Алексей Ботян

«Мы с Ботяном и Юзбашяном лет пятнадцать на волейбол ходили, это наша команда была, — вспоминает Ростислав Михайлович. — На волейбольной площадке действительно человека очень видно. Вот, Ботян… У него же энергии было! Он был неспокойный такой, физически развит бесподобно… К тому же ему всегда надо было с кем-то поругаться! Он всегда искал виноватого: „Это ты виноват!“ — „Алексей Николаевич, это же ты мячик не взял!“ — „Нет-нет-нет, это он! Я бы взял его…“ Ему нужно было вариться в этой каше, это был человек коллектива. Общение с ним было всегда интересно, потому что это был живой человек, живчик. Он тебе 48 вопросов задаст и будет ждать ответа на все 49. Очень любил коллектив, ему нужен был коллектив. Даже если в шахматы играть, то один на один ему было неинтересно. А когда рядом стоят и ругаются — о, тут он может ругаться со всеми. Он обычно мне звонил: „Ты, сволочь, почему на волейбол не ходишь?“ Один раз мой зять взял трубку, а он не разобрался… Нет, он не Тёркин, он был более сложный, хотя и гармошку приносил на волейбол. У нас была такая традиция: когда кто-то уезжал за границу, то после волейбола „виновник“ приносил чего-то… А потом Ботян обязательно говорил: „У меня ещё самогон есть…“ Он и после девяноста пяти ходил на волейбол! Мы его дразнили: „Алексей Николаевич, вы и в 40 лет на волейбол ходили и так же стояли в углу площадки…“ Он — мне: „Я?! Да я тебе блок всю жизнь делал!“ Вообще, я вам так скажу, что он был светлый человек. Но только если он был в соответствующем настроении, потому что он часто замыкался в себе — столько пережить!..»

«Друзья папы на волейболе очень его оберегали, — вспоминает Ирина Алексеевна. — В любом смысле, не только физически… Когда мамы не стало, ребята его прямо забирали из дома, насильно увозили, чтобы он не был в своих мыслях — ему было очень тяжело. Его и зрители поддерживали. Помню, давно уже было, ему кричали: „Ботян, давай! Ботян, давай!“, а сын одного из его сослуживцев, тогда ещё маленький, спросил: „Мама, а что такое ботян?“ Волейбол для него был не столько игрой, сколько кругом для общения…»

Всё-таки очень сложно писать о человеке, когда нельзя рассказывать о его главном занятии. А всё прочее… Вот ведь, так поглядишь — не жизнь у Алексея Николаевича в Восточной Германии была, а сплошной праздник. Одним из «составляющих» этого «праздника» была рыбалка, о которой также ходят легенды.

«Рыбак он был сумасшедший! — рассказывает Ростислав Михайлович. — Наловит, а потом ходит и рыбу раздаёт. Он вообще добрый по натуре, не жадный!»

«Да, в нашей русской „колонии“ он этим хорошо был известен, — соглашается Михаил Петрович. — У него там свои места были, на которых вообще-то нельзя ловить, но Алексею Николаевичу было можно. Потом наловит, звонит: „Выйди на минутку! Возьми пару карпов“».

«Ловил он много, — говорит Ирина Алексеевна, — но не варварски, не сетями! На удочку, на спиннинг… Когда его спрашивали, где ловишь, на что? — он мне кулак показывал — только скажи! На подлёдный лов ездил, и мама с ним на подлёдный лов ездила! У него, когда он выезжал на рыбалку или охоту, всегда с собой были конфеты, кофе и шнапс. Потому что сидят они на озере, где рыбалка запрещена, — подходит егерь или кто: „Нельзя!“ Тут папа с ним знакомится, разговаривает, угощает — причём всё это с очень большим уважением, как немцы любят… В конце концов егерь говорит: „Ну ладно, лови!“ Сколько они ездили на озеро Хонеккера, там становились — это было запрещено, а у нас всё запросто! В ГДР рыбалка у него была с большой любовью. Если вечером рано освободился — всегда на рыбалку!»

Остановимся и сделаем маленькую паузу. Тут ведь дело не только в том, что человек по своему характеру к себе располагал, но и сказывался его высокий профессионализм. Разведчик должен входить в доверие, вызывать у людей симпатию и — чего греха таить, служба такая! — заставлять их в той или иной степени нарушать правила или, скажем так, ненадлежащим образом выполнять свои служебные обязанности. А как же иначе разведчик добывает секретную информацию и вербует агентов? Прежде всего, располагает к себе интересующий его «объект», постепенно входит в доверие, а затем уже мастерски этим пользуется…

Вот и Ростислав Михайлович считает, что Ботян был, как он выразился, «рыбак очень хитрый»: «Он, когда ездил в ГДР на рыбалку, всегда брал с собой пистолет. А там же очень много дичи. Он едет — и косулю хлоп! Бросит в багажник. Немцы спросят, говорит: „Да машина сбила, я же не мог не взять!“ Юзбашян ему: „Ещё раз пистолет возьмёшь!..“ Он: „Я для самообороны! На всякий случай…“».

С тем, что её папа был, скажем так, очень непрост, согласна и Ирина Алексеевна. Рассказала, что несколько лет назад, когда они были в Белоруссии, то ходили на рыбалку, и Алексей Николаевич поймал немного какой-то мелочи. А на обратном пути встретили мужичка, который нёс хороших карасиков или что-то подобное. Ботян сразу сориентировался, купил у него всю рыбу и потом с гордостью говорил, что это он сам поймал.