и запрыгнули на ходу в трамвай, следующий в сторону Моховой.

 

Женщина лежала на столе, накрытая простыней. Казарин махнул рукой:

– Открывай.

Муровец равнодушно откинул полотно, и Алексей обомлел. Перед ним была та самая женщина, которую он видел накануне в ресторане Дома литераторов. Та, что сидела с летчиками напротив его столика. Та, что так быстро исчезла после драки.

– Вот это номер!

Майченко вопросительно посмотрел на Лешку.

– Она тебе знакома? – спросил Иван.

– Кажется, да… – пробормотал Казарин и накрыл простыней лицо покойной.

 

Через пять минут Алексей выскочил из морга и со всех ног бросился в сторону улицы Герцена, где помещалось серое здание гауптвахты. В его голове начинала понемногу проясняться суть последних событий, невольным участником которых он стал. Ворвавшись в помещение гауптвахты, Казарин подлетел к дежурному офицеру. На его счастье им оказался вчерашний майор, который приезжал с патрулем в Дом литераторов. Он сразу узнал Казарина и широко улыбнулся как старому знакомому:

– Здорово, земляк! Как оно…

Лешка не дал майору закончить приветствие:

 

– Где вчерашние летчики? Тащи их сюда.

Дежурный перестал улыбаться и в нерешительности развел руками:

– Так мы их того…

– Что «того»?! – раздраженно крикнул Казарин. – Да не стой ты как засватанный, веди их сюда.

Майор почесал затылок и пробормотал:

– Отпустил я их.

– Как отпустил?!..

Лешка даже побелел от злости.

– Да ты что наделал!

Майор вдруг нахмурился, тяжело задышал и гаркнул:

– Ну, ты! Не особо ори на меня! Командир нашелся! Я, во-первых, старше тебя по званию. Да и те ребята – тоже не шпана сопливая. Как-никак фронтовые летчики. Ге – рои. Я как открыл их орденские книжки – так и обалдел.

Алексей не знал, что и говорить. А майор решил пойти на мировую:

– Да не напрягайся ты. Куда твои летчики денутся? Номера войсковой части имеются, вот…

Дежурный открыл журнал и ткнул пальцем в запись.

– Фамилии, время задержания, номер части. Все честь по чести.

Алексей перегнулся через стол, чтобы прочитать запись в журнале, но в этот момент увидел под стеклом фотографию артистки Ладыниной.

– Откуда у тебя эта фотография? – напрягся Казарин.

– Так они ж и дали – на память, – усмехнулся майор. – Выпросил. Долго упирались.

Однако сообразив по Лешкиному лицу, что тут что-то не так, запальчиво спросил:

– Нельзя, скажешь? Взятка?

Что мог на это ответить Казарин? Конечно, можно было бы рассказать майору, что тот по доброте душевной отпустил не орденоносных летчиков, а двух опаснейших налетчиков. Но все это уже не имело никакого значения. Лешке было абсолютно понятно, что номера воинских частей – липовые, как и те документы, которые они предъявили при задержании. Единственная ниточка оборвалась.

 

В коридоре офицерской казармы не было никого, кроме дежурного, писавшего письмо. Он старательно выводил буквы огрызком карандаша. Тихо-тихо где-то скрипнула дверь. Дневальный поднял глаза, но ничего подозрительного не заметил. Однако шум все-таки сбил его с мысли.

Он отложил карандаш, взял чайник, потряс и, обнаружив, что воды в нем нет, поплелся в туалет. Когда офицер скрылся за поворотом, дверь комнаты майора Мартынова приоткрылась и в коридор выскользнула Татьяна. Не оглядываясь, она быстро зашагала к выходу, но внезапно перед ней выросла женская фигура. Приглядевшись, Танька заметила капитанские погоны. Судя по всему, разговор предстоял не из легких. Смущенная Татьяна попыталась обойти летчицу, но та начала с места в карьер:

– Так-так-так! Еще одной жертвой необузданных страстей товарища Мартынова в нашем полку прибыло!

Танька попыталась поднырнуть под преградившую ей путь руку:

– Извините, дайте пройти… Я очень спешу.

– Слышь, милая! Спешить надо на свиданку, а вот обратно… – Офицерша презрительно оглядела Танькину фигуру. – Обратно надо идти с высоко поднятой грудью. Если она, конечно, есть!

Капитанша повела мощным бюстом и оправила, потянув вниз, гимнастерку, демонстрируя Казариной, что у других-то с этим вопросом как раз все в порядке.

Таня отступила и нарочито вежливо спросила:

– Простите, а ваше какое дело?

Летчица ухмыльнулась и достала папиросы.

– А дело мое – такое: мы с Серегой вроде как женихаемся. Он, конечно, кобель известный. Но если я тебя с ним еще раз замечу – пеняй на себя.

Капитанша чиркнула спичкой, прикурила и выпустила в лицо Казариной струйку дыма. Но вопреки ее ожиданиям московская фифа ничего не ответила, лишь в глазах промелькнул недобрый огонек. Танина выдержка понравилась сопернице, и она вдруг сказала:

– Ты, подруга, не серчай. Романы у нас, у летчиков, короткие. Меня не сегодня-завтра фриц подстрелит, вот тогда постелька и освободится. А покуда – постой в очереди. Запомнила, милая моя?

В последних словах капитанши вновь прозвучала неприкрытая угроза. Татьяна выдержала небольшую паузу:

– Я-то, конечно, запомнила. Но и вы запомните: мужчины предпочитают любить женщин – а не самолет в юбке… – Танька смерила офицершу с головы до ног и добавила с ехидной улыбкой: – И тем более не с такими кривыми шасси. По-моему, это так у вас называется, «ми-ла-я»?

Капитанша машинально посмотрела на свои ноги, потом на Таньку и собралась было что-то ответить, но Казарина отодвинула ее руку и спокойно прошла мимо.

 

Над землей поднималось огромное солнце, окрашивая серые фюзеляжи самолетов в огненные тона. Не обращая внимания на все эти красоты, заспанные механики готовили машины к полету, тихо переговариваясь друг с другом.

А в это время в километре от аэродрома в лесу неизвестный отклонил ветки кустарника и из груды валежника извлек рацию. Накинув антенну на ветку, он включил тумблер, взялся за ключ и начал отбивать морзянку.

Сообщение было принято радистом в немецкой форме и вложено в папку. А чуть погодя на взлетную полосу выкатился самолет со свастикой на крыльях. Он разогнался и взмыл в небо.

Уже окончательно рассвело, когда на пыльной полевой дороге показалась машина. На заднем сиденье расположились Таня и Василий Сталин.

– Часа через полтора будем в Белокаменной, – поглядев на часы, зевнул Сталин. – Хорошо, хоть базируемся близко от Москвы. Не люблю я эту тряску. Вчера оттуда, сегодня туда. Слушай, Тань, – вдруг сменил тему Василий, – давно хотел спросить, что у вас все-таки с Мартыновым?

Таня вспыхнула, хотела что-то ответить, но в эту же секунду послышался нарастающий гул.

– Кажись, наш летит. – Едва водитель закончил фразу, тень вражеского самолета накрыла машину.

– Немец! – заорал Василий. – Сворачивай!

Водитель еле успел сманеврировать. Раздалась пулеметная очередь, и град пуль поднял пыль на дороге перед самым бампером. Самолет скрылся впереди за лесом, сделал круг и снова зашел на прежний курс.

– Танька, на пол! – успел проорать Сталин, стащив ее с сиденья и накрыв своим телом.

На этот раз пулеметная очередь прошила капот и крышу. Водитель резко свернул вправо, и машина помчалась по траве к ближайшему лесу. Самолет сделал еще один заход и опять начал настигать беглецов. Пули пробили боковое стекло, раздался крик, и водитель стал заваливаться набок. Теряя сознание, он не отпустил педаль газа, и машина продолжала, хоть и виляя, стремительно лететь к спасительному лесу. Уже на самой опушке Василий, перегнувшись, успел перехватить руль, с силой крутанул его влево, и только благодаря этому они проскочили между деревьев, плавно зарулили в просеку и остановились, уткнувшись в небольшой холмик. А самолет сделал последний круг, дал еще одну очередь и скрылся. Василий вылез из машины и помог выбраться Тане.

– Жива?

– Кажется… – неуверенно ответила она, отряхивая с юбки пыль и осколки стекла.

Не дослушав, Сталин метнулся к машине, рванул на себя дверь, и Казарина увидела истекающего кровью шофера.

– Надо его перевязать, – изменившимся от ужаса голосом произнесла она.

Но Василий, приподняв безжизненно лежащую на руле голову своего любимца, безнадежно махнул рукой.

– Ему уже не помочь.

Они сели на траву, и оба, не сговариваясь, уставились в небо:

– Не понимаю…

– Это ты про что? – всхлипывая спросила Татьяна.

Васька не услышал ее вопроса.

– Не понимаю… не понимаю… – бормотал он, качая головой.

Глава 19

В жилконтору дома № 4 по Варсонофьевскому переулку заглянул человек в промокшем пальто. Он снял шляпу, повесил ее на гвоздь и, ничего не говоря, сел на стул напротив удивленного управдома. Герман Степанович Варфоломеев (а это был именно он) стряхнул воду с плеч и устало заметил:

– Погодка-то нынче, а?

Управдом поправил очки и вновь удивленно посмотрел на посетителя. Варфоломеев залез во внутренний карман пиджака, извлек какое-то удостоверение с гербом и сунул под нос управдому:

– КУБ! Контрольно-учетное бюро. Направлен провести учет отоваренных продовольственных карточек за этот квартал среди жильцов вашего дома.

Управдом снял бухгалтерские нарукавники и удивленно воскликнул:

– Так ведь на прошлой неделе приходили!

Варфоломеев, не моргнув глазом, ответил:

– К вам приходили, да к нам не дошли. Инспектор попал под бомбежку вместе с документами.

Управдом печально покачал головой, изображая искреннее соболезнование:

– Ой-ой-ой!..

Но Герман Степанович строго оборвал:

– Вы не вздыхайте. Вы домовую книгу давайте.

Управдом еще больше погрустнел и протянул Варфоломееву засаленную канцелярскую тетрадь. Герман Степанович начал внимательно перелистывать страницы:

– Так-так-так… Сразу наблюдается непорядочек…

 

Дверь открыла немолодая женщина интеллигентного вида. Управдом с порога начал строгие наставления:

– Что ж вы, гражданка Климова, подводите нас? Карточки умершего мужа отоварили, а в домоуправлении об этом не отчитались. Это серьезное нарушение. Вот, товарищ из комиссии возмущается.

Варфоломеев важно кивнул и проследовал в прихожую. Климова развела руками:

– Вы же знаете, какое горе нас постигло.

Варфоломеев оборвал женщину:

– Знаем, знаем! – Его глаза забегали по полкам и шкафам. – Давайте пройдем куда-нибудь, где можно сесть, мне надо все записать.

– Конечно, конечно. Туда, пожалуйста, – покорно согласилась Климова, указывая в сторону гостиной.

Проходя по коридору, Герман Степанович увидел на кухне женщину в добротном плаще. Это была Анна. На мгновение они пересеклись взглядами, и по лицу англичанки пробежала тень воспоминания.

Войдя в гостиную, Герман Степанович огляделся, и его цепкий взгляд тут же упал на книжные стеллажи.

– Хорошая библиотека у вас, – мимоходом заметил он. – Наверное, всю жизнь собирали?

– Что вы! – вздохнула Климова. – Это от прежних хозяев осталось. От тех, что до революции тут проживали. Мы с мужем так любили вместе все это читать…

Женщина всхлипнула и вышла из комнаты.

Варфоломеев остался в комнате один. Сделав для виду запись в блокноте, он подошел на цыпочках к двери и прислушался. На кухне Климова о чем-то оживленно разговаривала с Анной. Неожиданно разговор прервался, Герман Степанович быстро вернулся за стол. Климова вошла в гостиную и, взяв с книжной полки какой-то древний фолиант, бросила на ходу:

– Я сейчас, только отпущу человека.

Однако Варфоломеев, увидев второй том Карамзина, неожиданно отложил сверку карточек, вскочил из-за стола и преградил дорогу хозяйке. Женщина удивленно остановилась.

– Ну, вот и все, – потирая руки, пробормотал он. – В следующий раз не забудьте отметиться, а то сами знаете – непорядок.

– Да-да, конечно, – кивнула Климова и попыталась обойти назойливого посетителя. Но тот и не думал ее пропускать. Варфоломеев неожиданно схватил вдову за руку и затараторил без остановки:

– А я тоже в некотором роде книголюб. Собиратель, да-с. Давайте-ка я у вас что-нибудь приобрету. Вам ведь деньги-то теперь нужны? Я вам хорошую цену дам. Ну, вот, например…

Варфоломеев повернулся к стеллажам и сделал вид, что выбирает книгу. Но неожиданно выхватив из рук Климовой фолиант, начал невероятно быстро его пролистывать.

– Вот хотя бы эту! – небрежно сказал Герман Степанович.

Хозяйка, ничего не понимая, смотрела на удивительного старика, который очень внимательно рассматривал некое подобие карты на форзаце старинного тома.

Наконец Варфоломеев взглянул на Климову из-под очков и гордо заявил:

– Я дам вам за нее тысячу рублей.

Пришедшая в себя от внезапного натиска хозяйка попыталась взять книгу обратно, но Варфоломеев ее не отпускал:

– А если две тысячи?

– Простите, но эту книгу я уже обещала, – ответила она и покосилась в сторону кухни.

Герман Степанович удивленно вскинул брови:

– Кому?!

Климова замялась:

– Какая вам разница?

Варфоломеев хотел продолжить торг, но присутствие управдома, который все это время сидел в прихожей и видел все происходящее через открытую дверь, его остановило:

– Что ж, дело ваше, – равнодушно произнес он и стал собираться.

Уставший все это время молчать управдом решил успокоить Германа.

– Далась вам эта книжка! – простодушно воскликнул он. – Я вам, если надо, пуд таких натаскаю. Когда топить перестали, мы ими буржуйки растапливали.

Герман Степанович остался равнодушен к словам управдома. Застегивая портфель, он неотрывно смотрел в зеркало, висящее у двери. Он видел, как Климова протянула книгу Анне, и та, поблагодарив, вышла из квартиры.

– Вот когда в пятой квартире… – продолжил управдом.

Но Варфоломеев так и не узнал, что случилось в пятой квартире. Он заспешил в прихожую и, не прощаясь с хозяйкой, засеменил вниз по лестнице.

 

Англичанку Варфоломеев нагнал только на Рождественке. Она очень спешила, сжимая под мышкой книгу. Герман не отставал. Погоня завершилась у дверей «Метрополя». Анна проскользнула в холл гостиницы, а Варфоломеев был вынужден остановиться у витрины, в которой отражался Малый театр. Немного подождав, Герман Степанович подошел к швейцару и как бы между прочим заметил:

– Ух, хороша чертовка! Скажи-ка, любезный, вот эта дамочка из постояльцев или как?

Пожилой швейцар осмотрел Германа с ног до головы и с презрением ответил:

– Хороша, да не про твою честь!

Варфоломеев усмехнулся и достал из кармана сторублевку.

Выражение лица стража гостиничных ворот тут же изменилось. Его глаза забегали, и он вкрадчиво произнес:

– Так вы дамочкой интересуетесь?

Наступила неловкая пауза. Герман Степанович не стал затягивать этот спектакль и незаметно сунул швейцару купюру.

– Дамочка – заграничная, почитай уж недели две как вселилась.

Герман зашуршал новой бумажкой.

– Из англичанов, кажись, – тут же среагировал швейцар, – двадцатый люкс на третьем этаже…

Варфоломеев развернулся, но, уходя, услышал за спиной:

– Не поздновато за такой кралей ухлестывать?

Он остановился, улыбнулся и протянул для прощания руку. А когда рука швейцара коснулась его ладони, сжал ее так, что тот присел и скорчился от боли.

– У нас еще все впереди, – мягко сказал Герман Степанович, брезгливо вытер свою ладонь о швейцарскую ливрею и направился к телефонной будке.

Глава 20

Часы пробили половину двенадцатого, но Алексей не ложился. Он сидел за столом и чертил схемы, которые обычно помогали ему решать самые сложные задачи. Но в этот раз ничего не складывалось. Казарин-старший налил чай в две кружки и сел напротив сына.

– Что, не получается?

Алексей потянулся, разгибая затекшую от долгого сидения спину.

– Ничего, – зевнув, ответил он и снова взялся за карандаш. – Вот смотри: адреса вдоль маршрута Сталина, что были на записке, тут, тут… и тут.

Алексей отметил на своей схеме какие-то точки и обвел их синим химическим карандашом.

– Но за эти дни ни один гад там так и не появился. Зато, – Алексей перешел к другой части схемы, на которой были нарисованы несколько заштрихованных кружочков, – мы имеем странную драку в ресторане Дома литераторов, убийство в трамвайном парке… и убийство в Лебяжьем переулке. И там, и там, и там – появления Иосифа Виссарионовича ждать абсурдно. Это ж ясно.

Владимир Константинович положил большой кусок рафинада в полотенце и, ударив по нему кулаком, возразил:

– А почему вы все решили, что покушение будет устроено на Иосифа Виссарионовича?

Алексей удивленно смотрел на отца:

– Что значит «почему»?! А на кого ж еще?

Казарин-старший не торопясь извлек из полотенца раскрошенный сахар и протянул кусочек сыну:

– На-ка, так слаще думается.

Он молча сделал глоток чая, вытер руки и, взяв карандаш, что-то обвел на листе. Получился большой треугольник, объединяющий все детали Лешкиной схемы.

– А тебе не кажется, – невозмутимо произнес Владимир Константинович, – что все эти люди ходят за тобой по пятам?

– Ага! – рассмеялся Алексей. – Гитлер просто спит и видит, только вот бы извести капитана Казарина.

Владимир Константинович пропустил шуточку сына и что-то написал над вершиной своего треугольника.

– Ты не остри и тщательней охраняй «объект», который тебе доверили.

До Алексея не сразу дошел смысл отцовских слов. Он перестал улыбаться лишь тогда, когда прочитал слово, написанное отцом.

– «Света»… Светка?!

Отец подлил кипяток в остывшие кружки:

– Думаю, что ее надо увозить подальше…

И, сделав еще один глоток, добавил:

– Иди к Шапилину.

Глава 21

Развод охраны прошел вдоль ГУМа, ступил на Красную площадь и остановился возле Лобного места. Старший отряда – высокий лейтенант с болезненными чертами лица – скомандовал:

– Сержант Пушкарев, рядовой Узурбаев, приказываю приступить к охране!

Из строя вышли двое солдат и хором ответили:

– Есть!

Лейтенант отдал честь и, скомандовав отряду «Шагом марш!», повел остальных солдат к местам караула.

Когда смолк стук сапог по брусчатке, Узурбаев внимательно посмотрел на Пушкарева, улыбнулся и с сильным восточным акцентом произнес:

– Пушкарева, тэбе девушка бросила, да?

– С чего ты взял? – удивился Пушкарев.

 

– Грустная ты какая-то, напряженная… – пояснил узбек.

Пушкарев поправил пилотку и раздраженно ответил:

– Слушай, Узурбаев, заткнись, а? Тебя сюда зачем поставили? Смотреть в оба! Вот и смотри! Душеприказчик хренов!

Улыбка медленно сползла с доброго лица Узурбаева.

– Зачем ругаешься? Зачем врешь? Никого я душить не приказывала!

– Что? – не понял Пушкарев.

Не ожидал он, что простое русское слово «душеприказчик» так отзовется в узбекской душе.

– Вот черт нерусский! – усмехнулся Пушкарев и поправил автомат на плече.

