Алексей Ботян

Задачей подразделения должны были стать организация антипольского восстания на Западной Украине и очищение территории от “нежелательных элементов”. Согласно показаниям начальника 2-го (диверсионного) отдела Абвера Э. фон Лахузена на заседании Международного военного трибунала в Нюрнберге, 12 сентября 1939 года соответствующее указание было сделано начальнику Абвера адмиралу Канарису министром иностранных дел Третьего рейха И. фон Риббентропом. “Смысл приказа или указания, — рассказывал Лахузен, — был таков: необходимо было связаться с украинскими националистами, с которыми разведка имела уже соответствующий контакт в военном отношении, для того, чтобы вызвать повстанческое движение в Польше, которое имело бы своим следствием истребление поляков и евреев в Польше. Об этом говорилось Риббентропом лично Канарису. Когда говорили “поляки”, то подразумевали интеллигенцию и те круги, которые выступали в качестве носителей национального сопротивления… ”»^{20}.

Итак, 17 сентября начался Освободительный поход Красной армии. Войска Белорусского и Киевского особых военных округов, превращённые в Белорусский и Украинский фронты, перешли советско-польскую границу, чтобы — это тоже официальная формулировка — «взять под свою защиту жизнь и имущество населения Западной Украины и Западной Белоруссии».

Как мы уже говорили, подобные формулировки сегодня «модно» подвергать сомнению. Следуя логике таких сомневающихся, было бы лучше, если бы вся Польша оказалась тогда под сапогом «цивилизованного» немецкого солдата. Однако известно, что «уже 8 сентября начальник абвера адмирал Канарис сообщил оберквартирмейстеру генералу Штюльпнагелю, что руководство СС похваляется тем, что ежедневно расстреливается не менее 200 поляков, причём никакого судебного разбирательства не производится. Жертвы в основном евреи, дворяне и священники…»^{21}. Вскоре вышеприведённая цифра увеличилась во много раз. «Историк Мартин Бросцат[19], анализирующий немецкую политику в Польше, отмечал, что только за первые месяцы немецкого господства число жертв там достигло нескольких десятков тысяч человек»^{22}.

А ведь хотя советские войска и вступили на реально вражескую территорию — отношение польского руководства к СССР известно, и некоторые «перегибы» во взаимоотношениях как с польскими властями, так и с местным населением были неизбежны, — однако подобных зверств, да ещё в таких масштабах, не было и быть не могло. За восемьдесят с лишним прошедших лет не найдено ни одного документа, свидетельствующего о чём-либо подобном…

Когда стало известно, что на территорию Польши вошла Красная армия, то отступающим польским частям была дана команда уходить в Румынию. Хотя ближе, чем Румыния, была Венгрия, но она находилась под сильным влиянием Германии и Италии. Гитлер даже пожаловал своему союзнику венгерскому диктатору Хорти[20] южные районы Словакии и Закарпатской Украины с населением в миллион человек, ранее входившие в состав Чехословакии, — так же, как, одновременно, он «подарил» Польше Тешинскую область. Высоким доверием фюрера нужно было дорожить, а «подарок» следовало отрабатывать. Так что если бы польские войска только сунулись на венгерскую территорию, они были бы немедленно разоружены и превращены в военнопленных. Другой кратчайший путь в Румынию лежал через Чехословакию, но она была ещё раньше оккупирована гитлеровцами. Поэтому для отступающих поляков оставалась лишь одна дорога: по территории Западной Украины — через Львовскую область, в пределы которой в это время уже вступили части Красной армии. Конечно, при встрече с советскими военнослужащими поляки подверглись бы всё той же участи разоружения и пленения, но думается, что советский плен для большинства польских солдат был предпочтительнее гитлеровского лагеря смерти. Но всё-таки оставалась ещё надежда на то, что им удастся оказаться в Румынии, проскочив между войсками двух наступающих навстречу друг другу армий. Польское правительство успело заключить с румынами договор о взаимопомощи, новообретённые союзники обещали принять у себя польские войска.