Алексей Хвостенко и Анри Волохонский. Тексты и контексты

– Надо книгу стихов собрать!

– Я кое-что отдал в Пушкинский фонд в Питере, они хотят вроде книжку сделать. Материала вообще много, и драма, и проза, и поэзия. Опубликована, наверное, двадцатая часть. Но куда торопиться? Вот я дал Коле Охотину из ОГИ свои альбомы отсканировать, и куда-то он исчез. А он мне должен и книжку, и деньги за нее!

– Можно публиковать частями.

– Я это, в общем, и собираюсь сделать. В «Новый мир» Юра Кублановский взял подборку стихов. Может, напечатал уже?47

– Антона Козлова читали?

– Я читал стихи Антона Козлова. Неплохие, но непроникновенные стихи. Не цепляют.

– Аудитория у поэта всегда меньше, песни слушают многие.

– Это верно. Я так умею зашифровать свои стихи, что никто не догадается, про что они написаны. Но это не самоцель. Я могу это сделать, но не стремлюсь к этому. Я стремлюсь к абсолютной доступности своих стихов. Другое дело, что стремлюсь я и к расширению смысла, и к сближению понятий, далеких друг от друга, и это не всегда становится понятным. И читателю придется потрудиться, чтобы понять мои тексты.

– Как вы открыли свой клуб на рю де Паради?

– В Париже я организовал в собственной мастерской театр, который назывался «Симпозион». Варьете, где каждый четверг мы с друзьями исполняли музыку. Выступали Алексей Светлов, Леша Айги, Веня Смехов, Вероника Долина, покойные Генрих Сапгир и Игорь Холин, африканцы и так далее. Существовал он довольно удачно в течение пяти лет. Сегодня клуб закрылся, и я совершенно не уверен, что мы получим его обратно. Мы все исправно платили, за свет и телефон, но дом поставили на капитальный ремонт, и мне не продлили контракт. Пока я работаю дома и делаю в основном небольшие коллажи, акварели – то, что можно делать в небольшом пространстве. Вообще, у меня все получается. Но иногда бывают огорчения, как с закрытием клуба. Но теперь я даже рад, что так получилось. Надо сказать, что я чрезмерно устал за эти пять лет – быть хозяином тяжело. Я был единственным ответственным человеком, который взял на себя ведение дела.

– Помню там Новый 2000 год. Было абсолютное перемещение в Москву 75-го года – тетки в шубах, водка, селедка, склоки.

– Когда я приехал в Париж, существовала еще первая эмиграция, которой сейчас практически нет, все старички уже находятся в лучшем из миров. С послевоенной, второй, эмиграцией у меня никаких практически контактов не было. Третья, моя, эмиграция – это целый круг художников, артистов, писателей, поэтов, которые в 70-е годы покинули или были вынуждены покинуть Россию – как Бродский, Галич, Виктор Некрасов. Я причисляю себя к ним. Те, кто приезжает теперь, – не эмигранты, а просто люди авантюристического настроя, ищущие интересной и легкой жизни, простых заработков. Не всегда это удается, многие опускаются до крайне низкого уровня. Их стало много с тех пор, как стало возможно просто получить визу и приехать. Но даже и сейчас многие приезжают незаконно, переплывают какие-то реки вплавь или горы переходят. К сожалению, мне приходилось с ними часто сталкиваться в своем клубе.

– Расскажите про скваты!

– Скваты – одновременно грустная и веселая история48. В основном я использовал их как возможность работать в большом помещении, как мастерскую – жить у меня было всегда где, а работать негде. Кроме того, во всех скватах я всегда устраивал театральные представления и прочее. Русского засилья там не было. «Арт-клош»49 был уже позже. На рю Жюльетт Додю в конце концов оказался русский скват, и мне это больше нравилось, потому что не было разногласий. Потому что все-таки в интернациональных компаниях всегда существуют какие-то трения, недопонимания. А с русскими всегда можно договориться. Но разваливались скваты не из-за внутренних разладов, нас просто выселяли через суд. Это можно оттянуть – иногда на больший срок, иногда на меньший. Скватов таких было довольно много, штук пять, до тех пор пока я не поселился у себя в «Симпозионе».

– «Хрустальный дворец» – что было за место?

– Это бывший торговый центр, огромное здание, которое нам на несколько месяцев отдал на разорение приятель Вильяма Бруя. Месяца три мы там держались, хотя коммерческого успеха или славы нам не принесло. Там была одна выставка, и все.

– Как возникла идея русского театра?

– Благодаря мне – я эту идею вынашивал давно. И когда у меня появилось уже стабильное место – не скват, а мастерская, которую я снимал легально, – я там стал ставить спектакли. Хотя ставил их и в скватах – на Бобиньи или Гранже я ставил по спектаклю. Актеры были отчасти профессионалы, отчасти знакомые – в общем, те люди, которые могли работать вполне прилично как актеры.