Алексей Хвостенко и Анри Волохонский. Тексты и контексты

– Чем вы объясняете расхождение с Бродским? Ваша жизнь шла параллельно: оба поэты, соседи, тунеядцы.

– Постепенно все это произошло. Не могу сказать, что мы сразу разошлись, step by step. Прежде всего, нас жизнь развела сама по себе, мое увлечение другой совершенно поэзией тоже. Других вещей не было. Честно говоря, с некоторых пор я стал считать, что стихи Бродского – вообще не поэзия. Это некий ритмический набор слов, который передает состояние автора и его эмоциональный настрой. И больше ничего.

– А это разве не может быть названо поэзией?

– Может, конечно! Но для меня – нет.

– Почему в таком случае вам ближе Холин?

– А Холин – другое дело. Холин изобретателен. Холин вечно что-то выдумывает. Точно так же, как и Сапгир. У Холина была целая поэма, «Земной шар умер», где перечисляются все гении, меня он тоже вспоминает несколько раз в разных контекстах. Тогда все считали себя гениями. Гений – и никаких сомнений. СМОГ – самое молодое общество гениев. Сейчас – век возрождения, и все начали писать. Когда человек говорит, что закрывает мировое искусство, спорить с такими людьми не надо, пускай закрывает. С Холиным меня познакомил Сапгир. Я одно время жил в подвале, который ему выделило общество пожарников. Сам Холин в мастерской не жил, только приходил иногда. И он мне каждый день выдавал по серебряному рублю, чтобы я сидел и писал стихи. Я писал и даже сделал ему какую-то картину в подарок. А Сапгира ко мне в Питере привел покойный Алик Гинзбург. С ним мы дружили до самой смерти, он приезжал и выступал в моей мастерской, которую я превратил в клуб «Симпозион», оказавшийся сборищем русских людей. Холин устроил вечер у Стацинского, а я написал статью об этом в «Русскую мысль», которая так и называлась: «Умер земной шар».

– Выходит, у Бродского мало смыслового плана?

– Пожалуй, да. Он неизобретателен, вот что я хочу сказать. Он классицист. Он встал один раз на какие-то рельсы и с них не съезжал никогда. Он мне еще в молодые годы, когда нам было двадцать с небольшим лет, сказал: «Хвост, ты увидишь, я получу Нобелевскую премию!» И он ее получил. Он делал все, чтобы ее получить. А для того, чтобы это сделать, нужно работать в одном направлении. Он так и трудился.

– Лимонов тоже хотел, но не получил.

– Лимонов, может быть, хотел, но не смог. Нобелевский лауреат должен вести особый образ жизни, это точно совершенно – и палитра его деятельности должна быть очень широкой, он должен преподавать, он должен читать лекции, просвещать, еще что-то делать.

– Вас, как и Бродского, судили за тунеядство. Но для Бродского с этого суда началась мировая слава, на его защиту встала вся интеллигенция, вы же так и остались битником.

– Меня судили за тунеядство раньше, и Бродский прибегал хлопотать, чтобы меня простили. Были фельетоны, где мы все фигурировали – Бродский, Ентин, я, Роман Каплан30.

– В Москве был тогда опубликован фельетон «Бездельники карабкались на Парнас»31.

– Да, еще «Помойка номер восемь»32 – про Рабина и компанию. Первый мой суд закончился смешно – тем, что меня приговорили к поступлению в университет. Меня спросили: «Чем вы занимаетесь сейчас?» – «Я пишу стихи». – «Как, вы пишете стихи и не имеете никакого образования?» Я сказал, что считаю необязательным иметь образование. Они ответили, что обязательно нужно иметь образование: «Давайте договоримся с вами так: вы пойдете на какое-нибудь филологическое отделение и будете изучать филологию». Я сказал: «Ну хорошо – тогда я постараюсь поступить в университет, на филфак». На этом мы и договорились. В то время, когда меня арестовали, я писал стихи и на филфак поступал уже после всех художественных образований. А потом меня два раза еще арестовывали по тунеядству, но до суда дело не доходило, а отправляли в психушку и там держали. В первый раз, на Пряжке, я попал на койку, на которой лежал до меня Бродский, и там провел месяц целый. Второй раз мне еще больше повезло: я целых полгода провел в другой психушке, в Ленинградской областной больнице психиатрической, где попал на инсулиновую шокотерапию за то же самое, за тунеядство.

– Сложно было жить не работая?

– Так я зарабатывал довольно много, но все это были заработки левые – то работал фотографом на пляже, то мыловаром в прачечной, то еще что-то такое. Фотографом я работал в Крыму на пляже, а деньги пропивал в Коктебеле на Киселевке33. Там все кому не лень работали. Иногда меня приглашали и в дом Волошина, попеть что-нибудь, например, и я пел.