С Французского фронта на Восточный было быстро переброшено по железным дорогам 11 полнокровных дивизий. Немецкие войска нанесли сильный контрудар и выправили становившееся критическим положение.
Войскам Юго-Западного фронта пришлось начать отход. 9 июля в наступление перешёл Западный фронт, но оперативного развития оно не получило.
Внимательно следивший по многочисленным фронтовым корреспонденциям в столичных газетах за ходом операции Алексеев мог только резюмировать:
— Разве можно бросать в атаку корпуса и дивизии, не взломав пушечными залпами оборону противника...
— В газетах пишут, что наша артиллерия не разрушила даже первой линии окопов, проволочные заграждения перед ней…
— Почему мы опять притягиваем на себя ударные дивизии германцев? Ради союзников, которые отказывают нам в размещении у них заказов на снаряды?..
Летнее наступление русских армий в 1917 году завершилось невиданным происшествием. 10 июля пошли в атаку полки 5-й армии Северного фронта. Они «лихо» взяли приступом первую линию вражеских окопов, но затем наотрез отказались идти дальше и вернулись в свои траншеи. Германцы даже не сразу сообразили в чём дело.
Временное правительство забило в колокола. Керенский предложил Верховному главнокомандующему генералу Брусилову созвать в Могилёве чрезвычайное совещание. Цель совещания была следующей: требовалось определить направления военной политики России на ближайшее будущее. Или, иначе говоря, как вывести армию и флот из охватившего их кризиса.
В Ставку прибыли вместе с Керенским министр иностранных дел Терещенко, главные военные советники Временного правительства генералы Алексеев и Рузский, главнокомандующие армиями Северного и Западного фронтов генералы Клембовский и Деникин, командующий Балтийским флотом адмирал Максимов, полевой инспектор инженерной части генерал Величко, комиссар Юго-Западного фронта небезызвестный Борис Савинков, другие должностные лица.
В Могилёве их встречали Брусилов и его начальник штаба Лукомский, генерал-квартирмейстеры Ставки Романовский и Марков. Последние отвечали за организацию столь представительного совещания.
Доклад о состоянии дел на фронте, проведении наступательной операции делал Брусилов. Закончив выступление, он стал отвечать на вопросы. Министр-председатель Керенский, поднявшись со стула, привычно принял «позу Бонапарта»:
— Алексей Алексеевич, чем вы руководствовались при подготовке наступления?
— Чтобы соблюсти секретность подготовки операции, я и мой штаб ограничили круг лиц, знавших о деталях плана наступления.
— Всё же я хочу знать, чьими советами вы руководствовались?
— В основу распоряжений Ставки легли советы генерала Алексеева Михаила Васильевича. Сделанные им ранее указания по подготовке к новой военной кампании коренным изменениям нами не подвергались.
— Тогда я могу выразить главному военному советнику от имени Временного правительства большую признательность за труды...
Тон совещания изменился, когда Керенский попросил высказаться главнокомандующих армиями фронтов:
— Господа генералы, начальники фронтов. Нам надо определиться в дальнейшей военной политике, чтобы Русская армия шла в ногу с Антантой. Кто хочет выступить первым?
Слово взял генерал Деникин, только-только назначенный главнокомандующим Юго-Западным фронтом. Его речь на том совещания стала просто «легендарной»:
— У нас нет армии в полном понимании этого слова! Институт комиссаров в армии недопустим, войсковые комитеты только дискредитируют власть начальников...
В развале армии во многом виновно правительство. Оно своим попустительством всё время позволяло прессе и агентам большевиков оскорблять корпус офицеров, выставлять их какими-то опричниками, врагами солдат и народа. Своим отношением правительство превращает офицеров в париев...
Те, кто сваливают всю вину в развале армии на большевиков, лгут! Прежде всего виноваты те, которые углубляли революцию. Один из них вы, господин Керенский! Большевики только черви, которые завелись в ране, нанесённой армии другими...
По сумрачным лицам собранных на совещание фронтовых генералов, их молчаливому одобрению выступления Деникина, лидер «временных» увидел всю пропасть между армейскими верхами и правительством.
В своём дневнике Алексеев записал буквально следующее:
Более конкретно высказался сам Керенский. Правда, сделал он это намного позже, в своих знаменитых мемуарах:
На том совещании Алексеев выступал дважды. В первом случае он связал проблему неблагополучия в армии и на флоте с дисциплиной, состоянием армейских тылов. Во втором случае попросил слова, когда стало обсуждаться стратегическое положение Русского фронта и возможность сдачи Петрограда германским войскам в случае их наступления:
— Для того, чтобы рассуждать о том, падёт или не падёт столица России, надо знать противника.