 

Всего лишь в двухстах метрах от них за высокой кирпичной стеной в кабинете Шапилина Алексей Казарин докладывал свои соображения по поводу всех последних событий и необходимости поберечь дочь Сталина.

– Значит, ты считаешь, что Свету нужно изолировать? – Петр Саввич вытер платком вспотевший загривок. Ему очень не нравился весь этот разговор. – И делаешь ты этот вывод на основании туманной шифровки, что мы нашли у убитого, то ли психа, то ли диверсанта, двух, пока не очень связанных между собой убийств, и еще более неясной истории с Осепчуком. Так?

Лешка кивнул:

– Так.

– И ты считаешь, что изолировать нужно именно Свету?

Шапилин тяжелым взглядом пристально посмотрел на зятя.

– А может быть, она тебе просто надоела и ты нашел хороший повод?

Алексей и сам понимал, что все его доводы в глазах Шапилина выглядели беспомощно. У Казарина, конечно, было одно веское доказательство, но рассказывать о драке в ресторане он не решался. Подставлять Каплера, который был ему очень симпатичен, не хотелось.

Пока Алексей обдумывал, как ответить на поставленный вопрос, он заметил, что Шапилин упорно перелистывает какие-то бумаги. Морщины на лице генерала стали глубже, а глаза – холоднее. Наконец Петр Саввич извлек из кипы документов тонкий листочек и протянул его Казарину.

– Вот прочти! – тоном, не предвещающим ничего хорошего, произнес он.

– А что это?

– Прочти – узнаешь!

Казарин взял протянутый листок и пробежал глазами содержимое. Это было то, чего он больше всего боялся увидеть: протокол, составленный по факту хулиганской драки в Доме литераторов, пестрил подробностями и деталями происшедшего. Алексей дочитал и спокойно сказал:

– Прочел. Ну и что?

Возмущению Шапилина не было предела:

– Ты еще спрашиваешь «что»?! Да ты понимаешь, что ты наделал?

Казарин молчал. Он понял, что теперь, когда правда всплыла наружу, руки у него развязаны и можно изложить все факты: и про фальшивых летчиков, и про загадочную женщину, застреленную в Лебяжьем.

– Как ты мог не доложить об этой драке в ресторане?! – обрушился на него Шапилин.

– Так все же обошлось, – попытался вывернуться Казарин.

Генерал побелел и, перегнувшись через стол, закричал еще громче:

– Обошлось?! Я не ослышался?!! Ты что, идиот?!

Лешка поднялся и, встав по стойке смирно, ответил:

– Товарищ Шапилин, я предупреждал, что не гожусь для этой работы. Хотя считал и считаю до сих пор, что мои действия были правильными. И вообще, попрежнему прошу отправить меня на фронт…

– Тебя отправят! – оборвал его Петр Саввич. – Только не туда, куда ты думаешь!

– Петр Саввич, а вы бы на моем месте как поступили?

Шапилин вдруг успокоился и внимательно посмотрел на зятя.

– Слушай, праведник, неужели ты не понимаешь, что ты наделал, сначала поставив под угрозу жизнь Светланы, а затем – скрыв сам факт драки? Мало того, ты еще и покрывал ее связь с этим щелкопером Каплером!

Алексей выдержал его взгляд и неожиданно заявил:

– Он не щелкопер.

– Что?!! – не понял Шапилин.

– Алексей Яковлевич не щелкопер.

С минуту Петр Саввич молчал.

– Нет, Алексей, ты или большой хитрец, или… Сдай оружие и считай себя под домашним арестом. Надеюсь, я успею тебя законопатить в какую-нибудь фронтовую дыру, прежде чем до тебя доберутся.

Такого поворота Алексей не ожидал. Странно, но он вдруг почувствовал облегчение.

«Да гори оно все синим пламенем! – горько усмехнулся про себя Казарин. – Мне что – больше всех надо?»

Он рывком открыл кобуру, положил на стол пистолет и сухо, по-военному, спросил:

– Разрешите идти?

Шапилин, не поднимая на зятя глаз, буркнул:

– Проваливай. Сунешься куда-нибудь из дома – арестую! – Но когда Алексей был уже в дверях, неожиданно крикнул: – Стой!

Казарин обернулся. Петр Саввич стоял у окна и смотрел на улицу.

– Так говоришь, Свету нужно придержать?

– Да.

– Ладно, поговорю с Власиком, – произнес Шапилин и примирительно добавил: – А ты проваливай и сиди тихо!

 

Придя домой, Лешка медленно стянул гимнастерку и тщательно умылся. Затем он разжег примус, поставил чайник и сел за стол. Перед ним лежали начерченные накануне схемы. Настроение было отвратительным. Казарин взял в руки карандаш и приготовился внести изменения, однако мыслительный процесс был прерван стуком в дверь. Алексей нехотя поднялся со стула и пошел открывать. На пороге стояла Вера.

– Привет, можно войти?

– Привет. Что случилось? – Лешка пропустил Веру в комнату. Она прошла и остановилась у стола, на котором сиротливо стоял единственный стакан с чаем.

– Голодаешь? – грустно усмехнулась Вера. – А что ты хотел? Такова участь всех холостяков!

Казарин нахмурился.

– Вер, ты опять…

– Ладно, ладно, – махнула рукой Чугунова. – Я по делу пришла. Мне позвонила Света Сталина, попросила помочь. Полчаса назад к ней зашел Власик и передал просьбу отца сегодня никуда из Кремля не отлучаться. Почему, она не поняла, и сидит вся в слезах. Попросила зайти, и вот…

Вера показала Лешке какое-то письмо. Казарин нехотя взял конверт и повертел его в руках:

– Что это?

Вера перестала улыбаться и сказала шепотом:

– Письмо к Каплеру. Умоляла меня обязательно сегодня передать. Дрожит аж вся, бедная… Говорит, ему угрожает какая-то опасность.

Казарин на секунду задумался.

– Значит, ее десятичасовая поездка в Зубалово отменилась. Ну вот и славно, – почему-то повеселел он.

Вера недоуменно пробормотала:

– Не знаю, как насчет поездки, но тебе придется пойти со мной.

Казарин давно понял, зачем пришла Вера, но ему хотелось услышать все, о чем говорили подруги.

– Это почему? – небрежно поинтересовался он.

Вера зачем-то взяла в руки Лешкины схемы и сконфуженно произнесла:

– Света просила, чтобы ты меня проводил. У них сегодня свидание на той квартире… Ну ты знаешь где…

– Допустим, – холодно ответил Казарин.

Чугунова помолчала и добавила:

– И еще она сказала, что Каплер только тебе доверяет.

– Это ты сама придумала?

Вера вспыхнула:

– Казарин, я в детские игры уже давно не играю.

Она подошла к двери.

– Так ты идешь?

Лешка молча взял со спинки кровати портупею и, застегнувшись на все пуговицы, ответил:

– Куда ж я денусь.

Он еще хотел что-то добавить про «рыцарство» и «героизм», однако пустая кобура на боку заставила его снизить пафос.

 

Каплер подошел к подъезду и уже взялся за ручку двери, когда за его спиной неожиданно раздался голос:

– Товарищ Каплер!

Писатель обернулся. Перед ним стоял человек в штатском.

– Пройдите, пожалуйста, в машину.

Из темноты вышли еще двое плечистых парней. Алексей Яковлевич оглядел всех троих:

– Я к мужчинам на свидание не хожу.

Он повернулся, чтобы уйти, но дверца припаркованной у тротуара машины раскрылась.

– Давайте без фокусов, гражданин писатель.

Каплер еще раз оценил обстановку и усмехнулся:

– Ну, тогда вы угощаете.

 

Когда Кремль скрылся за поворотом, Вера взяла Алексея под руку. Он непроизвольно вздрогнул. Вера как ни в чем не бывало спросила:

– Алешка, Татьяна объявлялась?

Казарин скрипнул зубами, но ничего не ответил и продолжал молча шагать по Солянке в сторону Ивановского монастыря.

– Слушай, я не хотела тебе говорить, но Татьяна приезжала в Москву.

– Я видел, – произнес Лешка, не сбавляя скорости и не поворачивая головы.

– Ты?! Видел?! С ним?! – изумилась Вера. – И вот так спокойно об этом говоришь?

Лешка вдруг остановился и так посмотрел на бывшую одноклассницу, что ей стало не по себе. Но уже через секунду он быстрым шагом отправился вверх по улице, поэтому Вере пришлось догонять его бегом. Поравнялась с ним она лишь метров через десять и вновь взяла его под руку. Лешка не сопротивлялся.

 

В подъезд дома возле Астаховского переулка они зашли, не проронив больше ни слова. Вера и Алексей поднялись на третий этаж и нажали кнопку звонка. Вокруг было темно, единственная в подъезде лампочка горела только на первом этаже.

– Вам кого?

Голос был незнакомый, и Алексей на всякий случай переспросил:

– Алексей Яковлевич?

Щелкнул замок, и в это время сзади на голову Казарина обрушился удар. Если бы рукоятка пистолета попала Лешке в затылок, то он бы в лучшем случае потерял сознание. Но удар пришелся в плечо. Это Вера, успевшая заметить нападавшего, с визгом оттолкнула Казарина к стене.

Больше она ничего сделать не успела, потому что перед Вериным лбом появилось дуло пистолета.

– Светлана Иосифовна, стойте на месте и не дергайтесь, иначе я разнесу в щепки вашу красивую головку, – это говорил тот самый «летчик», с которым Казарин уже имел несчастье столкнуться в ресторане. Другой наставил оружие на Казарина. И в этот момент Вера вдруг ойкнула, закатила глаза и стала оседать на пол.

– Черт! – Один из диверсантов бросился к ней, а второй непроизвольно скосил глаза в сторону неподвижно лежащей девушки. Этого мгновения Алексею хватило, чтобы, мощно оттолкнувшись от стены, выбить пистолет у одного и со всего маху обрушиться на другого, одновременно выхватив кортик, торчащий у него из-за ремня.

Диверсанта, того, что оказался ближе, он убил ударом под лопатку. Поднимающемуся второму резким броском метнул нож в горло. Рухнувшее тело придавило лежащую на полу Веру. Лешка бросился к ней и с удивлением обнаружил, что она в полном сознании и даже в состоянии говорить.

– Казарин, я всегда тебе говорила, что без меня ты – никуда.

Лешка резко откинул тело диверсанта, поставил Веру на ноги и в истерике начал ощупывать ее с ног до головы.

– Ты ранена, скажи, ранена?

И хотя лицо Веры было очень бледным и выражало неподдельный испуг, она улыбнулась:

– Казарин, ты мне что-нибудь так сломаешь. Успокойся, я в порядке, – произнесла она, после чего ноги ее подкосились, и Вера вновь упала в обморок. Теперь по-настоящему.

 

Когда ее удалось более-менее привести в чувство, на нижнем этаже скрипнула дверь:

– Прекратите хулиганить! Если вы не прекратите, я позову дворника! Ночь на дворе, а они погром устроили!

Казарин прижался к стене. Неожиданно его взгляд упал на выпавшее портмоне с документами. Он быстро поднял его и открыл: на него смотрело улыбающееся лицо артистки Ладыниной. Лешка перевернул открытку. На другой стороне карандашом были выведен телефон: К-5-64-87. И какой-то дополнительный номер – 321.

 

Голоса на лестнице смолкли. Казарин прошептал:

– Стучись к соседям и вызывай милицию, а я бегом обратно в Кремль. Мне ведь Шапилин приказал сидеть под домашним арестом, а не размахивать ножом на тайных квартирах. Трибунала мне только не хватало. Завтра будем разбираться с этими ребятами!

И к ужасу Веры он выдернул нож из горла диверсанта.

– Это я заберу с собой.

– А что я милиции-то скажу?!

– Ври, что пришла и увидела вот этот кошмар.

Когда Лешка убедился, что Вере открыли и согласились помочь, он опрометью кинулся на улицу.

 

Куранты пробили десять раз. Стрелки часов на Спасской башне показали 22.00, когда ворота скрипнули и поползли внутрь. И в это же самое время стоявший у Лобного места Пушкарев вынул нож, всадил его в спину Узурбаеву и быстро втащил труп внутрь бетонного кольца.

Часовые у Спасских, пропускавшие машину, выезжающую из Кремля, ничего не заметили. Черный лимузин уже начал набирать скорость, когда дорогу ему преградила невесть откуда взявшаяся телега с дровами.

Водитель Владимир Казарин вынужден был затормозить и круто взять вправо, в сторону собора Василия Блаженного. Когда автомобиль повернулся боком к Лобному месту, оттуда раздалась автоматная очередь. Тем, кто сидел в машине, повезло, ни одна пуля не попала в колеса, а Казарину хватило опыта и мастерства, чтобы не только не сбросить скорость, но, наоборот, резко ускорить движение. Помогло и то, что сидевший рядом с Казариным охранник в считанные секунды опустил стекло и открыл ответный огонь.

На огромной скорости они проскочили мимо Лобного места и не останавливаясь скрылись на улице Куйбышева. А на Красной площади разгорелся самый настоящий бой. Уже раненный в плечо, Пушкарев отстреливался отчаянно. Он видел, как уничтожили в первые мгновения боя его сообщника на телеге, но сдаваться не собирался. До тех пор, пока в сторону Лобного места не полетела граната, затем еще одна…

 

Глава 22

Алексей выскочил на улицу, но не успел миновать и двух кварталов, как хлынул дождь. Чертыхнувшись, Казарин добежал до ближайшей телефонной будки и плотно закрыл за собой дверь. Капли дождя барабанили по крыше и стекали ручейками по стеклу, причудливо искажая дома, фонари и деревья на бульваре. Стряхнув воду с фуражки, он полез в карман за платком, но вместо него достал портмоне диверсанта с фотографией Ладыниной внутри. Повертев ее в руках, Казарин еще раз прочел надпись на обратной стороне, немного подумал, поднял трубку и набрал телефонный номер.

На линии что-то щелкнуло, и трубка ответила мужским голосом:

– Гостиница «Националь». Я вас слушаю.

Алексей в недоумении оторвал трубку от уха.

– Алло! Я вас слушаю, говорите! – продолжало похрипывать в аппарате.

Казарин облизнул пересохшие от волнения губы и произнес:

– Соедините, пожалуйста, с номером… триста двадцать один.

Повисла небольшая пауза.

– Там сейчас никто не живет, – сообщила трубка.

Лешка все больше и больше начинал волноваться.

Память упорно подбрасывала факты, но он все боялся признать очевидное. Хотя не сомневался, что отлично запомнил эти три цифры – 3, 2, 1. Именно в такой последовательности они были указаны на двери номера в «Национале». Именно в нем жил человек, с которым предала его Танька и благодаря которому он не находил себе места вот уже несколько дней.

– А когда товарищ Мартынов съехал? – наконец решился Лешка.

– Вчера днем.

Алексей повесил трубку и замер в оцепенении. И хотя в висках сильно стучало, мозг вдруг заработал на полную мощь: Таня с Мартыновым; Каплер со Светой; диверсанты; драка в ресторане; убийство в Лебяжьем; Шлыков; зашифрованные адреса; артистка Ладынина… То, что эта фотография играет роль кода, опознавательного знака, он уже давно понял, но при чем здесь Мартынов? При чем здесь Мартынов?! И тут до него дошло… А как только дошло, у Алексея подкосились ноги. Танька! Обиды и подозрения мгновенно отошли на второй план. Его любимая Таня снова вляпалась в историю, но на этот раз все может оказаться не таким безобидным. Сам факт ее постоянного присутствия рядом с этим человеком ничего хорошего не сулил…

Казарин посмотрел на часы. Бежать в Кремль было бессмысленно – время утекало сквозь пальцы. Да и риск очень большой: не дай бог, его уже хватились, и тогда полноценного ареста не избежать. Иди потом всем объясняй! Размышлял Казарин недолго. Он выскочил из будки и бросился к припаркованному на противоположной стороне улицы автомобилю. Дверца была заперта. Алексей снял фуражку, приложил ее к заднему стеклу и ударил со всей силы локтем. Стекло осыпалось в салон. Казарин открыл дверь и сел за руль. Нащупав пучок проводов под приборным щитком, он принялся заводить машину…

 

Машина долго неслась по ночному шоссе, затем, почти не сбавляя скорости, свернула на боковую дорогу и притормозила лишь, когда впереди замаячил патруль. Казарин остановился и открыл окошко. Начальник патруля отдал честь:

– Предъявите документы.

Алексей сунул в окошко удостоверение:

– Капитан, только давай быстрее! – нетерпеливо крикнул он. – Я очень тороплюсь!

Начальник патруля неспешно стал смотреть документы:

– Не дергайся. Переезд все равно закрыт – бомбежка вчера была. Ни проехать – ни пройти. Давай в объезд.

Казарин ударил кулаком по рулю и попытался стронуться с места:

– Пропусти, как-нибудь объеду.

Офицер только ухмыльнулся:

– Не, не выйдет. Если бы у тебя был танк – то да. А на легковушке не получится. Там целый состав кишки разбросал.

Алексей чуть не зарычал:

– Черт, а что же делать-то?!

– Теперь только в объезд, через Удельную.

– А это далеко?

– Не-е, километров пять…

Казарин нажал на газ и свернул на грунтовую дорогу.

 

Уже светало, когда машина подкатила к высокому бетонному забору. Из КПП вышел заспанный сержант. Алексей представился и вновь показал свое удостоверение. Дежурный тут же перестал зевать.

– Надо доложить, – неуверенно сказал он.

Алексей подмигнул караульному:

– Не надо. Я не по службе. Хочу прибыть сюрпризом.

Сержант кивнул и исчез в караульном помещении. Через минуту оттуда вышел капитан, который на ходу козырнул Лешке и тут же расплылся в улыбке:

– Алексей, да ты ли это?!

Казарин внимательно пригляделся к улыбчивому капитану.

– Не узнает, чертяка, – затараторил тот. – Ну, точно не узнает! А так?

Офицер снял фуражку и изобразил «испанского летчика».

– Субботин? Колька! – воскликнул Алексей и выскочил из машины.

Друзья обнялись и пошли в штаб.

С Колей Субботиным Казарин проучился три года в Качинском летном училище, которое все выпускники между собой называли просто «Кача». Коля был из одной с Василием эскадрильи, и поэтому Казарин не удивился, увидев его здесь, в полку. Глядя на довольную физиономию однокашника, Алексей ощутил острую тоску: ребята продолжали летать, становились боевыми офицерами, а он ходил по земле и, что хуже всего, отсиживался в тылу.

– А я думаю, что это за «особист Казарин» к нам пожаловал? Неужели тот самый?! Как ты? Где?

Алексей грустно усмехнулся:

– Так у меня все в документах написано. Ни прибавить, ни убавить.

Субботин шутливо погрозил Лешке пальцем:

– Темнишь, брат! Ну да ладно… Погоди, ты ж наверняка к Ваське? Угадал? По глазам вижу – угадал.

– Угадал. Как мне его повидать?

– А никак! Уехал он.

Алексей нахмурился.

– Да не боись, на рыбалку они все укатили. Всем штабным гуртом. Но к вечеру вернутся. Сам понимаешь – девчонки… туда-сюда!

Друзья зашли в приемную штаба. Субботин широко развел руками:

– Но ты не думай, что мы тут расслабляемся. Это ж пока переформирование. У нас знаешь какая часть? Героическая! Вот скажи, у какой части есть личный журналист? А у нас есть. Ух какая красотка! Кстати… – Субботин поправил фуражку, – не твоя ли родственница?

– Однофамилица, – мрачно ответил Алексей.

Субботин понимающе кивнул, достал бутылку спирта, два стакана и деловито начал разливать.

– Это кабинет Василия, – указал он на тяжелую дверь, – напротив – начштаба Мартынова…

Но Казарин прикрыл ладонью стакан.

