Алексеев – счастливый человек

Маша Скворцова из молодежной редакции, ведущая программы «Рост», была единственным человеком, по-настоящему доставляющим Илье Павловичу неприятности. Точнее – проблемы. Вот уже больше чем полгода Скворцова преследовала его. Началось с восьмого марта, на банкетике, посвященном Женскому дню. Илья Павлович, видя, как Маша одинока, грустна, решил сделать ей приятное, поухаживать. Танцевал с ней, наливал ей вино, следил за ее тарелкой. И надо ж было, чтобы Маша приняла это всерьез…

Нельзя сказать, что она совсем несимпатична и непривлекательна. Стройная, довольно высокая, молодая, но почему-то не пользующаяся вниманием у мужчин. Что-то есть в ней неуловимое, необъяснимое, что отталкивает людей. Не во внешности, не в характере, не в поведении, но в то же время, кажется, и в том, и в другом, и в третьем…

– Здравствуйте, Илья Павлович, – сказала Маша и остановилась.

Илье Павловичу тоже пришлось остановиться.

– Здравствуй, Мария Скворцова, – шутливым тоном постарался ответить он. – Как творческие и личные успехи?

Они стояли в узком полутемном коридоре. Справа и слева в стенах – двери различных отделов, комнат редакторов, корректоров. А дальше по коридору открывается светлый холл с теплолюбивыми растениями в кадках и большим, от потолка до пола, окном. Удобные кресла, урна для окурков, столик с журналами. Там как раз собирался посидеть Алексеев, отдохнуть после разговора с Давыдиным.

– Хорошо, Илья Павлович, спасибо… Все, в общем-то, хорошо, – скрыто-нервным голосом отвечала Маша. – Вот сегодня с утра смонтировали передачу. Все идет. А у вас как?

– Так, – пожал плечами Илья Павлович, – болтаюсь без дела. Дежурным сегодня.

– А что это у вас? – чтобы продолжить разговор, кивнула Маша на свернутую в трубочку рукопись у него в руке.

– Да Давыдин дал почитать. Сценарий. Хм… Задумал он снимать, понимаешь, фильм художественный. Меня подбивает оператором быть у него.

– Угу-угу, слышала что-то про эту идею, – сказала Маша. – Интересно, что получится.

– Как сказать… вряд ли… Ну ладно, Мария Скворцова. Пойду почитаю! – Алексеев улыбнулся на прощанье, хотел было идти дальше, но Маша тихо и жалобно попросила:

– Мне надо… надо очень поговорить с вами, Илья Павлович. Можно? Пожалуйста…

– О чем? – испугался он. В голове мелькнуло: «Вот, черт, одно за одним. Остался на свою голову в родном телецентре!»

Маша как-то по-воровски глянула налево, направо, кивнула в сторону холла:

– Давайте туда, там сядем спокойно.

Илья Павлович первым пошел по коридору. Настроение испортилось окончательно. На плечи надавило что-то тяжелое, гнуло его, мяло. Стучащие по паркету каблуки Машиных туфель иглами кололи уши… Сначала идиот Давыдин, теперь вот эта проходу не дает…

Опустились в мягкие большие кресла, в которых невозможно сидеть иначе как развалившись, откинувшись на спинку. Маша достала тонкую сигарету, закурила, уставилась на стенд с расписанием эфира на текущий месяц.

– Гм, – кашлянул Илья Павлович. – И о чем же…

Маша как будто только ждала его слов, сразу быстро начала:

– Мне надо сказать вам. Я давно собиралась, но все не могла решиться. Это тяжело, вы понимаете… Я пыталась бороться, я даже себе боялась признаться, да и сейчас… Сейчас тем более. – Она несколько раз подряд затянулась, не успевая выпускать дым, бросила сигарету с искусанным фильтром в урну. – Илья Павлович, пожалуйста, скажите мне, скажите грубость какую-нибудь, что-нибудь плохое скажите. Пожалуйста! Я вас… нет, это нельзя, нет…

И так же резко, как начала, замолчала, по-прежнему пристально, но слепо глядела на стенд.

«Вот так вот», – крякнул про себя Илья Павлович и поднялся.

– Куда вы? – умоляюще всхлипнула Маша.

– Извините, дела.

– Что мне делать, Илья Павлович?

– Н-не знаю. Я ни в чем не виноват. У меня… у меня семья, растет сын. – Ему стало стыдно за эти слова, за саму ситуацию, и уже зло он закончил: – Прошу вас оставить меня в покое. Ясно?

– Спасибо, – снова всхлипнула Маша, теперь благодарно.

Алексеев торопливо дошел до вахты, забрал ключ, укрылся в кандейке. До конца рабочего дня еще пять с лишним часов… Если она явится сюда – действительно, отматерить, чтоб волосы дыбом встали. Что это еще за дела? Дикость какая-то!.. Илья Павлович ходил из угла в угол по тесной кандейке, возмущенно сопел, прислушивался к шагам по коридору… Девчонка, дура… Нашла к кому клеиться… Он посмотрел в зеркало на стене, инстинктивно поправил чуть сбившийся галстук, пригладил волосы. Хм… Да, и не скажешь, что сорок пять почти. Моложавый, опрятный. Мужчина, как говорится, в расцвете лет.

В кандейку ввалился Петренин, за ним осветитель Саша Германов.

– Ох, и не чаяли выбраться из мудятника этого, – снимая с плеча футляр камеры, выдохнул Петренин.

– Закончилось? – отозвался Илья Павлович. – Рановато сегодня.

