Алексеев. Последний стратег

«У дома, отведённого под штаб, на площади, с двумя часовыми-добровольцами на флангах, стояла шеренга пленных офицеров-артиллеристов квартировавшего в Лежанке большевистского дивизиона.

Вот она, новая трагедия русского офицерства!..

Мимо пленных через площадь проходили одна за другой добровольческие части. В глазах добровольцев - презрение и ненависть. Раздаются ругательства и угрозы. Лица пленных мертвенно бледны. Только близость штаба спасает их от расправы.

Проходит генерал Алексеев. Он взволнованно и возмущённо упрекает офицеров. И с его уст срывается тяжёлое бранное слово. Корнилов решает участь пленных:

   — Предать полевому суду.

Оправдания обычны: «не знал о существовании Добровольческой армии...», «не вёл стрельбы...», «заставили служить насильно, не выпускали...», «держали под надзором семью...» - Полевой суд счёл обвинение недоказанным. В сущности, не оправдал, а простил. Этот первый приговор был принят в армии спокойно, но вызвал двоякое отношение к себе. Офицеры поступили в ряды нашей армии...»

В последующих боях Добровольческой армии в ходе Гражданской войны пленные офицеры, мобилизованные в Красную армию, как правило, сразу же «призывались» в ряды белых. Расстрелу подлежали только члены партии большевиков, участники октябрьского переворота или те, чья вина в развале Русской армии на фронте была доказана их бывшими сослуживцами.

Что касается пленных красноармейцев из числа рядовых, а также мобилизованных специалистов (врачей, фельдшеров, инженеров, телеграфистов, паровозных бригад и пр.), то они, после «чистки», проводимой контрразведкой, становились пополнением белых армий. Из бывших красноармейцев формировались не только отдельные роты и батальоны, но и целые полки, входившие в состав Добровольческой армии.

Впрочем, подобная кадровая политика с неизбежной «чисткой» военнопленных проводилась и советским командованием. В рядах Красной армии, особенно к концу Гражданской войны, воевали многие десятки тысяч бывших белых военнослужащих, в том числе и из офицерства.

Командование Добровольческой армии ожидало, что противная сторона встретит белых на границе Кубанской области. По крайней мере, выставит сильные, маневренные заслоны с артиллерией. Поэтому вперёд, по степной дороге, были высланы конные разъезды. Они «добежали» до ближайших хуторов, осмотрели с холмов округу. Вернувшись, старшие команд дозорных докладывали Корнилову:

   — Ваше превосходительство, путь чист. На десять вёрст и больше никаких войск не замечено...

Добровольцы с воодушевлением вступили в богатый Кубанский край. Он встретил их с искренним радушием, накормив и напоив измученных переходом по зимней степи людей. В отличие от Дона, первые же станицы и хутора дали пополнение в людях.

Станица Незамаевская первой выставила конный казачий отряд в полторы сотни шашек.

Командующий армией, не скрывая радости, сказал Алексееву:

   — А что, Михаил Васильевич, истое навались кубанские казачки по старой России, по её порядкам.

   — Лавр Георгиевич, одна станица — не вся Кубань.

   — Почему вы так говорите?

   — По собранным сведениям разведотдела, в крае есть станицы, которые ещё с осени прошлого года приняли большевистскую власть.

   — Ну и что из этого? Я родом из казачьего сословия и психологию вольных людей знаю. Не пойдёт Кубань и Терек против нас на стороне красных. Никак не может пойти.

   — Я, Лавр Георгиевич, очень уповаю на честь и чувство долга казачества. Но ведь и местные большевики не лыком шиты. Да и кубанские автономисты нам немало вреда принесут.

   — Пусть красные сразятся с нашими добровольцами. Тогда посмотрим, кто кого осилит в чистом поле.

   — Победа будет за нами. В это я верю. Но попомните моё слово, будут на нашем пути станицы не в пример Незамаевской.

   — Пусть будут, Михаил Васильевич. Казак постреляет по своим и одумается...