– Ты не обижайся, Коль, но я не буду. Так что ты про журналистку говорил?

– Про журналистку? А-а-а! Хорошая журналистка. Она вроде как с Василием в одной школе училась. Ураганная баба. В нее Мартынов втрескался. Даже ее фотку на столе держит. А она его динамит. Весь полк со смеху умирает.

Алексей недоверчиво переспросил:

– Динамит, говоришь?

– Динамит! Очень серьезная дамочка. Познакомлю. Вот только с рыбалки вернутся. Целый ящик снарядов взяли, чтобы рыбу глушить. Впрочем, я тебе это уже рассказывал. Постой, постой… А ведь ты тоже с Васей в одном классе учился, да и фамилия…

Казарин не успел ответить – в кабинете Сталина зазвонил прямой телефон, и Субботин опрометью бросился к аппарату. Алексей остался один. Он постоял немного в задумчивости и решительно открыл дверь мартыновского кабинета. С фотографии на столе на него смотрела Таня. Алексей схватил фото, вырвал его из рамки и обомлел. Под фотографией жены лежала другая – актрисы Ладыниной – та самая.

И тут страшная мысль промелькнула в Лешкиной голове. Он бросился обратно в приемную и столкнулся нос к носу с Субботиным. Алексей схватил его за грудки:

– Что ты говорил про рыбалку? Про снаряды?

– Да ничего – рыбу глушить будут. Начштаба Мартынов распорядился.

– Мартынов?! Где эта рыбалка?! Говори…

 

Пикник был в полном разгаре. Солдаты поставили стол и разожгли костер. Играл патефон. Таня с двумя подругами резала овощи и наблюдала за мужчинами, что-то затевавшими на берегу реки:

– Мартынов обещал рыбалку. А что-то я ни удочек, ни сетей не наблюдаю.

Девушки переглянулись и рассмеялись над Таниной наивностью:

– Когда это они с удочками на рыбалку ходили? Вот погоди, сейчас такой фейерверк начнется – рыба с неба падать будет.

На Танькином лице отразилась тревога. Она отложила нож и направилась к берегу.

Мартынов вскрыл топориком ящик, извлек из него снаряд, повернул взрыватель и зашвырнул далеко вперед. Снаряд плюхнулся в воду, но ничего не произошло.

– И чего? – скептически спросил Сталин, наблюдающий за действиями Мартынова.

– Надо сократить время, – вздохнул Мартынов. – Взрыватель не успевает. Поставим на двадцать секунд – тогда сработает.

Сталин усмехнулся:

– Ерунда это все. Надо было не выдумывать, а брать как обычно динамит.

– Василий Иосифович, это не прогрессивный метод, динамитом рыбу глушили еще при Кутузове. Кто-то же должен двигать нашу армию вперед.

Мартынов вынул новый снаряд и начал крутить взрыватель…

 

Алексей проскочил проселочную дорогу и свернул в лес. Теперь машину кидало из стороны в сторону. Грязь в колее кое-где доходила до бампера. Казарин проехал метров сто и забуксовал, при этом машина прочно села на брюхо. Лешка выскочил, хлопнул дверью и злобно выругался:

– Сволочь!

 

Очередной снаряд вновь плюхнулся в воду, и вновь безрезультатно.

– Надо еще сократить время взрыва, – заявил Мартынов.

Вася махнул рукой.

– Ерунда все это! Пойду пока выпью.

Сталин вернулся к веселой компании у костра, а Мартынов с очередным снарядом вновь шагнул к воде. Быстро осмотревшись, он начал крутить таймер взрывателя. Затикал счетчик, отсчитывая роковые секунды: 10, 9, 8, 7, 6…

А затем Мартынов сделал то, к чему долго готовился: он резко развернулся и замахнулся в сторону костра, у которого Сталин произносил очередной тост за победу. Однако осуществить задуманное не успел. Хрупкая женская фигурка бросилась на него сзади и сбила с ног, снаряд выпал из рук и покатился по земле.

– Ло-жи-сь! – успела крикнуть Танька, увлекая за собой Мартынова под откос к реке. Как только вода накрыла их с головой, на берегу раздался оглушительный взрыв, и комья земли взметнулись в небо.

 

Оказавшись в воде, Таня почувствовала, как руки Мартынова сдавили ей горло. Она пыталась вынырнуть, чтобы набрать в легкие воздуха, но все зря. И вдруг, когда сознание уже стало покидать ее, мертвая хватка на шее ослабла. Мартынов почему-то качнулся вперед и упал рядом. Она вынырнула, судорожно хватая губами воздух, и сквозь стекающую по лицу воду увидела склонившегося над собой Алексея. Казарин поднял ее на руки, аккуратно перенес на берег и положил на траву. То ли слезы, то ли вода стояли в его глазах. Сквозь влажную пелену он заметил, что у Тани от пережитого начинает мутнеть в глазах. Он затряс ее за плечи, причитая:

– Ну что же это такое… Ну что же это такое…

Как ни странно, это помогло: Татьяна постепенно пришла в себя.

– Лешка, я в порядке. Ребята!..

Казарин оглянулся, в отчаянии махнул рукой и побежал к костру, где лежали оглушенные рыбаки.

Глава 23

Допрос проходил в штабе полка. Посреди комнаты в еще мокрой гимнастерке со связанными руками сидел Мартынов. Напротив за столом восседал Алексей. Еще пара офицеров разместилась вдоль стен. У двери стоял сержант с автоматом наперевес. Таня в мокром платье и с большой ссадиной на лбу пристроилась в уголке на диване. Василий с перебинтованной наскоро головой ходил по комнате из угла в угол. Он был мрачнее тучи, и никто из присутствующих не решался нарушить тишину. Неожиданно Василий остановился и обратился к Казарину:

– Кстати, познакомься: Сергей Мартынов, начальник моего штаба.

– Наслышан, – хмуро ответил Алексей.

Мартынов с напускной веселостью встрял в разговор:

– Вась…

Но Сталин неожиданно схватил его за грудки и затряс что есть силы.

– Что же ты, сволочь, натворил?!

Затем выхватил пистолет:

– Убью! Прямо здесь!

Тревога промелькнула в глазах Мартынова, и он быстро-быстро заговорил:

– Я не виноват! Это случайность!.. Она как бешеная бросилась на меня, я и выронил.

Сам еле сдерживаясь, Казарин сделал шаг и встал между Сталиным и Мартыновым.

– Успокойся, Вась, успеешь еще, – после чего подошел вплотную к Мартынову: – Случайность, говорите?

– Бе-зу-слов-но.

Алексей украдкой взглянул на жену.

– И вы ни в чем не виноваты?

– И я ни в чем не виноват, кроме одного… – В голосе Мартынова появилась ирония. Он, похоже, очень быстро понял, в каком ключе следует далее вести разговор. – Товарищ Казарин, я понимаю, что произошел вопиющий случай. Но повторяю: я собирался кинуть снаряд в реку. Вам, конечно, удобней поверить своей жене. – При этих словах он фальшиво потупился. – К тому же у вас есть все основания ненавидеть меня в связи с возникшими между нами личными обстоятельствами…

Танька вспыхнула как спичка и, вскочив с дивана, закричала:

– Ах ты, тварь! Какие еще обстоятельства?!

Алексей строго кашлянул:

– Сядь… те, пожалуйста, Казарина.

Но она завелась не на шутку.

– Сядь, Танюх. – Василий с трудом усадил подругу.

Алексей встал и, подойдя к Мартынову, бросил перед ним на стол фотографию Ладыниной.

– Это вам просил передать Осепчук.

Затем он вытащил из кармана еще две точно таких же карточки.

– А эти – два летчика…

После этого Алексей достал еще несколько:

– Эту – убитая женщина из Лебяжьего переулка. А вот эта находилась в вашем кабинете и стояла на рабочем столе под фотографией… – Казарин покосился в сторону Тани. – … Под другой фотографией.

Сталин, недоуменно наблюдавший за этой сценой, начал терять терпение:

– И что это значит?

– Что это значит?! – переспросил Казарин. – А значит это то, что все члены диверсионной группы почему-то, ну совершенно случайно, таскали с собой фотографию Ладыниной. Имелась она и у товарища Мартынова. Тоже совершенно случайно!

– Чушь. – Мартынов, нагло прищурившись, смотрел на Казарина. – Полнейшая. Чистое совпадение.

Алексей спокойно собрал фотографии и передал Сталину; тот, ничего не понимая, стал вертеть их в руках, рассматривая со всех сторон. Собравшиеся следили за каждым жестом Казарина.

– Ну конечно, чушь! – спокойно произнес он. – Как и то, что целью этой группы было похищение или устранение детей Сталина, что у них явно был источник в Кремле, что они знали основные маршруты, знали о романе Светы с Каплером…

Все замерли, но Мартынов, явно не собираясь сдаваться, фыркнул:

– Товарищ капитан, а я-то здесь при чем? Вы в своем уме?!

И тут Лешка пошел ва-банк. О том, что это блеф, знал только он.

– А при том! Записка, найденная в кармане убитого Шлыкова, та самая с буквами и цифрами, написана вашей, Мартынов, рукой. Экспертиза это уже установила.

Василий замотал головой. Он явно не успевал за ходом казаринской мысли.

– Это что, Сережа, правда?

– Чушь собачья! Чушь. Вася, ты кому веришь? Особистам? Ты мне верь – товарищу, другу своему…

Таня опять не выдержала:

– О дружбе заговорил? А полковника Клещева ты тоже по дружбе убил?

– Я?! – Мартынов не ожидал такого поворота. Он поперхнулся, закашлялся и вдруг выпалил: – Я не виноват. У него же шасси отвалилось…

Все замолчали, а Алексей взял табурет, сел напротив и усмехнулся:

– А откуда ты знаешь про шасси? В отчете-то про шасси ничего нет.

Мартынов понял, что выдал себя.

– Ладно! Все скажу, – опустив голову, пробормотал он. Немного помолчал, собираясь с мыслями, и вдруг попросил: – Дайте воды.

Казарин сделал знак солдату возле дверей. Тот подошел к ведру, стоящему на подставке справа от входа, набрал полную кружку и поднес к губам арестованного. Пока Мартынов жадно пил, проливая воду на грудь, Татьяна попыталась встретиться взглядом с Казариным, но он почему-то отвел глаза.

Наконец Мартынов напился, глубоко вздохнул и заговорил:

– Незадолго до войны я вместе с отцом, который летал на завод Мессершмитта, оказался в Германии, – начал он свой рассказ. – Как и все наши, был в шоке от магазинов. А потом… – Мартынов на секунду задумался: – … Потом погорел на ерунде. Вспомнить противно. Я всю жизнь собирал открытки кинозвезд, вот и взял одну со стойки у киоска. Тайком. А проходившая мимо старая немка, сука, увидела и подняла такой крик, что полицейские прибежали как ошпаренные.

При этих словах Васька почему-то презрительно хмыкнул.

– Ну а в полиции церемониться не стали. Быстро позвонили куда следует, и через полчаса со мной уже говорили другие люди.

Мартынов замолчал, припоминая подробности допроса гестаповцев.

– Был у них там такой – с усиками, как у фюрера. Он сразу сказал, что у меня нет никаких шансов. Да я и сам понимал: советский человек, попавшийся на воровстве, да еще за границей, – несмываемый позор! Конец родительской карьере – это в лучшем случае. А немцы, когда увидели, что я «поплыл», такие добрые стали. Подпиши, говорят, бумажку, и никто ничего не узнает. Что я мог сделать? Страх меня обуял такой, что вспомнить жутко!

Василий не выдержал:

– Ты, гадина, из нас слезу-то не вышибай!

Мартынов посмотрел на Сталина пустыми глазами.

Это был взгляд затравленного волка.

– А что рассказывать? Как перед самой войной, когда я уже и вспоминать-то перестал об этом, разыскали они меня в Москве? Как напомнили про ту бумажечку распрекрасную? Как уже в июне сорок первого поручили мне проникнуть в твое, Вася, окружение и постараться стать тебе другом?

– Вот же гнида, – прохрипел Сталин.

Но Мартынов только горько рассмеялся.

– Ух, как я ненавидел все эти бесконечные пьянки. Единственное утешение – не надо было искать красивых баб…

При этих словах Лешка бросил взгляд на жену.

– А три месяца назад в Москве появился Шлыков, и закрутилось. – Мартынов опять задумался, вспоминая что-то. – Но с самого начала все пошло наперекосяк. Говорил я ему: будь аккуратней, а он, подлец, все хорохорился. Вот и сгорел.

– Врете, Мартынов! – не выдержал Казарин. – Шлыков «не сгорел». Это вы его убили. Рассказать, как?

Арестованный с любопытством посмотрел на Алексея, но промолчал.

– Думаю, что дело было так, – не дождавшись ответа, начал Казарин. – Когда Шлыков расстрелял патруль, он бросился обратно в подъезд, где вы с ним обычно встречались. Дожидались вы его на последнем этаже.

Казарин, склонившись к самому лицу Мартынова, продолжил:

– Вы пропустили его вперед, к окну, и выстрелили в затылок. После чего Шлыков упал на подоконник и, разбив стекло, вывалился во двор. Пока дружинники и милиция разбирались с телом, вы ушли по крыше незамеченным. Чисто сработано – ничего не скажешь! Я ведь был в этом подъезде, все проверил.

Все, включая арестованного, неотрывно смотрели на Алексея, заинтригованные его рассказом.

– Но одну промашечку вы все же совершили. Догадываетесь?

– Не надо, – опустив голову, ответил Мартынов. – Я только потом сообразил, что адреса точек на правительственных маршрутах, которые я подготовил, остались в кармане Шлыкова. Но я был уверен, что никто ничего не поймет…

– Задачка для первоклассника, – усмехнулся Казарин. – Ладно, проехали, рассказывайте дальше.

– А что дальше? И так ясно.

Мартынов поднял глаза на Василия:

– Немцы знали, какой шок пережил Сталин, узнав, что твой брат Яков находится в плену. И решили окончательно его добить, похитив Светлану и организовав покушение на тебя, Василий Иосифович. Я все рассчитал с самолетом, а ты… отдал свою машину Клещеву.

Сталин обхватил голову руками и замер.

– Постой, а «мессер», который нас с Танькой обстреливал в поле, – тоже твоя работа?

Мартынов утвердительно кивнул.

– Что еще за «мессер»? – насторожился Казарин.

– Потом расскажу, – не поворачивая головы, произнес Василий. – Дальше, гнида, про Светку рассказывай. Как я понимаю, мной дело не ограничилось.

– С ней было посложнее. Маршруты и график неизвестны. Да и ты, Казарин, как тень ходил. В ресторане помешал… Но мы поняли, что все равно рано или поздно все получится, когда узнали о романе Светки с Каплером. Нетрудно было догадаться, что иногда они остаются одни, сбежав ото всех. Скоро я узнал о квартире…

– О какой квартире? Какой ресторан? – заволновался вновь ничего не понимающий Сталин.

Лешка жестом руки, мол, потом расскажу, успокоил друга и вновь повернулся к арестованному.

– Зачем же надо было рисковать в ресторане?

– С квартирой все было не до конца ясно. Я чувствовал, что Каплера должны вот-вот арестовать. А тогда какие могут быть свидания? Короче, перестраховался. А когда и это сорвалось – решили действовать наверняка. Но и тут сплошное невезение. Кто знал, что в машине не вы со Светкой окажетесь, а Микоян?

Теперь Казарин удивился:

– Машина? Микоян?!

Один из присутствующих в комнате офицеров доложил:

– Товарищ капитан, получена шифрограмма: вчера в двадцать два ноль пять на Лобном месте при выезде из Кремля была обстреляна машина члена Президиума ЦК Микояна Анастаса Ивановича.

Повисла пауза. Казарин осмысливал информацию.

– А что нам оставалось, если операция проваливалась на глазах? – по-своему расценил Лешкино молчание Мартынов. – Шлыков, Осепчук, Брянцева… Мы понимали, что уже засветились… А Микоян, считай, попал под раздачу. Говорил я этой дуре Полянской, нельзя этого ненормального Пушкарева в дело брать. Личные обиды на советскую власть – плохой помощник в таком деле…

Мартынов вытер ладонью вспотевший лоб и вдруг спохватился:

– А, ну да! Вас ведь наверняка интересует Полянская?

Казарин кивнул, но вдруг добавил:

– Впрочем, про Полянскую нам все и без вас известно. Она, как я понимаю, «засветилась» в ресторане и могла при аресте вас выдать. Поэтому вы ее и убили в Лебяжьем. Меня больше интересует, кто убил Надежду Брянцеву. Вас ведь тогда в Москве не было.

Мартынов оживился:

– Которая кондукторша? Это сожитель ее сработал.

Вопросов к Мартынову у Казарина больше не было, по сути допрос был окончен. Алексей замолчал. Нарушил тишину Василий.

– Ну что? Все? – спокойно спросил он.

– Пока достаточно. Вы же со мной, как я понимаю, расставаться не собираетесь? – неожиданно ответил на вопрос Мартынов.

– Ну ладно. Все так все, – подытожил Василий.

Затем он встал, расправил гимнастерку под портупеей и вдруг со всего размаху ударил Мартынова по лицу…

Через час арестованного под конвоем вывели во двор. Он безропотно сел в машину и лишь бросил полный ненависти взгляд на окошко штаба, за которым стоял Казарин. Алексей отвернулся.

Некоторое время Таня продолжала сидеть, но потом поднялась и подошла к мужу.

– Если помнишь, я обещала вернуться, – тихо произнесла она.

 

Казарин посмотрел в глаза жене.

– Опомнилась, – холодно ответил он и шагнул к двери.

Но Таня схватила графин и шарахнула его об пол.

– Почему? Почему мне нужно оправдываться, если я ни в чем не виновата?!

Алексей обернулся и горько ухмыльнулся:

– Ну да, если не считать мелочей…

Татьяна попробовала влепить мужу пощечину, но он перехватил ее руку:

– Это уже становится доброй традицией – лупить меня по лицу при каждой нашей встрече.

Танька была в бешенстве. Она попыталась вырваться, но Казарин держал ее крепко.

– Да тебя… тебя… убить надо… Тупица. Да если б ты меня тогда выслушал, все бы могло быть по-другому!

Алексей недоуменно посмотрел на жену.

– Когда «тогда»?

– Когда я тебе звонила, – неожиданно расплакалась Татьяна. – А ты… ты… меня… трубку бросил. А я уже тогда догадывалась, что Клещев погиб не просто так.

– Что?!

– Ничего!

И, продолжая всхлипывать, Таня рассказала про неожиданную встречу у озера с техником Митричем. Про то, как в конце разговора Митрич решился заговорить о Мартынове, которого, оказывается, встретил в тот роковой вечер идущим от самолетов. Ни с того ни с сего получив нагоняй за расхристанный внешний вид, Митрич отдал честь и, бурча что-то себе под нос, отправился восвояси. А потом случилась история с оброненным кем-то ключом перед вылетом Клещева.

Когда утром пришло сообщение о гибели командира полка, Митрич чуть не сошел с ума. Он-то как никто знал, что лететь должен был Василий… Этот чертов ключ не выходил у него из головы. А вспомнив о Мартынове, Митрич и вовсе потерял покой. Он даже хотел вначале доложить куда следует, но передумал. Испугался. Доказательств никаких, одни догадки, а трибунал ему светил в любом случае. Вначале недоглядел, затем не доложил.