– И слава богу, слава богу… – Оператор бухнулся на диван, достал сигареты. – А у тебя как? Выездов не было?

– Нет, жду вот.

Саша Германов, длинноволосый сухощавый парень в металлистском балахоне, укладывал штативы в кабинку; спросил Алексеева, который как раз занялся просматриванием сценария:

– Чего читаете?

– Да Давыдин дал вот… Фильм снимать…

Германов оживленно перебил:

– Идея классная! Я уже читал… как его… «Свет и тени». Подписался участвовать.

– А что такое? – заинтересовался Петренин. – Какой еще фильм?

– Леха Давыдин написал сценарий, короче, – стал рассказывать осветитель, – по какому-то классику прошлого века. Отличный, кстати, сценарий. И вот думает фильм теперь попробовать снять.

– Глупости, – буркнул Илья Павлович.

Германов удивился:

– Почему же глупости?

– А кто финансирует? – задал уместный вопрос Петренин.

– Да там и затрат, по существу…

– Это на первый взгляд всегда так, – раздражаясь, сказал Илья Павлович, убрал сценарий в свою сумку. – А потом глядь – откуда они и берутся, затраты…

По коридору тяжелые шаги и зычный, взволнованный женский голос: «Где Алексеев? У себя? Илья-а!..»

– Что там такое! – Илья Павлович вскочил, побледнел моментом. – «Неужели Машка что…» – стукнуло в голове.

Вбежала Марина Олеговна Семак, пожилая, полная, но бойкая журналистка, специализирующаяся на из ряда вон выходящих событиях.

– Илья Палыч, собирайся! Готов? Батарей побольше бери.

Алексеев поморщился:

– Зачем так кричать… – Стал укладывать камеру в футляр.

– Куда едете? – спросил Саша Германов возбужденно, еще не успев остыть от начавшегося спора о фильме.

– На перчаточную. Опять беспорядки. Рабочие трассу перекрыли, директора держат, – скороговоркой отвечала Марина Олеговна, наблюдая за собиравшимся Алексеевым.

– А можно мне с вами? Может, подсветить там…

– Давай, Саша, конечно.

Втроем они быстро спустились во двор телецентра, влезли в гудящий «уазик».

– Давай, Гена, гони к перчаточной! – велела Семак водителю.

Перчаточная фабрика находится на окраине города. И путь бригаде предстоял неблизкий – минут двадцать, да и то опытный Гена старался миновать оживленные улицы с их неизбежными светофорами, пробками. Марина Олеговна все же подгоняла:

– Ген, прибавь газку, не дай бог не успеем. Сорвется сюжет.

«Уазик» от быстрой езды потряхивало, мотор ревел, в салоне пахло сгоревшим бензином. И в такой обстановке совсем уж раздражающе-глупа была реплика осветителя:

– Все-таки, Илья Павлович, зря вы так скептически настроены по поводу фильма. Парень Давыдин пробивной, с головой…

– Саша, здесь не место об этом рассуждать, – перебил Илья Павлович и стал смотреть в окно.

Ехали по узким укромным улочкам. Чем дальше от центра, тем все ниже и грязнее здания; вот пошли и бесконечные кварталы одноэтажных домишек, обнесенных черными глухими заборами. Город в этом направлении последние десятилетия не развивался. Так получилось, что почти все промышленные предприятия, еще с давних пор, строились здесь, одно вблизи другого. Кожевенный, деревообрабатывающий заводы, мебельная и перчаточная фабрики, ЖБИ, нефтебаза, элеватор, ТЭЦ… Вокруг предприятий наросли жилые постройки – тоже серые и скучные, как здания заводских корпусов, – ветхие избушки, двухэтажные бараки, возле которых жались худосочные огородики. Район этот назвали в народе Рабочей слободкой, а официально – Промзона. Телевизионщики в последнее время бывали здесь частыми гостями: то забастовка, то поход рабочих к городской администрации, то различный криминал, чаще на бытовой почве, то проблемы чисто производственные – авария на ТЭЦ, взрыв на элеваторе, угрожающее скопление древесины на маломощном деревообрабатывающем заводе… Сейчас вот опять ехали туда за горяченьким, да и почти сенсационным материалом: рабочие перекрыли движение по автотрассе федерального значения. Семак лихорадочно торопила водителя и заранее предупредила оператора:

– Илья, камеру приготовь, чтоб там сразу начать работать. Снимай все подряд, потом разберемся. – Нахмурилась, вспоминая: – Да, что вы там про Давыдина говорили?

Илья Павлович отмахнулся:

– А-а, пустое, так…

– Он фильм задумал снимать. Короткометражку, – заговорил Германов бойко, как очень заинтересованный человек. – Идея замечательная у фильма, никакого насилия, этой дешевой зрелищности. По рассказу какого-то писателя… забыл, как зовут…

– М-да, – усмехнулась Марина Олеговна. – Этот Давыдин… Вечно у него… А о конкретной работе, за что ему деньги платят, вконец забыл. Что он сделал за последнее время? – Обернувшись со своего переднего сиденья, она выжидающе смотрела на Германова, на Илью Павловича. Сама и ответила: – Ничего, кажется. Ничего, что заслуживает мало-мальского интереса. А вот фильм, это, конечно, – она снова усмехнулась, – это по его одаренности, его масштабы.

– А и неплохо бы, – подал голос водитель Гена. – Может, когда-нибудь и «Мосфильм» обгоним, глядишь.

Семак, явно начиная злиться, подытожила:

– Давайте, господа, своими обязанностями заниматься!

«Вот-вот», – в душе согласился Илья Павлович.