Алексей Федорович Лосев. Записи бесед

Но всё это неважно. Важны сами эти произведения, дошедшие до нас с неопределенным названием Ареопагитики. Ну, там проклизма нет в развитом виде, там проклизм очень слабый. Прокл ведь это уже гегелевская ученость. В Ареопагитиках трактаты (1) «О божественных именах», (2) «О церковной иерархии», (3) «О небесной иерархии», о девяти чинах ангелов, в которых можно находить триаду Плотина и Прокла и учение о едином, которое, по платоновскому «Государству» кн. VI, запредельно бытию, έπέκεινα τής οΰσϊας (4) «Θεολογϊαμυστική», «Таинственное богословие», тоже о Едином, хотя Единое можно понимать по-разному, нирвана ведь тоже единое. (5)

10 писем к разным лицам. Они более слабые, но там тоже очень много выражений интересных.

22. 10. 72. Дионисий Галикарнасский большой знаток античности. Цицерон имеет художественный вкус богатый. Демокрит крупный писатель. Но с Платоном их трудно сравнить. Хотя от Платона остались тысячи страниц, у него мало сочинений в привычном смысле трактатов, он прежде всего поэт.

Атомы Демокрита имеют обычно форму шара с крюкастой оболочкой. Но они могут и меняться в величине и форме. Они составляют буквы, алфавит всего сущего. Они обладают даже тяжестью и весомостью, хотя для этого нужна земля, чтобы на нее падать. В конце концов механицизм у Демокрита перекрывается пределом, объединением форм атомов в единое целое (алфавит), определенностью форм атомов (шар, конус). И время у него дышит.

У Аристотеля необходимость не всегда преобладает в природе. Даже и строгая силлогистическая логика не лишена моментов вероятности. Она ведь всегда в какой-то мере содержательна. Тем более искусство случайно. В идее вероятности огромная новость Аристотеля. И в Средние века прекрасно понимали, что есть богословие абсолютное, а есть предположительное. Идея вероятности страшно пронизывает всего Аристотеля. Платон в сравнении с ним был слишком абсолютен, догматичен.

Базаров дурак. Правда, не только дурак. Есть и другие черты, он там и бабник. Но в основе дикость такая, русская дикость.

Правило при молитве — серьезность. Если ты молишься серьезно, молитва настоящая. Если человек хихикает внутри, то лучше ему не молиться.

Непознаваемая сущность и познаваемая энергия.

3. 12. 1972. «Алексей Федорович, звонит Павел Флоренский, спрашивает, нужна ли справка о Булгакове!» Нужна, отвечает А. Ф., и поясняет:

А он, Павел, внук Флоренского, товарищ чуть ли не сына Булгакова. Учение Булгакова о Софии Премудрости Божией это вроде бы глава в книге «Невеста Агнца». Нужно узнать страницы, год издания. У Булгакова вообще чудные названия книг, например «Лествица Иаковля»…

Ленин профессора Грушка не принял. Отменил классическую филологию. Хотя сам был гимназист, знал греческий. Это уж конечно он пошел против своей совести. С 35 года Сталин классическую филологию разрешил. И в 30-е годы многое стало выходить. Договор на всего Эсхила был заключен с Пиотровским. Со мной был договор на 60 листов. Удалось мало что. Издали Николая Кузанского; и то не я начинал, а Лопашов, который перевел De docta ignorantia[155]. И примечания смешные дал. У меня было три статьи к трактатам, которые я переводил.

6. 12. 1972. Μονάς, монада у Ямвлиха понимается как мера, принцип измерения, который сам неизмерим.

Для жизни достаточно сознавать свою греховность.

Патристика первых трех веков — жалкое зрелище. Стоический тон. Душа сделана из огня, опять превращается в огонь. Ориген, который тоже не отрицал круговорота, разошелся с Плотином. Признать субстанциальные формы, зависимость низших миров от высших он не мог. У Плотина строгая иерархия, вся его диалектика развертывается на одной плоскости. А Ориген, признавая иерархичность, говорил, что нельзя забывать главного, Творца и творение. Как бы ни был мир для обоих тоже богом, всё равно идея Творца, творения, создания расколола этих двух друзей. Ориген предпочел брать более простые стоические схемы, только чтобы сохранить монотеизм. Плотин в сравнении с этим развил очень тонкое и отточенное философствование; хотя дальше Платона не пошел.

Покаяние, искупление, вся эта драматическая история Плотину совершенно чужда. Никаких слез, никакого раскаяния; проблемы зла, греха, ничего этого нет. Есть холодное восхождение к Единому, безличное, бездушное. А для христианства ведь это действительно ужас, ужас и мерзость. Восходит умом — но к чему, а не к Кому. Никого наверху нет, там только холод и безличность. Общаться не с кем. Человек никого не находит там. Соединяются с вечным умом, а вечный ум — это никто. Правда, поскольку Единое есть всё, оно, конечно, и кто, но все эти кто слиты здесь в одну кучу и в одном котле варятся.

Ясно, что для него ум это никто. Стоит только спросить, чей это ум? кого? И окажется — никого, ничей ум.