– Что прикажешь мне делать после этого? Бежать к Васе и рассказывать весь этот бред про его друга и начальника штаба? Подставляя Митрича? Вот я и решила присмотреться, приняв ухаживания Мартынова. Боже, как же он мне надоел! – вздрогнула Таня, вспомнив его приставания. – А потом ситуацию усугубил мой сумасшедший муж – некто Казарин. Псих на воле. Тупица и пьяница… Я ведь, как только оказалась в Москве, первым делом позвонила тебе. Но разговор, как ты помнишь, у нас не получился. – Таня перестала плакать, потому что увидела испуганные глаза мужа, больше похожие на глаза побитой собаки. Она смахнула слезу и грустно улыбнулась: – Мартынов – мразь, я это сразу поняла. А интуиция подсказывала, что рано или поздно он себя выдаст.

– Интуиция, – о чем-то задумавшись, пробормотал Казарин.

– Да, Алешка, интуиция. Твои схемы – это, конечно, здорово, но иногда женское сердце – самый верный подсказчик.

Таня умолкла. А Казарин опустился на стул и обхватил голову руками. От нежности у нее защемило сердце: перед ней опять был тот самый Лешка, которого она любила больше жизни и без которого не могла жить. Она села напротив и провела ладонью по его носу:

– Казарин…

Глава 24

Из-за постоянных бомбежек, раннего затемнения, комендантского часа, общей тяжелой ситуации на фронте в течение первых двух лет войны у многих москвичей вошло в привычку ложиться спать после вечерней сводки Информбюро. За два года войны люди смертельно устали от постоянного стресса и теперь радовались возможности ходить по освещенным вечерним московским улицам, не боясь начала воздушной тревоги, были счастливы от одной только возможности посетить новый спектакль или концерт с участием Руслановой, Утесова, Рознера, Райкина. В театральных кругах почему-то начали ходить упорные слухи, что скоро в страну вернутся многие знаменитые эмигранты, кое-кто шепотом называл даже имя Вертинского. Может быть, москвичам казалось, что вместе с ними вернется безмятежная довоенная жизнь?

Уже стемнело, когда из гостиницы «Метрополь» вышла леди Анна. Но не успела она пройти и десяти шагов в сторону Красной площади, как за ней началась слежка. Люди Варфоломеева в пылу погони и не заметили, какой жгучий интерес вызвали у пассажиров машины, припаркованной у сквера перед Большим театром.

– Это что за клоуны? – удивился тот, что сидел за рулем. – Муровцы, что ли? Идиоты!

Старший группы наружного наблюдения оценил ситуацию и, подавшись вперед, положил руку на плечо водителя.

– Трогай, Ваня. И не теряй их из виду.

Машина, не включая фар, покатила по ночной улице.

Анна тем временем миновала Красную площадь, перешла Москворецкий мост и торопливо направилась вверх по Ордынке. Пройдя Кадашевские переулки, она свернула в Ордынский тупик и двинулась в сторону Третьяковской галереи. И в этот момент трое преследователей бросились к ней, накинули на голову пальто и потащили в подворотню. Однако резкий скрип тормозов заставил троицу остановиться, а дальний свет фар – зажмуриться. Они с трудом разглядели, как из черного автомобиля выскочили люди с пистолетами в руках.

– Эй, орлы! Оставьте женщину в покое, – грозно сказал «старший» и щелкнул затвором. – Оружие на землю! Руки за голо…

Но договорить он не успел: один из людей Варфоломеева выхватил нож и точным броском запустил его в сердце энкавэдэшника. В ответ началась беспорядочная стрельба, и завязался яростный уличный бой. Пули сыпались как горох, отскакивая от стен и фасадов окрестных домов.

Об Анне в этот момент все забыли. Перепуганная насмерть, она отползла к подворотне и бросилась в темноту обычного московского двора. Этот маневр заметил водитель машины, залегший возле переднего колеса, и метнулся вдогонку… Анна резко повернула за угол, пробежала в глубь двора метров десять и вдруг попала в чьи-то железные объятия, а горячая ладонь зажала ей рот. В это мгновение со стороны подворотни раздался выстрел. Незнакомец дернулся, но это не помешало ему с силой увлечь Анну в подъезд. Она пыталась сопротивляться, но хватка у нападавшего была стальная. Только когда они оказались в нише черного хода, незнакомец развернул ее к себе, продолжая зажимать ей рот. Вначале во взгляде англичанки читался лишь ужас, потом мелькнуло все возрастающее удивление, и вдруг из глаз брызнули слезы. Незнакомец в ответ начал неистово целовать заплаканное лицо. Ни Анна, ни Владимир Казарин в первые минуты не произнесли ни слова, только крепче прижимались друг к другу. Лишь когда Владимир застонал и опустился на корточки, Анна пришла в себя:

– Что с тобой?!

– Зацепили, сволочи. Но ты не бойся, не для того ты мне двадцать лет снилась по ночам, чтобы я увидел тебя и помер.

 

Анна и Владимир не стали дожидаться, когда окончательно затихнут звуки ночного боя, и бросились к двери, ведущей в соседний проходной двор. Выскочив на улицу, они миновали сквер возле небольшой церкви и, протиснувшись в узкий проход между двумя домами, оказались в 3-м Кадашевском переулке. Повернули налево, затем направо, и здесь Казарина-старшего сильно качнуло: начинала сказываться большая потеря крови. Он попытался самостоятельно пройти еще несколько метров, но, наконец, чтобы не упасть, вынужден был опереться на Анну.

– Ну давай же, давай, – причитала она, почти протащив на себе Владимира еще метров двести. Но в конце концов и она обессилела. Он это почувствовал и остановился.

– Так дело не пойдет… дальше иди одна.

– Володя, я без тебя… – Анна попыталась возразить, но тот, привалившись к стене, отрицательно мотнул головой:

– Тебе надо где-то отсидеться. Со мной-то все проще…

– Но где? Куда я пойду?

Казарин-старший задумался:

– Верно. Гостиницу и посольство наверняка с минуты на минуту обложат. Если, конечно, они там все друг друга не перестреляли, что маловероятно. Тем более я заметил бегущий патруль.

Последние слова он произнес почти шепотом и начал терять сознание. Анна вновь подхватила его, но Владимир Константинович отстранился:

– Все в порядке…

Неожиданно его взгляд упал на театральную афишу, с которой улыбалась Вера Чугунова – актриса Малого театра. Сам филиал знаменитого театра, где как раз в эти минуты заканчивался спектакль, располагался чуть в стороне. И тут Казарина осенило:

– Вера…

 

Спектакль закончился. Поклонники и поклонницы облепили служебный выход. Едва из него появилась Вера, толпа взорвалась аплодисментами. К Чугуновой потянулись руки с цветами и блокнотиками для автографов. Она благосклонно принимала знаки внимания, при этом лицо ее оставалось невозмутимым. Улыбнулась она лишь в момент, когда из театра вышла другая «звезда», и поклонники, забыв о ней, бросились к новому объекту обожания. А Вера протиснулась сквозь толпу и направилась к ожидавшей ее машине. Неожиданно перед ней появилось бледное лицо.

– Владимир Константинович?! – удивленно воскликнула она.

Казарина шатало из стороны в сторону. Одной рукой он придерживал женский платок, зачем-то висевший у него на плече, а другой держался за фонарный столб, чтобы не упасть.

– Дядь Володь, вы что – подшофе? – Вера потянула за край платка. – Это для маскарада?

Но Казарин аккуратно перехватил ее руку.

– Вера, слушай меня внимательно, – прошептал он. – Мне очень нужна твоя помощь. Я знаю, что в квартире твоих родителей сейчас никто не живет. Мне нужен ключ…

– Дядя Володя, неужели свидание? – в ответ на это рассмеялась Вера.

Она хотела продолжить шутку, но сзади послышался голос:

– Девушка, он ранен, и ему нужна помощь.

Вера резко обернулась и наткнулась на холодный взгляд Анны. Затем она опять посмотрела на Казарина и только тут увидела, что платок на плече пропитался чем-то бурым. Вера охнула и в ужасе закрыла рот руками.

– Вера, дай ключ и ни о чем меня не расспрашивай, – устало повторил свою просьбу Владимир Константинович. – Так надо…

Дрожащими от волнения руками Вера открыла сумочку.

– Вот, возьмите, – прошептала она.

– Well, – произнесла Анна.

 

Через четверть часа автомобиль припарковался возле знаменитого Дома правительства на улице Серафимовича. Вера вышла из машины и показала рукой в сторону Москвы-реки.

– Там, за углом, минут через пять, – негромко сказала она и, распахнув тяжелую дверь, сразу направилась к комендантше.

– Здрасте, теть Кать! – натянув на лицо приветливую улыбку, поздоровалась Вера.

Тетя Катя наливала котенку молоко в блюдечко.

– Здравствуй, Вера, – удивленно ответила комендантша, оторвавшись от своего занятия. – Что это тебя вдруг к нам так поздно занесло?

– Так, вещи кое-какие забрать, – соврала Чугунова.

– А-а-а… – понимающе кивнула комендантша и опять занялась котенком.

Вера уже подходила к лифту, когда она окликнула ее:

– Верунь…

Та напряглась.

– Не возьмешь котенка? – Комендантша протянула ей маленький пушистый комочек.

– Котенка? – не зная как реагировать, пробормотала Вера. – С удовольствием, но в Кремль нельзя животных.

Не дожидаясь ответа, Вера вошла в лифт, закрыла за собой двери и нажала кнопку. Едва кабина отъехала, тетя Катя выпятила нижнюю губу:

– Скажите, пожалуйста, «в Кремль нельзя животных». Фу-ты ну-ты! – И, погладив котенка, добавила: – Кушай, Мурзик, кушай. Что мы в этом Кремле не видели? И без него проживем, правда?

Войдя в квартиру, Вера, не раздеваясь, прошла в кухню и направилась к черному ходу. С трудом отодвинув тяжелый засов, она вышла на лестницу. Где-то внизу послышались шаги. Вера перегнулась через перила и увидела, как поднимаются Анна и Владимир Константинович.

Через некоторое время они вошли в квартиру, и Анна с помощью Веры уложила Казарина на диван. Затем девушка сбегала на кухню, принесла таз с водой, бинты и аптечку, помогла Анне перевязать раненое плечо и наконец решилась:

– Дядя Володя, объясните же все-таки, что произошло? – взволнованно спросила она. – И кто эта женщина?

Все это время Вера тайком с любопытством изучала загадочную спутницу Казарина, ну никак не походившую на соотечественниц. Все в ней было необычно: и неброская, но явно дорогая заграничная одежда, и ухоженные лицо и руки, и модная прическа.

Анна улыбнулась в ответ, но Казарин ее опередил.

– Вера, знай, ничего плохого мы не сделали, – произнес Владимир Константинович, с трудом подыскивая нужные слова. – Я очень прошу тебя еще раз: ни о чем пока не спрашивай. Поверь, чем меньше ты будешь знать, тем лучше. Иди домой и никому ничего не говори. Судя по всему, рана не очень серьезная, задеты только мягкие ткани. Через два дня нас тут не будет.

Вера немного помедлила, встала с дивана и, обиженно пожав плечами, направилась к двери:

– А мне все равно. Живите хоть всю жизнь.

Анна с Казариным переглянулись.

– Вера, постойте! – Англичанка догнала девушку и тихо произнесла: – Спасибо.

В ответ Вера приложила палец к губам и заговорщически подмигнула Анне:

– Пока! Кстати, можете воспользоваться моим гардеробом.

Анна тоже приложила палец к губам и подмигнула в ответ:

 

– Good bye…

Внизу тетя Катя проводила Веру внимательным взглядом и у самых дверей окликнула:

– Верунь, а может, возьмешь Мурзика?

Вера устало вздохнула и ответила:

– Тетя Катя, я бы с радостью! Но говорю же – нель-зя! Не положено!

Дверь подъезда за Верой захлопнулась.

– «Не положено»! – проворчала комендантша. – А две квартиры занимать положено?

 

Машину Вера нашла там же, где оставила. Устроившись на заднем сиденье, она захлопнула за собой дверцу и замолчала, глядя в сторону сквера напротив кинотеатра «Ударник». Фонтан уже давно не работал. Радостные струи воды в лучах яркого солнца остались там, в довоенной юности, когда еще были живы родители, а мир казался простым и добрым.

– Куда едем, Вера Сергеевна? – прервал грустные размышления водитель.

– Ах, да… Петр Николаевич, давайте немного покатаемся, что-то домой совсем не хочется.

– Нет вопросов, – кивнул он через зеркало заднего вида и взялся за рычаг переключения скоростей.

Машина тронулась с места, проскочила под Большим Каменным мостом и выехала на Софийскую набережную. Вера глядела на противоположную сторону Москвы-реки, где мимо, отражаясь в воде, проплывал как всегда величественный, но такой близкий и родной Кремль, и думала о чем-то своем. Когда они поравнялись с колокольней Ивана Великого, наперерез из Фалеевского переулка выскочила запыленная машина, сделала крутой вираж, чтобы избежать столкновения, и понеслась в сторону английского посольства.

– Вот черти! – почему-то улыбнулся водитель. – Пассажиров заметили, Вера Сергеевна?

– Заметила, – вздохнула Вера.

Счастливые Татьяна и Алексей Казарины на заднем сиденье встречной машины через пять минут, миновав Боровицкие ворота, свернули на Коммунистическую и остановились перед Третьим корпусом. Открыв окно, Таня посмотрела на темные окна своей квартиры и грустно произнесла:

– Господи, как давно я здесь не была.

– Я тоже, – отозвался Алексей.

Она вопросительно взглянула на мужа и с подозрением спросила:

– А где ты жил все это время?

Лешка рассмеялся.

– Докладываю: все это время я жил у отца, о чем должен свидетельствовать ключ под половиком.

Они вошли в подъезд, поднялись по лестнице, остановились возле двери, и Лешка достал ключ. Он протянул его Тане, но та лишь прошептала:

– Ты открывай.

– Боишься превратиться в соляной столб?

– Я боюсь увидеть там себя…

Алексей открыл дверь, и они переступили порог квартиры, где не были почти месяц. Впрочем, в этот момент им казалось, что времени прошло намного больше. Таня осторожно прошлась по гостиной и села за стол. Алексей же остановился в дверях, продолжая держать в руках тяжелый чемодан. Поставить его на пол он почему-то не догадался. Погладив ладонью скатерть на столе, Таня подняла на него глаза:

– Ты меня прости, но можно я побуду одна?

– Ты в этом уверена?

Таня кивнула.

– Мне надо вернуться домой.

Алексей снял фуражку, почесал затылок и сказал:

– Ну, тогда я забегу к Петру Саввичу и обратно. Лады?

Но Таня его уже не слышала.

Глава 25

Солнечные лучи проникли сквозь портьеру. Владимир Константинович открыл глаза и попытался подняться с дивана. Резкая боль пронзила плечо, и он едва не застонал. Сжав зубы, он все-таки встал и тихо, стараясь не шуметь, проскользнул в ванную. Умылся, привел в относительный порядок одежду, наблюдая все это время через открытую дверь за Анной, которая, укрывшись шерстяным пледом, спала в кресле. Затем, что-то черкнув на листочке, лежащем у телефонного аппарата, Казарин аккуратно положил его рядом с Анной и направился в прихожую.

Надеть простреленную куртку в пятнах крови Казарин не решился. Поэтому снял с вешалки полувоенный мужской плащ, некогда принадлежавший заместителю наркома Чугунову, и набросил его на плечи. Затем осторожно прошел на кухню, здоровой рукой отодвинул засов черного хода и оказался на лестнице.

Спустившись вниз, он приоткрыл входную дверь, какое-то время сквозь щель оценивал обстановку, после чего быстро вышел в тенистый мрачный двор, а потом и на улицу. Только тут Владимир Константинович почувствовал себя в безопасности. Он ничем не отличался от других москвичей, спешивших по своим делам, и теперь можно было спокойно оглядеться. Первое, что бросилось в глаза, – непривычно большое количество патрулей.

Военные с повязками на рукавах сами по себе были обычным явлением в военной Москве. Но вот то, что останавливали они в основном женщин, причем тех, кто хотя бы отдаленно напоминал Анну, Казарина насторожило. Он решил подойти поближе и вслушаться в разговор патрульных с очередной прохожей. Это был опрометчивый шаг. Молодой капитан тут же отпустил миловидную женщину лет сорока и направился к Казарину.

– Эй, гражданин! Предъявите ваши документы.

Казарин вздохнул, выудил здоровой рукой из кармана плаща свое удостоверение и протянул начальнику патруля. Раскрыв книжечку, капитан изменился в лице и отдал честь:

– Виноват.

Казарин забрал документ и зашагал в сторону Кремля.

 

Машина выкатилась из кремлевских ворот и двинулась по утренней Москве. На переднем сиденье рядом с водителем сидел Алексей Казарин, на заднем – генерал Шапилин, который никак не мог прийти в себя. Он продолжал отчитывать зятя за события последних дней. Казарин, как обычно в таких случаях, глядел по сторонам и молчал.

– Тебе мало было той дурацкой истории с Бароном?! Опять начал?! Всех под удар поставил!

Машина проехала гостиницу «Москва» и сильно подпрыгнула на выбоине в мостовой.

– Чего молчишь? – не унимался Шапилин.

– А чего говорить? – не выдержал Алексей. – Я вел следствие.

– Следствие он вел! – взорвался Петр Саввич. – Твоя задача какая? Пошел, увидел, доложил. Все! Слушай, а может тебя и вправду на фронт отправить? Прямо на передовую?

Казарин заулыбался, повернулся к Шапилину со словами благодарности, но Петр Саввич показал ему кукиш.

– Шиш тебе! – И тут же добавил: – Займешься пропавшей англичанкой.

Алексей удивленно воззрился на тестя.

– Петр Саввич, а мы-то тут при чем?

– Ты-то ни при чем, ты всегда не при чем! А меня уже второй день достают все кому не лень! Англичане нервничают так, будто она не жена обычного писателя, а особа королевской крови. Чует мое сердце, что-то здесь не так! Не зря они так дергаются…

– Петр Саввич, – Лешка сделал умное лицо, – вы бы хоть сказали, кто она на самом деле?

– Да сказал же я тебе – обычная жена обычного писателя. Правда, русская по происхождению. Впрочем, тамошние ребята тебе все подробно расскажут.

Впереди показалась площадь Дзержинского, и Алексей окончательно скис.

– Петр Саввич, они ж меня с потрохами сожрут. Сами знаете, как они к чужакам относятся.

– Не боись, не сожрут. Тем более сам генерал Кудрявцев по твою мятежную душу звонил: пришли, говорит, мне этого умника, и точка.

Шапилин с усмешкой похлопал зятя по плечу:

– Видишь, твоя дурная слава растет не по дням, а по часам. Следопыт хренов. Треугольники, квадратики, делим, умножаем.

В глазах Петра Саввича мелькнули веселые искорки. Алексей хотел поинтересоваться, откуда о его деятельности известно какому-то генералу, но Шапилин приказал водителю:

– Останови, Степа. Мы приехали…

Казарин выглянул в окно. Машина притормозила возле знаменитого здания на площади Дзержинского.

– Иди, тебя уже ждут.

Алексей послушно вышел. Он уже поднимался по ступенькам второго подъезда, когда в машине опустилось стекло и Шапилин поманил его пальцем. Алексей подошел, нагнулся к окошку, а Петр Саввич взял его за пуговицу гимнастерки:

– Алексей, и на этот раз я тебя прошу как тесть, как отец твоей жены – без самодеятельности. Я могу на тебя надеяться?

– Само собой, – хитро улыбнулся зять.

 

Открыв входную дверь своей квартиры, Владимир Константинович первым делом обнаружил записку, приколотую иголкой к обоям в прихожей. В ней сын сообщал, что они с Танькой вернулись, но не понимают, куда он запропастился. Причем слова «с Танькой» и «вернулись» были подчеркнуты. Владимир Константинович улыбнулся, подошел к шкафу возле кровати, поменял белье и гимнастерку, завернул в газету йод, вату, бинты, добавил к ним на кухне кое-какие продукты и уже направился к двери, как вдруг его взгляд привлек камень, лежащий на полке. Это был минерал округлой формы черного цвета с перламутровыми прожилками. Владимир Константинович тронул его указательным пальцем. Камень закачался как неваляшка и постепенно замер в том же положении. Казарин положил минерал в карман, выключил свет в квартире и вышел в коридор.

Миновав кремлевский КПП у Спасских ворот, он повернул на Васильевский спуск, перешел мост через Москву-реку и направился в сторону Замоскворечья.

Через полчаса Владимир Константинович неторопливой походкой вошел в кладбищенские ворота Донского монастыря и двинулся по аллее к маленькой церквушке. Остановившись перед входом, он снял фуражку, украдкой перекрестился и толкнул массивную дверь.

Купив свечку, Владимир Константинович поставил ее к аналою, а затем перешел к алтарю. Какое-то время он стоял неподвижно, внимательно разглядывая главный иконостас, потом двинулся к выходу.

Пропетляв некоторое время по кладбищенским дорожкам, Казарин наконец свернул на маленькую тропинку и оказался у разрытой могилы. Оглядевшись по сторонам, Владимир Константинович подошел к двум могильщикам, копавшим глубокую яму.

– Бог в помощь! – окликнул он работяг.

– И тебе, служивый, – не отрываясь от работы, отозвался один из них.

– Мужики, разговор имеется.

– Если урной – литр, гробом – три, – все так же продолжая кидать лопатой землю, обозначили свою цену рабочие.

Казарин кашлянул в кулак.

– Сойдемся. Только мне не могила нужна.

Наконец они перестали копать и недоуменно посмотрели на Казарина. Тот, что был поздоровее, вылез из ямы и окрикнул зазевавшегося коллегу:

– Работай, чего встал?!

Затем он сел на край могилы, лихо воткнул лопату в сырую землю и исподлобья взглянул на Казарина:

– Ну, излагай…

 

Алексей и молодой капитан НКВД спрыгнули с трамвая на углу Большого Толмачевского переулка и, пройдя метров сто, оказались в Ордынском тупике, где накануне произошел бой из-за англичанки. Капитан отошел в сторонку и стал хмуро наблюдать за действиями Казарина, время от времени поясняя:

– Наши ее вели от самого «Метрополя»… Вот тут она свернула… А вот тут появились эти…

Алексей огляделся и спросил у энкавэдэшника:

– Кто первый начал стрелять?

– Они, конечно!

Казарин подошел к стене дома и увидел следы от пуль.

– Куда они ее потащили?

Капитан нехотя махнул рукой в глубь переулка.

– Туда…

Алексей зашагал в указанном направлении, оглядываясь по сторонам. Вскоре его внимание привлек угол стены возле подворотни, тоже весь в выбоинах от пуль. Капитан заметил это и опередил вопрос Казарина:

– Туда она и шмыгнула. Там тоже все излазили. Как сквозь землю провалилась. Хотя двор глухой, подъезд глухой…

Алексей зашел в старый двор-колодец, зачем-то хлопнул два раза в ладоши, послушал эхо и начал осматривать метр за метром. Так он добрался до заколоченной двери старого подъезда. Нагнулся, пощупал на земле какие-то темные пятна и вдруг, свистнув, поманил пальцем пацана лет десяти, все это время делавшего вид, что ремонтирует велосипед, а на самом деле умирающего от любопытства.

– Иди-ка сюда, гвардеец.

Парень с опаской приблизился.

– Чего?

– Что там? – Алексей показал пальцем на заколоченный подъезд.

– Склад дровяной. – Мальчишка шмыгнул носом и подтянул штаны. – А что?

– Открыть можешь?

Глаза у дворового аборигена забегали. Немного подумав, он решительно двинулся за угол.

– Я сейчас.

Где его черти носили следующие пять минут, стало ясно, когда внутри заколоченного подъезда скрипнул засов, дверь медленно распахнулась и в проеме показалась знакомая фигура. Мальчишка вновь шмыгнул носом, поправил штаны и заговорщически зашептал:

– Только я вам ничего не показывал, меня дядя Миша убьет.

Лешка присел на корточки, потрепал по волосам своего добровольного помощника и тоже шепотом спросил:

– А кто такой дядя Миша?

– Дворник наш. Ух вредина…

По глазам мальчишки было понятно, что с дворником дядей Мишей его связывают хоть и давние, но далеко не простые отношения. Казарин, еле сдерживаясь, чтобы не расхохотаться, протянул герою ладонь.

– Спасибо тебе. И ничего не бойся, мы тайны хранить умеем.

А когда довольный пацан вернулся к велосипеду и опять сделал вид, что ничего не видит, Казарин обратился к капитану:

– Значит, говоришь, двор глухой, подъезд глухой… Скажи лучше, кто из ваших пытался достать англичанку?

 

– Первым за ней рванул Неклюдов, – наморщив лоб, вспомнил капитан. – А что?

– Он что, идиот?

– В каком смысле? – не понял энкавэдэшник.

– Да в самом прямом, в идиотском! Нашел в кого стрелять!

Капитан прищурил глаза и вызывающе осмотрел Казарина с ног до головы.

– Слушай, Казарин, давай откровенно…

Алексей вытер ладони и так же с вызовом ответил:

– Ну, давай.

– Чего ты лезешь не в свое дело? – Капитан эффектно сплюнул. – Нам о тебе, конечно, рассказывали, но и мы кое-что соображаем, хоть от начальства малость и подальше…

Лешка продолжал невозмутимо смотреть ему в глаза, чуть склонив голову набок.

– Сереге Неклюдову за минуту до этого полруки разворотило, а он еще эту сучку достать пытался!

– И достал? – невозмутимо переспросил Казарин.

– Да откуда я знаю? А Серегу ты не тронь!

Алексей похлопал по плечу офицера:

– Успокойся, капитан. Мне твой Неклюдов…

Нормальных слов Казарин не смог подобрать и потому вернулся к главной теме разговора:

– Бандитов опознали?

Капитан отрицательно мотнул головой.

– А номер англичанки обыскали?

– В тот же вечер, – как само собой разумеющееся ответил энкавэдэшник.

– Ну, а что ее муж?

Капитан усмехнулся, вспоминая подробности обыска:

– Обещал показать нам кузькину мать имени английской королевы…

Но шутка лубянского остряка не возымела действия.

– Что-нибудь нашли? – серьезно спросил Алексей.

Капитан перестал улыбаться:

– Ничего, только на скандал нарвались.

Глава 26

Состав прогремел над насыпью и чуть сбавил ход перед семафором. Три тени спрыгнули с него и тут же скрылись в кустах. Уже начало темнеть, когда Варфоломеев и двое его спутников поднялись по тропинке, ведущей к стоящему на горе монастырю. Все трое были одеты в военную форму. На плечах Афанасия и его приятеля были обычные солдатские погоны. Шинель же Варфоломеева украшали старшинские знаки отличия. Все были экипированы по полной выкладке: заплечные мешки, саперные лопатки и автоматы ППШ.

Команда перешла мостик и остановилась перед воротами монастыря. Варфоломеев дернул чугунное кольцо, однако калитка оказалась на запоре. Он сделал знак Афанасию, и тот забарабанил в дверь кулаком.

Через несколько минут за воротами послышались шаги, и чей-то голос спросил:

– Что вам угодно?

Герман Степанович оглядел товарищей и по-военному крикнул:

– Открывайте! Проверка режима.

Калитка открылась, и в проеме ворот показался пожилой монах в черной рясе. Варфоломеев тут же отстранил его дулом автомата, и все трое проникли внутрь. Во дворе Варфоломеев огляделся:

– Сколько людей находится в монастыре?

– Да как сказать? – задумался старик. – Мало нас… четыре человека…

При этих словах рука Афанасия скользнула вниз по ремню автомата. Монах, почуяв неладное, заволновался:

– А позвольте бумагу посмотреть?

– Бумагу? – заулыбался Афанасий. – Сейчас…

Но не успел он договорить, как его напарник выхватил штык-нож и вонзил его по самую рукоятку в живот монаха. Тот вскрикнул, но диверсант зажал ему рот и еле слышно прошептал:

– Тихо, тихо, тихо…

 

Дверь в келью, в которой сидели над книгами еще два монаха, была открыта. Когда в проеме неожиданно показалась мощная фигура, они даже не успели испугаться. Прозвучало несколько выстрелов, и кровь брызнула на пожелтевшие страницы. Далее люди Варфоломеева бросились в часовню. Настоятеля они застали за молитвой.

Афанасий выстрелил ему в затылок и устало выдохнул:

– Порядок.

Затем он подошел к убитому и снял с его шеи серебряный крест.

– Не шакаль, – раздалось за его спиной.

Афанасий обернулся. Перед ним стоял Герман Степанович. В руке он держал «вальтер».

– Делом займись, упырь.

 

Внутри гостиницы «Метрополь» Алексей Казарин оказался первый раз в жизни. Войдя в вестибюль, он направился к стойке администратора и, показав удостоверение, представился:

– Казарин, комендатура Кремля. Вас должны были предупредить о моем визите.

– А как же! – гостеприимно заулыбался администратор.

– Вот и прекрасно, проводите меня к гражданину… – Алексей замялся, понимая, что подобрал не то слово, но тут же поправился: – … к господину Уилсби. Джеральду Уилсби.

Администратор перестал улыбаться и грустно закивал головой.

– Очень, очень жаль, товарищ Казарин. Но господин Уилсби полчаса назад уехал.

– Как уехал? – удивился Алексей.

– Да вот так. Как только узнал, что вы приедете, тут же собрался и выбыл.

– А вещи?

Администратор устало сморщился.

– Свои вещи забрал, а вот супруги – сказал, что после заберет. Говорю же: уж очень он торопился.

Казарин чертыхнулся и строго скомандовал:

– Пойдемте – покажете!

Администратор замялся, и его глаза испуганно забегали:

– Вообще-то это не разрешается…

Однако немного подумав, он окинул взглядом высокую фигуру незваного кремлевского гостя и деловито произнес:

– Хотя, с другой стороны, жилец-то выписался. Стало быть – номер свободен. Прошу…

Они поднялись на третий этаж и подошли к одному из номеров.

Повозившись немного с ключом, администратор открыл дверь. Перед тем как войти в номер, Казарин осторожно придержал гостиничного служителя за локоть и вежливо сказал:

– Дальше я сам.

Захлопнув дверь перед носом удивленного администратора, он начал тщательно изучать номер. Сначала перебрал все вещи на столе и пролистал календарь на пружинках. Затем заглянул в шкаф, но и там ничего подозрительного не обнаружил. Наконец его внимание привлек томик Карамзина, лежащий почему-то на полочке у входной двери. Он поднял книгу и внимательно ее осмотрел. Книга как книга, Алексей положил ее на место и вновь направился к двери, но что-то его остановило. Он вернулся, еще раз взял его в руки, полистал. Ничего необычного, разве что экслибрис некоего Н. Х. Климова. Казарин вновь осмотрел оттиск, подошел к телефону и, не закрывая книгу, набрал номер.

– Здорово, капитан, это Казарин! – непринужденно произнес он в трубку, когда соединение состоялось. – «Какой-какой», тот самый, с которым ты по Ордынке прогуливался. Я чего тебе звоню. Запросика по вашей линии некоего Климова Н. Х. Дополнительно? Экслибрис у него на ветвистое дерево похож. Что такое экслибрис? Не знаешь? Ну это… Короче, приеду – расскажу.

 

Владимир Константинович прошел под Большим Каменным мостом и остановился у стенда с газетой. Это была лишняя возможность проверить, есть ли за ним слежка. События последней ночи не выходили из головы. Он никак не мог понять, кто были те люди, что напали на Анну первыми.

Ребят с Лубянки он заметил еще накануне и именно поэтому почти сутки старался не выпускать Анну из виду. В тот роковой день он сразу вычислил людей в штатском, ведущих ее от дверей «Метрополя». Когда к ним присоединился автомобиль, Владимир Константинович решил, что это две группы одного ведомства. Но потом случился странный ночной бой, причем нападавшие вели себя отнюдь не как простые грабители.

Набережная напротив Дома правительства была пуста и безлюдна. Казарин быстро прошел спуск к реке и повернул к одной из арок…

 

Анна бросилась к нему на шею, поцеловала и тут же забросала вопросами:

– Мог бы и разбудить, когда уходил. Как рука?

– Нормально.

– Где ты так долго был? Я вся извелась… Что-нибудь выяснил?

Казарин вынул из-за пазухи сверток с продуктами.

– И да, и нет, – устало произнес он, выкладывая содержимое на стол.

– Поешь.

Но Анна даже не взглянула на еду. А когда Владимир опустился в кресло, села перед ним на корточки и заглянула в глаза.

– Ну? Не томи.

– Ситуация непростая, – вздохнул Казарин. – На улицах очень много патрулей. Останавливают всех женщин, которые хоть отдаленно похожи на тебя. Ваше посольство блокировано, и как я понял, пробраться в него невозможно.

Анна обреченно кивнула, но тут же, о чем-то вспомнив, спросила:

– А в церкви ты был?

Владимир Константинович ответил не сразу. Вначале он все-таки достал из свертка плитку шоколада и протянул Анне:

– Был и обо всем договорился.

– Когда? – встревоженно спросила она.

– Сегодня ночью.

Анна взяла в свои ладони руку Казарина и прижалась к ней лбом:

– Господи, я приношу тебе одни несчастья.

Он бережно провел рукой по ее волосам и отвернулся.

 

Не дозвонившись в очередной раз до отца, Алексей Казарин вышел из телефонной будки на углу Пушечной и Неглинки и быстро пошел вверх в сторону Рождественки. А через пять минут он уже пересекал двор дома в Варсонофьевском переулке. Войдя в подъезд, он одним махом одолел несколько пролетов и ткнул пальцем в звонок, под которым значилось «Климовы». За дверью послышались неторопливые шаги. Затем она приоткрылась на цепочку, и женский голос спросил:

– Вам кого?

– Здравствуйте, моя фамилия Казарин. Я из милиции, – как можно беззаботней, чтобы не спугнуть хозяйку, произнес Алексей и достал из-за пазухи Карамзина. – Это ваша книга?

Дверь открылась, и на пороге появилась та же женщина, с которой несколько дней назад разговаривали Герман Степанович и Анна. Она внимательно оглядела книгу и неуверенно ответила:

– Наша…

Алексей не дал ей опомниться:

– Кому вы ее отдали и при каких обстоятельствах?

Климова испуганно всплеснула руками.

– Я так и знала, что тут что-то нечисто.

Алексей, воспользовавшись замешательством вдовы, протиснулся в прихожую.

– С этого места поподробнее.

Климова неожиданно повеселела и как ни в чем не бывало предложила:

– А хотите чаю? Я тут по случаю на Палашевском такой чай купила!

Казарин сурово посмотрел на женщину.

– Чай, конечно, хорошо. Только сначала про книгу расскажите.

Лицо вдовы стало серым, губы задрожали, и она приготовилась разрыдаться.

– А что рассказывать-то? Что? Я ей сказала, что первого тома нет, так вышло, что я его продала раньше. А она давай меня расспрашивать: кому, когда, где.

– Погодите, – перебил ее Казарин. – Не так быстро.

Женщина захлопала ресницами, да так, что Алексей чуть не рассмеялся.

– Для начала – кто это «она» и почему «она» пришла именно к вам?

Климова перестала моргать и недоверчиво посмотрела на милиционера.

– А вы будто не знаете?

Казарин не стал разубеждать ее и многозначительно промолчал.

– Ладно, чего уж там, – пробормотала она. – От вас ведь ничего не скроешь.

Хозяйка разожгла примус и насыпала в заварной чайник горсть черных листочков.

– Мы с мужем получили эту квартиру еще в начале двадцатых, – колдуя с заваркой, рассказывала она. – Со всем, что здесь было, в том числе и с библиотекой. А вскорости Николай Христофорыч, муж мой покойный, так к чтению пристрастился, что я только диву давалась.

Чай заварился, и нос Казарина уловил давно забытый аромат.

– А потом началась война, и мужа не стало… – сказала Климова и разрыдалась. – Еды нет, керосина нет, денег нет. Вот и распродаю книги помаленьку на рынке.

Казарин пригубил чай и зажмурился от удовольствия. Краем глаза хозяйка заметила, что молодого милиционера не заинтересовали источники ее нетрудового дохода. Стало быть, дело было куда серьезнее.

– Так вот, неделю назад, или около того, заявляется покупательница, – продолжила свой рассказ вдова. – Сели, как сейчас помню, вот тут – на кухне. Хочу, говорит, Карамзина у вас приобрести, и деньги протягивает – три тыщи. А тут звонок в дверь. Пришел наш управдом с человеком, который карточки проверяет. Слово за слово, гляжу – он на книжки поглядывает и тоже меня спрашивает, не желаю ли я продать чего-нибудь. Я и глазом моргнуть не успела, а он раз – и ту же самую книжку, что я дамочке отложила, схватил и деньги предлагает.

 

Эта информация заставила Алексея поставить чашку с чаем на стол.

– Вы можете его описать? – попросил он хозяйку.

– Ну, не знаю… – задумалась та над ответом. – Пожилой… сутулый… нос с горбинкой… и еще все щурился так неприятно…

Кого-то эти приметы напоминали. Но вот кого? Казарин попытался припомнить всех, кто подходил под это описание, но у него ничего не получилось.

– А что было дальше?

Вдова долила кипятку в стаканы и с тревогой сказала:

– Дальше было самое интересное. Когда я ему книжку-то не отдала… я ее отдала дамочке… он вдруг заторопился! И как только она вышла от меня – он шасть к двери и на лестницу. Даже не простился.

 

Комендантша тетя Катя ходила по подъезду и звала котенка:

– Мурзик! Мурзик!! Кис-кис-кис… Вот чертенок, куда ж ты запропастился?

Она поднялась еще на один этаж:

– Му-рзик! Кис-кис-кис… Где ты, паршивец?!

Мурзик сидел возле квартиры Чугуновых, принюхиваясь к запаху, тянувшемуся из-под двери.

– Ах, вот ты где! – Комендантша наклонилась, чтобы поднять котенка, но в этот момент услышала чьито приглушенные голоса.

Тетя Катя приложила ухо к замочной скважине – голоса стали отчетливей. Наконец, она решилась и нажала звонок. А когда ответа не последовало, постучала по деревянному косяку и громко спросила:

– Вера! Это ты?

Опять никто не ответил. Она еще раз постучала и прислушалась. За дверью стояла гробовая тишина.

– Померещилось, что ли? – спросила она, обращаясь к котенку, но тот только зажмурился и начал царапать дверную обивку. Тогда Тетя Катя сняла с пояса связку ключей и, найдя нужный, отперла замок. Дверь скрипнула и отворилась. В прихожей никого не было.

– Вер, ты дома? – на всякий случай спросила она.

Ответа не последовало. Комендантша прошла на кухню. На плите стояла кастрюлька, а под ней горел огонь. Взяв тряпку, чтобы не обжечься, тетя Катя сняла крышку. На дне кипятились иглы от шприца. Она не сразу почувствовала за своей спиной движение, а когда обернулась, затараторила:

– А вы… Вы кто? Как сюда попали?

Но ответа тетя Катя так и не получила. Владимир Казарин слегка ударил ее в шею в сонную артерию, и комендантша, закатив глаза, грузно осела на пол.

– Да не волнуйся ты, через двадцать минут она придет в себя, – произнес Владимир Константинович, увидев испуганные глаза Анны и пощупав пульс комендантши.

Затем он вынул из кастрюли иглу, надел на шприц и протянул его любимой.

– Коли прямо под лопатку.

Анна дрожащей рукой сделала укол и тревожно посмотрела на Казарина.

– Тебе надо к врачу.

Владимир Константинович надел рубашку и устало ответил:

– Негоже офицеру, да еще бывшему медику, из-за всякой ерунды бегать по больницам. – Он накинул плащ и шагнул к двери. – Надо уходить, Аннушка…

 

Все тем же черным ходом они спустились вниз и неспешным шагом под ручку направились в сторону

«Ударника». Со стороны Владимир и Анна напоминали обычную парочку, вышедшую на прогулку. Некоторое время она молчала, но наконец не выдержала и робко спросила:

– Володь, а она точно не умрет?

– Комендантша? Не переживай. Через час будет скакать как коза, – успокоил ее Владимир Константинович. – Разве я похож на убийцу симпатичных пожилых дам?

Анна ничего не ответила, только улыбнулась и крепче прижалась к его руке. Так они и дошли до самого «Ударника». Было еще светло.

– Черт, как же не вовремя ее принесло, – вздохнул Казарин. – Еще часа два где-то придется слоняться…

Договорить он не успел – на мостике через Отводной канал показался патруль. Долго не раздумывая, Анна подтолкнула Казарина к кассам кинотеатра, и они скрылись за стеклянной дверью. Подойдя к окошечку, она сунула деньги и попросила:

– Два билета, – и тут же добавила: – На последний ряд.

Кассирша усмехнулась:

– Именно на последний?

Анна покраснела и вновь улыбнулась. Кассирша протянула два билета и, проводив их взглядом, вздохнула:

– Счастливая…

Когда они пробрались в зал и заняли свои места, на экране уже начался фильм «Жди меня».

Глава 27

От Климовой Алексей сразу направился домой. Он шел по улице и тщательно обдумывал все, что узнал в это утро. Неожиданно в самом начале улицы Герцена он увидел сатуратор.

Вот уже три года, как в Москве не торговали «шипучкой», поэтому один только вид давно забытого прибора, которым газировали воду, обрадовал Казарина как мальчишку. Сам себе удивляясь, Алексей подошел и как зачарованный уставился на сатуратор. Постеленная на тележке клеенка, две стеклянные колбы для сиропа, круглая мойка с дырочками и ручкой сбоку, баллон с газом – все было до боли знакомо и так непривычно в военной Москве. Рядом топтались несколько чумазых мальчишек.

Чернявый продавец лукаво подмигнул Алексею, поставил на мойку стакан донышком вверх, повернул ручку, обдав стеклянное нутро стакана фонтанчиком воды, и весело спросил:

– Ну что, служивый, на двадцать или на сорок?

На прилавке лежало два черпака. Один был поменьше – на двадцать граммов, другой – побольше – на сорок.

– Давайте на всех, – непонятно чему улыбнувшись, ответил Алексей.

– Ура! – закричали ребята и, толкая друг друга, кинулись к продавцу.

А тот лихо зачерпнул большим половником сироп, сцедил его в помытый стакан и залил сверху шипящей газированной водой. Казарин осторожно взял вспотевший стакан и с удовольствием начал пить.

 

Зайдя в квартиру и поцеловав жену, он не раздеваясь сел за письменный стол и стал внимательно изучать томик Карамзина. Прощупав обложку и корешок, но ничего не обнаружив, Алексей начал листать страницу за страницей, стараясь хоть таким образом найти ответ на вопрос, почему этой книгой интересуется одновременно столько людей и куда делась англичанка. Потратив на это час, он уже был готов сдаться, но тут его внимание привлекла одна странная деталь. У книги отсутствовала последняя страница. Сначала Алексей этого не замечал: его терпение заканчивалось на оглавлении. Но потом увидел тоненькую полоску с остатками какого-то тисненого рисунка. Было совершенно очевидно, что когда-то в книге имелась еще одна страница, которую кто-то аккуратно отрезал лезвием или тонким скальпелем.

– Как прошел день? – раздалось над самым Лешкиным ухом.

Таня села напротив и оперлась подбородком на руки.

– М-м-м… – промычал в ответ Алексей и принялся что-то искать на столе. Затем он посмотрел на жену, как будто видел ее первый раз, и неожиданно спросил: – Где у нас карандаши?

Таня тяжело вздохнула, вынула из чернильного набора, стоявшего у Алексея под самым носом, простой карандаш и протянула его мужу. Ни слова не говоря, Казарин выудил из ящика старое лезвие, накрошил грифель и аккуратно раскидал порошок по внутренней стороне обложки.

Тане надоело следить за Лешкиными художествами.

– Ужинать будешь?

– Угу… – пробормотал Казарин, рассматривая черные разводы, оставленные грифелем на белой бумаге.

– Я соскучилась, – недовольно заметила Татьяна.

Алексей слушал жену вполуха. Чем больше он сыпал порошок, тем отчетливее вырисовывались контуры, оставленные оттиском с вырванной страницы.

– Вот это да! – наконец воскликнул он.

И было от чего удивляться: контуры обрели законченный вид некой карты.

– Что ты сказала? – придя в себя, переспросил жену Алексей.

– Ничего! – обиженно буркнула та и встала из-за стола.

До Алексея дошло, что он своим невниманием обидел жену.

– Танюх, не обижайся! Тут эта чертова работа – голова кругом… – попытался он сгладить ситуацию.

Таня мрачно кивнула:

– Ну да, я понимаю…

Лешка достал чистый лист, аккуратно перерисовал один к одному полученный чертеж и, сложив его вчетверо, положил в карман гимнастерки. Затем он подошел к жене и обнял ее за плечи.

– Да ладно тебе…

Но Таня вырвалась из его объятий.

– Тебе ладно, а мне – не ладно. Опять началось. Жду тебя, а ты приходишь и только «угу» да «угу»!

– Тань, – снова попытался обнять жену Алексей.

– Что Тань? Ты даже не вспомнил, какой сегодня день.

– А какой? – недоуменно переспросил он и посмотрел на отрывной календарь. – Четверг.

Танька грустно рассмеялась:

– Четверг! Что было год назад в этот день?

Алексей ударил себя по лбу:

– Ой, мама… Тьфу, дурак! Забыл…

Он подхватил жену на руки и закружил по комнате.

– Ресторан… Цветы… Шампанское… Мендельсон…

– То-то! Мог бы хоть цветок подарить.

Алексей опустил жену и восторженно закричал с грузинским акцентом:

– Зачэм цвэток? Букэт и в рэсторан… Ты хочешь пойти в ресторан?

Татьяна не выдержала и расхохоталась.

– Спрашиваешь!

– Значит, решено?

Прикрыв глаза от удовольствия, Татьяна кивнула. И тут в прихожей зазвонил телефон. Алексей поднял указательный палец.

– Продолжим через минуту.

В телефонной трубке зазвучал Верин голос:

– Казарин, это ты? Привет. Это я, Вера… – Чугунова на другом конце провода говорила сбивчиво и отрывисто: – Леша, ты мне очень нужен.

– Вера, – укоризненно пробормотал Алексей и покосился в сторону гостиной, в которой ждала его Таня.

В Вериной квартире наряд милиции уже допрашивал пришедшую в себя комендантшу, поэтому Верка зажала трубку рукой и зашептала:

– Леша, умоляю, не разъединяйся! Тут такое случилось…

– Не морочь мне голову, – нетерпеливо оборвал ее Алексей.

– Казарин, да выслушай же меня наконец! Дело касается твоего отца. Срочно приезжай.

Отец?! При чем здесь отец?! Бред какой-то… Лешка хотел расспросить Веру поподробнее, но та уже бросила трубку. Медленно отойдя от аппарата, Алексей вернулся в гостиную и сел на стул. Таня, уже примерявшая платье у зеркала, обернулась, тревожно посмотрела на мужа и осторожно спросила:

– Что-то случилось? Мы никуда не идем?

Алексей почесал затылок и как ни в чем не бывало ответил:

– Ресторан остается в силе. Я только отъеду на часок.

 

Вера открыла Лешке дверь и тут же потащила его на кухню. Один из оперативников, завидев молодого капитана, направился за ними. Однако Казарин очень быстро пресек все поползновения милиционера взять инициативу на себя.

– Капитан Казарин, помощник коменданта Кремля, – небрежно бросил Алексей и, нахмурив брови, перешел в наступление: – Что тут произошло?

Пожилой майор отложил планшет, в котором находился протокол допроса, и, сощурив близорукие глаза, с нескрываемым неудовольствием спросил:

– А тебе, капитан, какое, собственно, дело?

Алексей внимательно посмотрел на него, незаметно взглядом успокоил Веру и вдруг очень жестко произнес:

– А дело мое самое прямое. Все, что происходит в непосредственной близости от объекта номер один, подпадает под особый контроль комендатуры Кремля, и все следственные мероприятия желательно согласовывать с нею.

Майор сжал зубы и отвернулся к оперативникам.

– Курбанов, доложите товарищу обстановку, – с явной досадой в голосе приказал он одному из помощников и снова углубился в составление протокола.

– Проникновение в жилище и нападение на коменданта. В данный момент идет допрос свидетеля. Она же – жертва нападения, – доложил оперативник и, обратившись к комендантше, продолжил допрос: – Так вы запомнили приметы нападавшего?

Тетя Катя все это время удивленно смотрела на Казарина.

– Так ведь… – пробормотала она и, неожиданно наклонившись к следователю, тихо спросила: – А это кто?

– Это? – сконфуженно кашлянул в кулак следователь. – Это – наш товарищ!

– Да? – разочарованно ответила тетя Катя. – А так очень похож…

Из этого короткого диалога Алексей сразу понял, кого имела в виду комендантша. Подтверждались Лешкины самые худшие опасения, поэтому он взял Веру за руку, увел ее на кухню и плотно закрыл за собой дверь.

– Вера, что тут происходит?

– Что происходит? – зашептала возбужденная Чугунова. – А я и сама не понимаю, что происходит. Позавчера я вышла из театра и наткнулась на твоего отца.

Пока она излагала в лицах всю историю, Алексей не проронил ни слова. Все это время он то расстегивал, то застегивал ремешок наручных часов, дабы скрыть внутреннее волнение. Но чем дальше рассказывала Вера, тем сильнее колотилось его сердце.

– Ну а потом я отвезла их сюда и ушла, – закончила свой рассказ Чугунова. – Казарин, ты живой?

 

Она взяла его за плечо. Алексей стряхнул с себя оцепенение и, подняв, наконец, глаза на Веру, переспросил:

– Как, ты говоришь, она сказала?

– Well, – повторила Вера слово, произнесенное англичанкой в ту ночь. – Ну это по-английски значит «хорошо».

– А одета? – не унимался Казарин. – Опиши, как она была одета?

Вера грустно усмехнулась:

– Я позавидовала…

Наконец застежка на Лешкиных часах не выдержала и сломалась. Казарин швырнул их на стол, вскочил и заходил по кухне:

– Черт! Я ее по всей Москве ищу.

Он на секунду остановился и добавил:

– Да нет, не может быть!

Вере было абсолютно все равно, кого всю ночь искал Казарин по Москве. Ее интересовала собственная судьба.

– Лешка, сейчас приедет Петр Саввич. А я не знаю, что ему говорить.

И как раз в это время раздался звонок, после чего в квартиру ворвался генерал Шапилин с охраной.

– Ну вот, – испуганно прошептала Вера. – Дождались.

Генеральская форма привела в шок оперативников, и они все, включая майора, вытянулись по стойке «смирно».

– Продолжайте, – махнул рукой Петр Саввич.

Увидев за стеклом кухонной двери Веру, он направился к ней.

– Что тут произошло? – тревожно произнес Шапилин и попытался обнять Веру. Но тут он заметил Казарина, стоящего в углу.

– А, и ты здесь…

Петр Саввич покраснел как рак и спрятал руки за спину.

– Ну хорошо. Докладывай.

Алексей находился в трудном положении. Любой ответ мог поставить под удар отца, и рисковать он не мог. Но и молчать было нельзя. Поэтому Лешка набрал воздуха и заявил:

– Петр Саввич, я, кажется, знаю, как найти англичанку! Все дело в Карамзине.

Шапилин посмотрел на зятя колючим взглядом.

– Ага, я так и доложу наверх. Во всем, дескать, Пушкин виноват.

Алексей усмехнулся и попробовал объясниться:

– Да не Пушкин, а Карамзин.

Однако Петр Саввич ничего не слушал.

– Не морочь мне голову. Я сюда не за этим приехал. Что тут вообще происходит?! Черт бы вас всех побрал!!!

Казарин посмотрел на Веру, которая стояла ни жива ни мертва, и спокойно ответил:

– А кто его знает? Милиция во всем разберется. Петр Саввич, тут вот какое дело.

Казарин передал Шапилину весь свой разговор с Климовой, а заодно рассказал об открытии, сделанном час назад. В подтверждение своих слов Алексей достал из кармана рисунок и протянул тестю. Петр Саввич начал внимательно изучать перерисованную карту, бормоча что-то себе под нос. Потом вопросительно поднял глаза. Алексей, почувствовав, что лед потихоньку начал таять, решил поднажать на начальника:

– Я считаю, надо допросить мужа этой англичанки. Он должен что-то знать. Не зря этот гад из «Метрополя» сбежал в посольство.

Шапилин высморкался в платок и презрительно фыркнул.

– Какой ты умный! Представь себе, что пока ты бегал за этой книжкой, мы уже пробовали установить с ним связь. Но этот господин отказывается от любых контактов.

Казарин пропустил иронию тестя мимо ушей и задумчиво заметил:

– Может, он считает, что это мы украли его жену?

– Черт его знает, что этот индюк считает, – раздраженно махнул рукой Петр Саввич. – Я б на его месте землю рыл ради жены, а он забаррикадировался в посольстве и носа своего английского из него не кажет. Сволочь – одно слово…

– Ну, так значит надо с ним поговорить на его же территории, – перебил тестя Казарин.

Шапилин в недоумении посмотрел на Алексея.

– Вы поймите его психологию: он не верит официальному следствию. Если же зайти неофициально – наверняка будет другой эффект, – пояснил свою мысль Казарин. – Петр Саввич, если вы мне поможете попасть в посольство, поверьте, я уж найду чем заинтересовать Уилсби.

Петр Саввич задумался:

– Ладно, твоя взяла. Жди меня здесь!

Шапилин вышел из комнаты и начал куда-то названивать. Вера, молчавшая все это время, бросилась к Лешке:

– Казарин, забери меня отсюда. Я точно проболтаюсь, если меня начнут допрашивать.

Алексей не успел ей ответить, потому что в кухню вернулся Шапилин:

– Тебе повезло. Сегодня прием в английском посольстве. Костюм и галстук у тебя есть?

– Найдется.

– А по-английски ты как, шпрехаешь?

– Англичане спикают, – поправил тестя Казарин.

– Да и хрен с ними. Ну так как?

Алексей покосился на Веру.

– А пусть мне Вера компанию составит. Она как-никак в школе все английские конкурсы выигрывала.

Шапилину эта идея понравилась.

– А что? Валяйте!

 

Лешка влетел в квартиру и еще с порога крикнул:

– Танька, где мой костюм?

Таня вошла в комнату и с назиданием произнесла:

– Казарин, запомни простую последовательность: чайник – на кухне, кровать – в спальне, костюм, естественно, в шкафу, а я – готова.

Алексей поднял глаза и обомлел: он не сразу узнал свою жену. Перед ним стояла женщина ослепительной красоты. Вечернее платье дополняли изящно уложенные умелым парикмахером волосы и скромные, но очень красивые бусы из жемчуга.

– Ну как? – спросила довольная произведенным эффектом Таня.

Алексей восхищенно покачал головой и обнял жену.

– Обалдеть! – пробормотал он, но тут же погрустнел и отвел глаза в сторону.

– Что-то не так? – почуяв неладное, переспросила она.

– Понимаешь, Петр Саввич приказал… – замялся Алексей, – это очень нужно отцу… Надо идти на прием… В общем, я мигом, туда и обратно, Вера мне поможет.

– Кто? – неестественно спокойно спросила Таня.

– Вера… – пробормотал Казарин.

– Значит, отцу, говоришь? Ну-ну…

Алексей не успел ничего сказать в свое оправдание, так как его жена стремительно вышла из комнаты и с грохотом захлопнула дверь в спальню. Потом в замке повернулся ключ.

– Танюш, не дури! – попытался образумить жену Казарин.

– Костюм в шкафу, и оставь меня в покое.

Лешка еще немного потоптался возле двери, потом махнул рукой и пошел надевать костюм.

– Ладно, проедем.

Глава 28

Варфоломеев сидел в углу, не первый час наблюдая за тем, как работали его люди. Вдоль всех четырех стен часовни как попало лежали плиты, сдвинутые со своих мест.

Штык расковырял землю вокруг очередной напольной плиты, и Афанасий подсунул под нее саперную лопатку.

– Платон, подсоби, – буркнул он подельнику.

Платон просунул пальцы в щель, и они отбросили плиту в сторону. Под ней в небольшой бетонной нише лежала жестяная коробка. Увидев ее, Варфоломеев бросился к яме. Растолкав помощников, он вынул коробку из тайника, содрал крышку и извлек на свет сверток, перевязанный крест-накрест бечевкой. Разрезав ее ножом, Герман обнаружил красный сафьяновый переплет, на котором красовался мальчик с гусем в обрамлении непонятных символов.

– Вот она, – прошептал он.

 

В английском посольстве шел прием. Алексей Казарин и Вера стояли в сторонке, старательно изображая из себя светскую пару. Алексей раньше и не догадывался, что обычный раут может превратиться в сущую пытку. Костюм жал со всех сторон, галстук душил, а ноги, отвыкшие от нормальной обуви, ныли от усталости. Казарин чувствовал себя не в своей тарелке. Он попытался расслабить узел галстука, но тут же получил легкий удар в бок.

– Веди себя прилично, – чуть слышно прошипела Вера.

– Да не могу, – сквозь зубы процедил Алексей. – Я в этом костюме, как ты в гимнастерке.

Мимо них прошел английский чиновник и улыбнулся Вере. Та улыбнулась в ответ и снова зашептала:

– Вот только выберемся отсюда, попрошу Таньку заняться твоими манерами. Будь уверен.

Но в этот момент, слава богу, на горизонте показался сэр Джеральд. Он вошел через двери, ведущие внутрь посольства, и присоединился к группе шикарно одетых англичан.

– Вот он! – Алексей сразу узнал британца. – За мной.

Волоча за собой Веру, Казарин протиснулся сквозь приглашенных, столпившихся вдоль стола с угощением. Подойдя вплотную к Уилсби, Лешка сконцентрировался и с ходу «блеснул» своим британским произношением:

– Ду ю спик инглиш, мистер Уилсби? – Но на этом его скромные познания были почти исчерпаны. Он дернул за рукав Веру: – Давай, переводи.

– Чего переводить-то? – не поняла та. – На русский?

Англичанин с удивлением оглядел странную парочку.

– Скажи ему, что у меня есть информация о его жене, – начал нервничать Казарин. – Но нам надо для разговора куда-нибудь незаметно срулить…

Вера молчала.

– Ну, чего ты?

– Я не знаю, как по-английски «срулить».

Но англичанин опередил Веру, неожиданно заговорив по-русски:

– Не утруждайтесь, я понимаю русский язык. Но имейте в виду: если это провокация – у вас ничего не выйдет. Следуйте за мной.

Вера и Алексей незаметно прошли за англичанином в оконную нишу за массивной колонной.

– Я слушаю вас, – сухо произнес Уилсби, когда они оказались в безопасности.

Алексей достал из кармана рисунок, который он сделал с оттиска на книге, и быстро изложил все, что успел выяснить за эти дни, опустив, естественно, подробности про отца. Выслушав все с нескрываемым подозрением, сэр Джеральд холодно спросил:

– Почему я должен доверять вам – человеку, которого первый раз вижу? Человеку, который мог украсть и пытать мою жену.

Алексей перебил англичанина:

– Ну, во-первых, я не простой человек, а… Впрочем, это не важно. А во-вторых, если бы ваша супруга сидела у нас в тюрьме, я бы к вам за разъяснениями не приходил.

Уилсби презрительно хмыкнул:

– Вы не знаете мою жену.

– Это точно, – вздохнул скептически Алексей. – Но и вы не знаете наших ребят.

Джеральд молчал, и Казарин стал заводиться:

– Послушайте, Уилсби, если вы не объясните мне, что такого ценного в этой чертовой книге, что обозначает эта карта и где этот монастырь – я не смогу помочь вам. И собственному отцу.

Уилсби удивленно вскинул брови:

– Отцу?! Вашему?!

Алексей прикусил язык, но было уже поздно. Однако именно эта оговорка в конце концов решила дело. Англичанин заговорил совсем по-другому, правда, попрежнему пытаясь хоть что-нибудь выторговать.

– Пока вы не предоставите гарантии того, что Анна жива, я не скажу ни слова, – не очень уверенно произнес он.

Терпение Казарина лопнуло:

– Да где ж я их возьму? C потолка?

Вера тоже не выдержала:

– Ну и черт с ним! Простите, но вы – типичный… типичный сэр Пиквик. Такой же упрямый и глупый. Пошли, Алексей!

Казарин вздохнул и поплелся за ней в зал.

– Погодите, – услышали они за своей спиной.

Обернувшись, Алексей увидел совершенно растерянного Уилсби.

– Мне будет достаточно вашего слова, что моя жена не убита вашими людьми.

Вид у Уилсби был такой жалкий, что Алексей вдруг приложил руку к своему сердцу и, вспомнив всю английскую литературу, которую ему удалось прочесть, запальчиво произнес:

– Слово джентльмена!

Англичанин грустно улыбнулся и посмотрел на Веру.

– Вижу, что ваш спутник тоже читал Диккенса. – И, снова став серьезным, добавил: – Дайте мне рисунок…

Когда он уже заканчивал свои объяснения, из-за колонны неожиданно появилась Таня.

– Чует мое сердце, ты опять во что-то ввязался, – произнесла она, взяв Алексея под руку и обворожительно улыбнувшись англичанину. А затем, посмотрев на Веру: – Спасибо, Вер, ты можешь идти домой.

Англичанин с нескрываемым интересом наблюдал за этой сценой. Смущенный Казарин развел руками и неожиданно выпалил:

– Ши из май вайф…

Глава 29

Было примерно девять часов вечера, над Донским кладбищем взошла луна. Фомка сорвала замок на церковных дверях, и две тени проникли в собор. Чиркнула спичка, дрожащий свет свечи озарил лица двух могильщиков.

– Чисто, – прошептал долговязый и, выглянув на улицу, свистнул в темноту. В ту же минуту из-за угла церкви появились Владимир Константинович и Анна. Они проскользнули внутрь, дверь за ними захлопнулась.

Могильщики запалили керосиновую лампу, ее тусклый свет позволил Анне подойти к алтарю. Прошла минута, за ней другая… Анна по-прежнему внимательно вглядывалась в лики святых на центральном иконостасе.

– Надо пошевеливаться, – заныл один из могильщиков, обращаясь к Казарину. – Не ровен час, сторожа до ветру подымутся. Тогда без мокрухи не обойтись.

Но Владимир Константинович промолчал. Он следил за действиями Анны, которая, о чем-то думая, ходила от иконы к иконе. Могильщики переглянулись, и тот, что был поздоровее, тронул Казарина за рукав.

– Мужик, а мужик? Набавить придется.

– Будет тебе… и белка, будет и свисток, – пробормотал Владимир Константинович.

Он хотел еще что-то сказать, но в этот момент Анна радостно вскрикнула:

– Нашла! Вот она…

Казарин посмотрел на указанную Анной икону.

– Ты уверена? – тихо переспросил он.

– Она! – кивнула Анна. – Конечно, она. Дед всегда подводил меня именно к ней.

Глаза ее блестели. Казарин махнул могильщикам.

– Давайте, только аккуратно.

Гробокопатели, перекрестившись, теми же фомками, которыми вскрывали дверь, стали выковыривать икону вместе с окладом из иконостаса. Послышался треск.

– Осторожнее, варвары! – прикрикнул на них Казарин.

Наконец икона была извлечена. Анна взяла ее дрожащими руками и поднесла к лампе, перевернула и обнаружила то, что искала: на обратной стороне была прибита небольшая фанерная дощечка. Анна попыталась подковырнуть ее пальцем, но только посадила занозу. Казарин одной рукой взял икону, а другой вынул из волос любимой шпильку.

– С возвратом, – улыбнулся он и поддел дощечку.

Анна тут же поднесла ее к лампе и начала внимательно изучать обратную сторону, сплошь исписанную какими-то буквами, которые были расположены двумя колонками: слева – этрусские буквы, справа – кириллица.

– Вот он, – благоговейно прошептала Анна.

Казарин понимающе кивнул и протянул икону могильщикам.

– Поставьте на прежнее место.

Но гробокопатель взял лик и сунул его под телогрейку. Владимир нахмурился.

– Я, кажется, ясно сказал: верни икону на место, – строго повторил он свою просьбу.

Могильщик сплюнул на пол.

– Мужик, не гони. Ты бабой своей командуй, а мы и без тебя разберемся.

Казарин схватил его за телогрейку и вырвал икону. Но в этот момент раздался крик, Владимир обернулся и увидел Анну в руках второго грабителя. Он держал нож у ее горла. Казарин замешкался, и этих потерянных секунд было достаточно, чтобы первый грабитель выхватил заточку.

– Ну вот и все, дядя, – недобро заулыбался он.

Ни один мускул не дрогнул на лице Казарина. Он погладил рукой тяжелый золотой оклад иконы, оценил расстояние между собой и противниками, а затем спокойно спросил:

– Что ж, и не побоитесь в храме кровь проливать?

– Не-а, – ухмыльнулся тот, что держал нож.

– Ну, тогда начнем, – подытожил разговор Казарин и в ту же секунду в сторону могильщика, державшего Анну, рассекая воздух, полетел камень-неваляшка, который Владимир захватил с собой перед уходом из дома. Анна не успела охнуть, как предмет попал в лоб грабителя, и тот рухнул на пол, увлекая ее за собой. Второй бандит бросился на Казарина с заточкой, но Владимир успел загородиться иконой и отточенный штырь застрял в ней.

– Грех-то какой! – успел пошутить Казарин. – Этого я тебе не прощу.

С этими словами он нанес короткий молниеносный удар в переносицу нападавшего. Удар был такой мощный, что могильщик отлетел в угол и потерял сознание.

Анна уже успела подняться и теперь стояла ни жива ни мертва. А Владимир бережно поставил икону на место и поднял с пола свой камень-неваляшку.

– Что это? – спросила Анна.

– Так, сувенир из прошлого, – уклончиво ответил Казарин, взял ее за руку и добавил: – Пошли отсюда.

Проходя мимо аналоя, Казарин наклонился и поднял с пола сбитую в драке свечу. Поставив ее на место, Владимир перекрестился и поспешил к выходу.

 

– Надо торопиться, пока электрички ходят.

 

По дороге из английского посольства Лешка успел в общих чертах все рассказать жене. Как оказалось, на свою голову: когда они вбежали в свою кремлевскую квартиру и Казарин начал лихорадочно переодеваться, то же самое стала делать Татьяна.

– Ты куда это? – спросил Лешка, застегивая ремень.

– Не задавай дурацких вопросов, я тебя одного не пущу.

– Э-э, нет, так дело не пойдет.

Лешка взял жену за плечи и усадил на стул. Она посмотрела на него снизу вверх.

– Один пойдешь?

Казарин хмыкнул:

– Ну, без тебя – это точно.

– С Веркой? – В глазах Татьяны сверкнул недобрый огонек.

– Что ты несешь? – Лешка даже всплеснул руками.

Танька упрямо мотнула головой.

– Я тебя одного не пущу. Рассказывать об отце, кроме меня, ты никому не будешь. Значит, пойдешь один. Я с тобой. Какая-никакая, а все же помощь.

– Угу, могучая.

– Лешка, хочу тебе напомнить, что Владимир Константинович мне не менее дорог, чем тебе. И еще вспомни Мартынова.

Лешка тяжело вздохнул.

– Убьет меня Петр Саввич. Ладно, пошли, какая-никакая помощь.

Произнося последние слова, он натянуто улыбнулся.

 

Электричка остановилась у перрона подмосковной станции. Анна и Владимир Константинович вышли из вагона, перешли железнодорожные пути и углубились в лес. Через несколько километров дорожка привела их к древнему монастырю, который, казалось, парил над землей в дымке вечернего тумана.

– Как красиво! – прошептала Анна.

– Не устала? – спросил Владимир.

– Отдохну, когда все закончится.

Казарин подошел к воротам, тускло освещенным единственным фонарем, и дернул за огромное железное кольцо. Ворота оказались заперты.

– Эй, кто-нибудь! – крикнул он и несколько раз постучал кулаком по калитке, врезанной в одну из створок.

Никто не ответил. Лишь в небо взлетели несколько ворон, сидящих на стене.

 

Шум привлек внимание Варфоломеева, стоящего посередине собора с книгой в руках.

– Пойди проверь, – приказал он Афанасию.

Тот кивнул, вскинул автомат и направился к выходу.

– Куда ты, дурень? – остановил его Герман Степанович. – Накинь!

Он бросил Афанасию скомканную рясу и добавил:

– Оставь автомат и смотри там, без глупостей.

 

Казарину надоело трясти калитку.

– Не нравится мне все это, – пробормотал он, потирая уставшую руку.

Анна нахмурилась.

– Надо стучать еще.

– Бесполезно, – вздохнул Владимир Константинович и, оглядев высокий забор, предложил: – Давай поищем другой вход.

Анна пожала плечами и покорно пошла за ним в обход монастыря. Вскоре их поиски увенчались успехом. Дорожка вдоль стены привела к потайной калитке, сквозь щели которой проглядывал сад. Но она, как и главные ворота, оказалась запертой. Владимир вновь постучал, и на этот раз по ту сторону стены послышались чьи-то шаги. Скрипнули старые петли, и в проеме показалась голова.

– Что нужно, сыны божьи? – хмуро спросил монах.

Казарин с любопытством оглядел странного служителя культа и вежливо спросил:

– Не могли бы мы пообщаться с настоятелем?

Монах почесал небритый подбородок и неуверенно произнес:

– Занят батюшка, приходите завтра.

Затем он попытался захлопнуть калитку перед носом непрошеных гостей, но Казарин ловко подставил ногу.

– Нам он нужен сейчас.

Монах налег на дверь и, теряя терпение, зарычал:

– А я говорю тебе, он занят!

И в этот момент из глубины сада послышалось:

– Афанасий, пропусти…

Афанасий, не отпуская калитки, резко обернулся. В глубине темной аллеи, ведущей к двухэтажному кирпичному зданию, стоял пожилой, судя по голосу, священнослужитель.

– Зачем? – недовольно переспросил Афанасий.

Но тот оборвал его строгим окриком:

– Не задавай лишних вопросов!

– Есть, – неожиданно по-военному ответил Афанасий и нехотя отошел в сторону.

Анна и Владимир переглянулись, прошли сквозь калитку и направились к настоятелю. Однако тот развернулся и степенным шагом начал удаляться в сторону трапезной.

– Странный какой-то, – прошептала Анна.

– Станешь тут странным, – промолвил на ходу Казарин. – Они и так с революции всех боятся, а тут война, мародеры…

Так и не увидев лица настоятеля, они вошли в здание трапезной, поднялись по крутой лестнице на второй этаж и оказались в большом мрачном зале. Помещение освещалось лишь одинокой свечой, тускло мерцающей на длинном деревянном столе.

– Садитесь здесь.

Странный священник указал гостям на один край стола, а сам направился к другому. Сел, положил руки перед собой и важно произнес:

– Можете говорить.

Казарина раздражало, что до сих пор он так и не смог толком рассмотреть лицо священника, тем не менее он с почтением начал:

– Эта женщина ищет очень древнюю книгу, которая является реликвией ее старинного рода.

– Шпееров или Татищевых? – вдруг произнес настоятель.

От неожиданности Казарин вскочил.

– А вы откуда знаете?!

– Негоже родственников забывать, не правда ли, Аннушка?

При этих словах Варфоломеев встал и медленно пошел в сторону гостей. Когда его лицо попало в отблеск свечи, Владимир Константинович вначале подался вперед, потом резко отпрянул назад:

– Герман?! Ты?!

Он хотел еще что-то сказать, но сзади раздался резкий окрик:

– Стоять!

Казарин быстро обернулся. За его спиной расположились два монаха с автоматами наперевес, готовые в любой момент нажать на спусковые крючки.

Варфоломеев остановился напротив и с насмешкой произнес:

– Все такой же. Ладно, у меня нет времени. – Он повернулся к Анне: – Где ты, дорогая кузина, пропадала двадцать с лишним лет, меня не интересует, хотя во время беготни за тобой по всей Москве я кое о чем догадался. Как ты выжила в двадцатом, расскажешь как-нибудь потом. Если свидимся… и сейчас вы будете правильно себя вести… Володя, не дергайся, а то Афанасий вынужден будет сделать из твоей чудесно воскресшей жены красивый и навевающий печаль труп.

При этих словах Казарин увидел, как к Анне сзади подошел Афанасий и ткнул автоматом ей в спину.

– Все, что в карманах, – на стол.

Владимир Константинович медленно достал удостоверение и потертое портмоне. Анна положила на стол свою сумочку.

– Все?

– Все.

Варфоломеев подошел, вывернул содержимое сумки, порылся в нем и, не найдя ничего интересного, смахнул на пол. Затем взял казаринское удостоверение и сунул в карман.

– Пригодится. Итак, Аннушка, кузина моя дорогая, мне нужен код.

– Герман, а ты стал нервным. В отличие от тебя я очень рада вновь свидеться. Несмотря ни на что. – Анна на удивление спокойно восприняла неожиданную встречу. Она как будто даже была к ней готова. – Я тебя еще там на нашей старой квартире приметила. Да глазам не поверила. Неужто, подумала, жив братец?

Варфоломеев развел радушно руками:

– Признаться, я тоже думал, что больше тебя не увижу. Двадцать с лишним лет – не шутка. Что ж, поздравим друг друга с воскрешением.

Анна ничего не ответила, продолжая спокойно разглядывать кузена. Герман Степанович перестал улыбаться.

– Еще раз повторяю, у меня нет времени. Код.

– Я не знаю, о чем ты говоришь, – не отводя взгляда, произнесла Анна.

– Не знаешь?

Варфоломеев наклонился к Казарину и саркастически заметил:

– Она не зна-ет! Хорошо, я тебе помогу.

С этими словами он положил перед Анной смятый листок с изображением книги этрусков, который все это время носил с собой.

– Помнишь, как, заинтересовавшись этим странным томом в вашей библиотеке, я спросил у деда, зачем нужна книга, которую прочесть нельзя. Помнишь, что он ответил?

Анна молчала.

– А я помню. «Любую книгу можно прочесть с помощью другой книги и Бога». И сколько мы его ни пытали, он только улыбался и говорил: «Придет время – история и Бог подскажут». Кто мог знать, что эта «история» в двух карамзинских томах окажется.

Выслушав его, Казарин зло рассмеялся:

– Чего ж тебе от нас надо? Карамзина? Так мы тебе его по почте вышлем. Ты только адресок дай.

Владимир не успел договорить. Варфоломеев побелел от злости и выхватил из кармана пистолет.

– Володя, я ведь не такой гуманист, как ты, – щелкая затвором, промолвил Варфоломеев. – Если вы мне не отдадите код к этрусскому алфавиту, Афанасий вас по очереди на ломти резать начнет. И кто-нибудь да признается.

Спокойная до сих пор Анна не выдержала и в ярости закричала:

– С чего ты взял, что у нас есть код к этой книге?

Варфоломеев приложил палец к голове и с легкой иронией начал размышлять:

– Во-первых – интуиция! Во-вторых, вы зачем-то здесь появились, в-третьих – не мог наш дедушка отправиться к праотцам, не передав секрета книги комуто из нас. Мне он ничего не передал. Стало быть, остаешься ты. Логика – неумолимая вещь!

– Логик хренов, – пробормотал Казарин себе под нос, но Варфоломеев услышал и, похоже, наконец понял, что ничего не добьется. Помолчав несколько секунд, он вздохнул и приказал:

– Афанасий, придержи даму, а ты, Петр, займись ее мужем. Я по глазам вижу, он что-то задумал. И пожестче, Петр, пожестче. Надеюсь, когда я вернусь, у вас все наладится и все будут живы-здоровы, хотя бы частично. А потом мы по-родственному расстанемся, довольные друг другом.

Варфоломеев зачем-то двинул ногой скамейку и вышел из зала. Оказавшись на улице, он устало присел на траву и задумался. Времени на то, чтобы довести дело до конца, оставалось все меньше и меньше. Смертельное лекарство, которое дремало в его крови, со дня на день должно было проснуться. При воспоминании об этом холодная испарина выступила на его лице, и Варфоломеев полез в карман. Вместе с платком он достал казаринское удостоверение. Герман Степанович повертел его в руках, машинально раскрыл и тут же вскочил: внутри красных «корочек» лежала деревянная табличка с этрусскими буквами.

 

Алексей нашел место, где монастырская стена была не такая высокая, и, ухватившись за выступ, подтянулся на руках. Оглядевшись, он спрыгнул на землю и тут же наткнулся на полураздетый труп монаха, лежащий между стеной и кустарником. От удивления Казарин даже присвистнул. Затем он осторожно подошел к воротам и отодвинул засов. Таня нетерпеливо топталась в ожидании.

– Я думала, ты там заснул, – недовольно сказала она, когда перед ней распахнулась калитка. Таня хотела еще что-то добавить, но Алексей втащил жену на территорию монастыря и зажал ей рот рукой.

– Тихо, – прошептал он ей на ухо. – Спрячься куда-нибудь получше и жди, когда я вернусь.

Татьяна запротестовала, но вдруг замахала рукой, указывая в сторону трапезной. Алексей отпустил жену и обернулся. По аллее шел человек в монашеском одеянии, отбрасывая зловещую тень на монастырскую стену.

– Ну вот, опять таинственные монахи! – с дрожью в голосе воскликнула Татьяна.

И тут священник остановился и на секунду повернулся к ним лицом. Пораженная Таня чуть не потеряла сознание:

– Так это…

Лешка вновь вынужден был зажать жене рот рукой, хотя сам еле сдержал возглас удивления. Перед ними стоял призрак Варфоломеева.

Немного придя в себя, Казарин внимательно посмотрел на Татьяну и тихо прошептал:

– Ты в порядке?

– В порядке, – как-то не очень уверенно ответила она.

– Если я сегодня сам не сойду с ума, это будет большая удача…

Тем временем Герман Степанович скрылся в центральном соборе монастыря.

– Откуда он здесь взялся? – пробормотала Татьяна и, сделав шаг вперед, споткнулась о труп, который несколько минут назад нашел Казарин.

– Что это, пьяный? – не поняла она.

Когда же до нее дошло, что она наступила на мертвое тело, ее ноги подкосились.

– Ну, ну, ну, – Алексей успел поддержать жену и строго добавил: – Смотри внимательно, куда ступаешь.

Когда Таня немного пришла в себя, он потащил ее за руку в сторону центрального собора.

– Иди за мной след в след. Поняла?

Танька молча кивнула, и они двинулись за Варфоломеевым.

 

Приоткрыв тяжелые железные двери, Варфоломеев пересек пустое пространство и оказался у дальнего придела. Крякнув, Герман Степанович запустил руку в нишу возле окна, вытащил на свет книгу и в то же мгновение почувствовал затылком холод металла.

– Здравствуйте, Герман Степанович. Все никак не можете успокоиться?

Алексей держал пистолет в вытянутой руке, внимательно следя за тем, что делает старик.

– Аккуратно кладем на пол штык-нож, пистолет, книгу и под моим чутким руководством садимся на скамеечку справа.

Для начала отбросив подальше оружие, Алексей пододвинул к себе ногой книгу и дал знак Тане. Та быстро наклонилась и взяла ее.

 

– Вот так. Замечательно, – отступив на несколько шагов, подытожил Казарин.

Герман Степанович сел на скамейку и поднял глаза. Переведя взгляд с дула пистолета на Алексея, он расплылся в радостной улыбке.

– Алексей! – Лицо Варфоломеева подобрело еще больше, когда он увидел Таню. – Татьяна! – воскликнул он. – По-прежнему вместе и по-прежнему ищете приключения на свою голову?

Казарин не остался в долгу.

– И на вашу тоже, Герман Степанович, – спокойно произнес он.

Повисла неловкая пауза. С последней их встречи прошло уже несколько лет, но Алексею не хотелось вступать в разговор с человеком, который принес столько горя ему и его семье. Варфоломеев это почувствовал и с горьким сарказмом заметил:

– Что ж ты молчишь и ни о чем не спросишь? Ну спроси же, не стесняйся: «Где ж тебя, старый хрыч, все это время черти носили?»

Алексей усмехнулся.

– Мы об этом после поговорим, потом… а сейчас давайте к делу.

– А какие у нас могут быть дела? – наивным голосом спросил Герман Степанович. – Вы же сюда за книгой приехали, так?

– Ну, так, – согласился Алексей.

– Теперь она у вас, – кивнул Варфоломеев на Таню. – Будем считать, что вы в очередной раз удачно перебежали мне дорогу.

Молчавшая до сих пор Таня не выдержала:

– А вы бы не ходили поперек! – Татьяна с сожалением оглядела Варфоломеева с ног до головы. – Сколько можно, Герман Степанович? Посмотрите на себя, что с вами стало?

Варфоломеев усмехнулся:

– Все такая же заботливая и активная. Одно слово – комсомолка Шапилина.

– Казарина, – поправила его Татьяна.

Варфоломеев удивленно вскинул брови.

– Поженились, значит?

Он заулыбался и от радости даже начал потирать руки. Ни Алексей, ни Татьяна так и не поняли, откуда он вытащил еще один пистолет. Дуло мгновенно было направленно на Татьяну. Лешка сделал непроизвольное движение в сторону Германа, но его остановил резкий окрик:

– Алексей, пожалей Таню!

Казарин остановился.

– Слушай меня внимательно и не делай глупостей, – изменившимся голосом приказал Варфоломеев. – Странно, что твой отец не научил тебя этому трюку. И не вбил в голову, что грамотные люди на такие дела с одним пистолетом не ходят. – Герман Степанович говорил быстро, не давая Лешке опомниться. – Ты можешь стрелять, но не сомневайся, что выстрелов будет два. И два трупа: мой и Татьяны. Не думаю, что тебе это надо. Значит, будем вести себя разумно. Предлагаю ничью. Ты сейчас оставляешь нас двоих, а сам на всех порах летишь в трапезную…

Тут Варфоломеев сделал небольшую паузу и эффектно произнес:

– Там мои люди с минуты на минуту могут добить твоих отца и мать.

Казарину показалось, что он ослышался.

– Какую мать? – не понял Алексей и покосился на Таню, до которой тоже с трудом доходил смысл последних слов старика.

Несмотря на весь трагизм ситуации, Варфоломеев не смог сдержать улыбки – настолько комичные выражения появились на лицах его бывших воспитанников.

– Какую мать?! – с издевкой переспросил Герман Степанович. – Да твою, Алеша, твою. Надеюсь, у них будет возможность самим тебе все рассказать.

Варфоломеев перестал улыбаться, лицо его вновь стало каменным.

– Торопись. А за Татьяну не беспокойся – не трону. Во-первых, долг у меня перед тобой за сорок первый год, а во-вторых, старая любовь, говорят, не ржавеет.

Совершенно потерянный Лешка продолжал стоять на месте, не сводя дула пистолета с Варфоломеева. Его голова отказывалась что-либо понимать.

– Алешка, не верь ему, – неожиданно закричала Татьяна. – Какая мать, какой отец?! Он же блефует! Ты что, не видишь?!

Варфоломеев криво усмехнулся и, не сводя глаз с руки Алексея, судорожно сжимающей пистолет, полез в нагрудный карман.

– Держи, – и он кинул в сторону Тани какую-то красную книжечку.

Татьяна поймала ее на лету, развернула и быстро пробежала глазами.

– Это удостоверение Владимира Константиновича, – растерянно пробормотала она и посмотрела на мужа.

Вновь наступила невыносимая пауза. Казарин и Варфоломеев продолжали неотрывно следить за малейшими движениями друг друга. Алексей никак не мог решиться оставить жену одну, однако чем дальше, тем яснее он понимал, что другого выхода у него нет. И тут на помощь пришла Татьяна.

– Иди, Алешка, не теряй времени, все будет нормально, – она попыталась изобразить на лице подобие улыбки.

– Ну, смотрите, Герман Степанович… – угрожающе произнес Алексей и попятился к выходу.

 

Когда Варфоломеев вышел из трапезной, Афанасий подошел к Казарину-старшему поближе, что-то поискал языком за левой щекой, сплюнул и произнес:

– Даю вам три минуты подумать. Зачем ломать кости, если можно их не ломать. Петя, держи их обоих на мушке, а я пока доем то, что не успел…

Он придвинул к столу скамейку и, крякнув, сел возле алюминиевой миски, рядом с которой лежал огромный кусок черного хлеба. Почесав небритый подбородок, Афанасий приступил к трапезе. От его громкого чавканья Анна сморщилась. Это не ускользнуло от внимания столующегося.

– Что, не нравится? Ничего, скоро не понравится еще больше.

Анна отвернулась. Наступила мертвая тишина, прерываемая лишь ритмичным до омерзения чавканьем. Наконец Афанасий закончил, вновь поискал что-то языком за щекой, встал, подошел к Казарину и, ни слова не говоря, ударил его прикладом автомата по ребрам. Анна вскрикнула, попыталась вскочить, но, отброшенная Петром назад, вновь рухнула на скамейку.

– Я же говорил, что не понравится, – сказал Афанасий и икнул.

– Ладно, черт с вами, я все скажу, только не трогайте его больше. – Анна не отрываясь смотрела на согнувшегося Владимира.

– Ну, вот и правильно, чего, правда, ссориться, – вздохнул Афанасий и молча уставился на Анну.

– Код у Германа.

– А я-то думал, мы договорились. – Афанасий вновь поднял автомат.

– Да, говорят же вам, табличка с кодом была в удостоверении! – истерично закричала Анна и еще раз попыталась вскочить. Но Петр вновь отбросил ее назад.

Афанасий почесал небритый подбородок.

– А он знает?

– Вы у меня спрашиваете?!

Афанасий задумался, и в зале вновь наступила гнетущая тишина.

– Хорошо, кабы так, – произнес он наконец. – Петька, не спускай с них глаз, а я быстренько.

Он засеменил к двери, звякнуло тяжелое железное кольцо, и небритый человек в подряснике скрылся в черном проеме.

Лешка выскочил из собора и со всех ног бросился к трапезной, где на втором этаже тускло горел свет. Вся остальная территория была погружена во мрак. С Афанасием они столкнулись на лестнице. Лешке повезло – он успел отскочить в сторону и вжаться в стену в полуметре от входной двери.

 

С одиноким Петром Казарин-старший разобрался быстро. Помог все тот же камень-неваляшка, спрятанный в рукаве. Петру достаточно было на секунду отвести глаза, как послышался свист… Удар пришелся в висок, и, захрипев, Петр завалился набок.

– Аннушка, ты просто умница, – произнес Владимир, после чего взялся за бок и поморщился. – Больно, сволочь…

В этот момент скрипнула дверь, и в темном проеме показалась фигура в монашеском одеянии. И снова послышался свист камня-выручалочки, но Афанасий ловко увернулся и вдруг произнес Лешкиным голосом:

– Батя, так и убить можно…

В эту же секунду на улице раздался взрыв.

– Танька! – крикнул Лешка и стремглав выскочил наружу. За ним бросились Казарин-старший и Анна.

Тани в соборе не было. Анна, Владимир Константинович и Лешка вновь выбежали наружу и остановились в нерешительности, лихорадочно соображая, куда двигаться дальше. И тут они увидели Татьяну, появившуюся из-за угла. Она, спотыкаясь, кинулась к мужу, уткнулась ему в грудь, и с ней началась истерика. Насмерть перепуганный Лешка вначале убедился, что с женой все в порядке, и только затем, борясь с комком, подступившим к горлу, спросил:

– Это он?

Татьяна кивнула и сквозь слезы начала сбивчиво бормотать:

– Он. Приказал идти с ним вон до той башни, открыл дверь хода, ведущего куда-то вниз, попрощался, с иронией посоветовал продолжать изучать историю, особенно подземные ходы, и потребовал, чтобы через минуту я была далеко. А потом этот взрыв.

– Так, дамы, вы остаетесь здесь, а мы с Лешкой на место происшествия, – произнес молчавший до сих пор Казарин-старший и первым рванул в сторону стены.

Внутри башни стояло облако пыли, а весь пол был завален грудой битого кирпича.

– Узнаю почерк барона фон Шпеера, – медленно произнес Владимир Константинович и, махнув рукой, направился к выходу.

Когда Казарины увидели Анну и Таню, те мирно сидели на большом камне и о чем-то оживленно беседовали. Видно было, что контакт они установили сразу. Татьяна успокоилась, и лишь красные глаза выдавали ее недавнее состояние. Подойдя к ним, Лешка нерешительно остановился, но ситуацию разрядил Владимир Константинович.

– Думаю, вас не нужно теперь представлять друг другу, – сказал он, лукаво взглянув на Лешку и Анну.

– А я-то как рада, два Казарина на меня одну – это слишком, – шмыгнув носом, добавила Танька.

Анна подошла к Алексею, посмотрела на него снизу вверх и вдруг провела рукой по его щеке:

– Господи, какой же ты у меня огромный…

 

Шапилин шел к машине, стоявшей на знаменитом «уголке» возле Никольских ворот. Его лицо было серым от напряжения. За ним следовала охрана и несколько высокопоставленных офицеров НКВД. Один из них пытался что-то объяснить на ходу:

– Петр Саввич, это рискованно. Казарин подвел всех. Предлагаю остановить поиски и начать служебное расследование.

Шапилин распахнул дверцу.

– Тогда начните это расследование с меня, полковник.

Энкавэдэшник тихо, но очень четко произнес:

– Если понадобится…

Шапилин замер, потом смерил наглеца презрительным взглядом, но ответить не успел.

– Товарищ генерал! Товарищ генерал! Казарин звонил. Нашлась англичаночка!

От подъезда Первого корпуса бежал адъютант. Шапилин расстегнул верхнюю пуговицу френча и победно взглянул на энкавэдэшника:

– Засунь свое расследование, полковник, знаешь куда?

 

Проводив Владимира Константиновича и Татьяну, Алексей с Анной поднялись на стену, с которой были видны все окрестности и идущая к монастырю дорога. Алексей заботливо постелил на каменный выступ предусмотрительно подобранный подрясник и усадил на нее мать. А она все смотрела на дорогу, по которой удалялись две фигурки – присутствие в монастыре замначальника ГОНа и дочери Шапилина было совсем не обязательно, вернее нежелательно.

– Не волнуйтесь… Не волнуйся, – тут же поправился Алексей. – Отец с Татьяной через полтора часа будут уже в Москве. – Затем он посмотрел на часы и со знанием дела добавил: – Опергруппа приедет, думаю, быстрее. В общем, у тебя есть минут сорок, чтобы рассказать мне, в конце концов, где же ты была все это время.

Анна поправила выбившиеся волосы и на минуту задумалась. Перед ее глазами опять поплыли образы, которые она долгие годы гнала от себя, чтобы не сойти с ума от тоски. Она вновь окунулась в ненавистный двадцатый, который застал ее в Севастополе. Снова увидела нагруженный народом и тюками баркас, отражающееся в мутной воде свое бледное лицо с воспаленными глазами и много чего еще, о чем старалась забыть.

– Ты остался в госпитале в городе, – наконец произнесла она глухим, не знакомым самой себе голосом. – Володя усадил меня в лодку и с верным человеком отправился за тобой. Лишь надежда, что вы успеете на последний пароход, заставила меня согласиться сесть в баркас. Впрочем, я мало что соображала в тот момент. Высокая температура сделала свое дело. А когда нас накрыло снарядом, все оборвалось в один миг. Это потом я узнала, что меня спас наш есаул.

Лешка не отрываясь смотрел на мать.

– Что было дальше?

– Очнулась я только в Константинополе. О том, что красные захватили и расстреляли всех, кто пытался уплыть последним пароходом из Севастополя, мне долго не говорили. Как я выжила потом – не знаю. Те дни я не очень хорошо помню. Долгое время бросалась к любому, кто вырывался из России. Плакала, умоляла вспомнить мельчайшие детали: а вдруг? Но ничего. Долгие годы – ничего. Вот так я лишилась всего: мужа, сына, Родины… Только сердце обмануть нельзя.

Анна потрепала сына по волосам:

– Сколько писем я написала в Красный Крест. Все напрасно. Кто знал, что Татищевы теперь и не Татищевы вовсе. Потом, уже в Англии, я встретила Джеральда. Все как-то потихоньку наладилось. Боже мой, двадцать лет! А когда я тебя увидела там, на аэродроме, я думала, у меня сердце разорвется. Решила, что померещилось…

Лешка улыбнулся:

– А я, представляешь, до сорок первого слушал потрясающую историю: папа – красный командир, мама – красный комиссар. Правда, два года назад благодаря Герману Степановичу папину биографию мы подправили. А теперь вот и мамину.

Алексей замолчал и посмотрел на мать. Анна хотела что-то сказать, но подходящих слов так и не нашла. Она отвернулась и, обхватив руками плечи, о чем-то задумалась. В глазах у нее стояли слезы. А Лешка вдруг взял ее ладонь и прижал к своему лбу. В этот момент, забыв обо всем на свете, он испытывал абсолютное счастье… Но тут внизу послышался шум мотора. К монастырю подъехал грузовик, и из него высыпал отряд милиционеров.

 

Через пятнадцать минут они уже ходили по территории, стаскивая трупы под стену собора. А Лешка и Анна беседовали со старшим – огромным майором богатырского телосложения.

– Неужели, товарищ капитан, вы их один всех уложили? – задал наконец наиболее интересующий его вопрос майор.

– Ну а кто, по-вашему?

Майор восхищенно посмотрел на Казарина. Тот подбоченился.

– Если бы вы знали, товарищ майор, сколько раз жизнь заложницы и моя висели на волоске, но… – Казарин сделал театральную паузу и скромно потупил глаза: – Как видите, обошлось…

– Обошлось! Нет, ну вы слышите – обошлось! Да тебя же качать надо, героя давать, черт возьми!

Анна вдруг повернулась и отошла в сторону. Плечи ее вздрагивали.

– Что, так переживает? – тихо спросил майор.

– Угу.

А Анна в этот момент еле сдерживала смех…

 

На следующий день Алексей стоял на привычном месте в кабинете Шапилина и глядел в потолок.

– Хоть кол на голове у тебя теши, – распекал зятя Петр Саввич. – А ты все свое. Неужели так сложно: сначала сообщить, где в случае чего искать твое тело, а потом уже бежать под пули? А?! Чего молчишь как сыч?

– Я не молчу, – угрюмо ответил Казарин. – Я думаю, где это место в следующий раз будет.

– Будем считать, что договорились. – Шапилин попытался скрыть улыбку. Затем вынул из стола большой конверт и протянул Алексею.

– Петр Саввич, – нахмурился тот, – можно хоть день с семьей провести? Я жену обещал в ресторан сводить.

– Разговорчики! Ты сначала ознакомься.

Алексей нехотя открыл конверт, в котором лежала бумага, вся усеянная сургучными печатями и британскими вензелями. Он повертел ее в руках и вопросительно посмотрел на Шапилина.

– Это тебе от англичан, – гордо пояснил Петр Саввич. – И ресторан, и отдых с семьей, и личная благодарность от посла их величества…

Алексей почесал затылок:

– А можно?

– В таком виде – нельзя. А вот в таком… – Шапилин полез в стол и эффектным жестом вынул из ящика майорские погоны. – В таком будет в самый раз!

Глава последняя

В ресторане гостиницы «Аврора» было шумно и весело. За столом у окна сидели четверо: Алексей, Татьяна, Владимир Константинович и Анна. Было уже поздно, но они никак не могли наговориться. Самое ужасное, что все понимали – это их последняя встреча. Через два дня Анна и Джеральд улетали в Англию. И ничего поделать с этим было нельзя.

– Я не представляю, как буду там без вас.

В глазах Анны стояли слезы. На мокром месте были глаза и у захмелевшей Тани.

– А может быть, моему отцу все рассказать, он что-нибудь придумает?

Владимир Константинович печально покачал головой:

– Нет, Танюш, не те нынче времена. Ему ведь тоже тогда несдобровать.

Таня вытерла салфеткой слезы. Заметив это, Владимир Константинович подмигнул:

– Все устроится.

– Господи, какие же вы у меня хорошие!

Татьяна обвела всех любящим взглядом, и тут ее как пчела ужалила. Она поднялась и нетвердой походкой направилась к эстраде. Вальс закончился, и танцующие пары уже стали расходиться, когда неожиданно по залу разнесся ее голос:

– Товарищи! Минутку внимания!

Лешка почесал затылок:

– Щас что-то будет…

Таня наклонилась к уху старого музыканта, тот взял в руки гитару и стал тихо наигрывать под ее напевы. А через минуту на весь зал зазвучала песня «Александровский сад». И чем дальше пела Таня, тем больше начинала волноваться Анна…

 
Опустел городской нашей юности сад,
И летят за моря журавли.
И кружит день и ночь золотой листопад
На краю этой вечной Земли.
 
 
И в глазах у тебя неземная печаль
От того, что от солнца вдали
Нашу жизнь и любовь так мучительно жаль
На краю этой вечной Земли.
 
 
В суету мелочей мы вернемся назад,
Но прошу ради нашей любви
Не забудь, как кружил золотой листопад
На краю этой вечной Земли[1].
 

Лешка, с нежностью глядя на поющую жену и не замечая, что Анна не отрывает взгляда от глаз отца, гордо бросил через плечо:

– Это наша песня! Нам ее отец еще в детстве пел.

– Это – моя песня, – тихо произнесла Анна.

Сын в недоумении повернулся к ней. Казарин-старший кивнул и грустно улыбнулся:

– Автор этих строк – твоя мама…

– Написавшая эту песню одному молоденькому офицеру, в которого по уши влюбилась в шестнадцатом, – договорила Анна.

Через два дня на Ходынском аэродроме Анна поднималась по трапу самолета. Рядом шел Джеральд, у трапа остались провожающие сотрудники английского посольства. Анна остановилась и махнула всем рукой. В последний раз украдкой взглянула на здание аэропорта. Справа от входа стояли три человека и делали вид, что все происходящее их не касается, – два офицера и хрупкая красивая молодая женщина. Семья Казариных, ее семья…