Алексей Косыгин. «Второй» среди «первых», «первый» среди «вторых»

Плановость экономики, государственный интерес, государственный контроль и учет, полный отказ от идей частной собственности и прочее, и прочее, и прочее стали для Косыгина как для советского управленца приоритетными вехами. Да, политиком он не стал, но стал «крепким хозяйственником», которого ценили не только коллеги, но и недоброжелатели, и эта оценка, его профессионализм, по сути, сохранили его и его семью от многих социальных перипетий.

В важность экономики мобилизационного типа Косыгин еще больше уверовал и укрепился в условиях Великой Отечественной войны 1941–1945 годов и восстановительного периода — время, которое, несомненно, повлияло на его жизнь, — когда обстоятельства требовали жесткой централизации всего и вся, и в первую очередь — управления хозяйственным комплексом.

Осознание того, зачем, что и почему необходимо менять в экономике, складывалось шаг за шагом, перманентно, с постепенным пониманием того, что изменения — и в национальном хозяйстве, и в обществе — необходимы…

Решающую роль в подобном осознании сыграла общественная оттепель, охватившая страну с конца 1950-х годов… Это время, когда появилась возможность не опасаться за высказывание нонконформистских идей, правда, если они не переходили определенной черты. И это был период не только зарождения диссидентского движения, но и время, когда и в верхах власти шли жаркие дискуссии о том, как «нам реорганизовать…»

Первые лица государства, справедливости ради скажем — далеко не все, не чурались новых идей и предложений, не прятались от споров и критики, не сторонились Запада и его успехов и даже (даже!) призывали, с оговорками, у него учиться…

Одним из таких «продвинутых» первых лиц советского государства был и Алексей Николаевич, перешагнувший 50-летний рубеж жизни… Он принял — но далеко не сразу и не все — «оттепельные» идеи, такие, как важность изучения зарубежного опыта в управлении экономикой, изучение и освоение технических новинок, интерес к инженерной мысли, к новым технологиям, к идеям прямого взаимодействия производства и науки…

И в этом вновь проявились индивидуальные черты характера Косыгина: оставаясь сторонником идей патернализма, он осмыслил и осознал необходимость реформ: время, общество, производство не могут «ходить по кругу». «Идея круга» (по сути «милитаризационной» экономики) самодостаточна, но порочна… Отставание в этом случае неизбежно… Как и следующий за ним коллапс…

Что и как реформировать и каким — с учетом незыблемости идеологических установок — образом? Самый сложный вопрос, вокруг которого с конца 1950-х и до середины 1960-х годов было «поломано много копий»… Как «впрячь в одну телегу ломовую лошадь и трепетную лань» — плановость и хозяйственный расчет, ориентированный в первую очередь на рынок? Идеи социализма и ставку на товарно-денежные отношения? Можно было, конечно, оговориться, что в СССР эти самые товарно-денежные отношения приобретают особый смысл, ничего не имеющий общего с капиталистическим миром… Но это всего лишь отговорка…

Косыгин предложил свое видение реформирования хозяйственного механизма, и, как бы он ни ссылался на социалистическое мировоззрение, в его парадигме социализм в конце концов сводился к обязательному, но не определяющему все и вся атрибуту…

Что-то подобное происходит в современном Китае…

Итог. Реформы в России, особенно в экономике, оцениваются, такова уж традиция, как правило, «диалектически»: и хорошо, и плохо…

И «косыгинская реформа» не стала исключением — в ее анализе царит мозаичность оценок, их разнообразие порой не просто удивляет, оно поражает: от абсолютного одобрения до полного неприятия, от признания восьмой пятилетки едва ли не «золотым временем советской экономики» до ее характеристики как начальной точки ухода страны «в полную нищету» времен «перестройки»…

* * *

Все эти вопросы работали на разрешение одной задачи: почему Косыгин был всегда «второй»?

«Призвание»? Отсутствие карьерной цепкости? Нежелание вмешиваться в какие-либо «подковерные схватки»? Желание оставаться в личине «человека в футляре»? Человек, живущий по принципу «не высовывайся», или очень осторожный, но умеющий — по необходимости — «показывать зубы»?

Наверное, все «в комплексе».

Однако сам не рвался «в битву»… Как не был, так и не стал «борцом».

Это одновременно и плохо, и хорошо.

Почему — хорошо?

Гарантия самосохранения.

Почему — плохо?

Был «шпыняем» со всех сторон, в первую очередь со стороны «силовиков», не мог сколотить «своей команды», и даже те, кого он считал своими сторонниками, предавали его.

«Второй» он всегда «второй», всегда подотчетен «первому», даже если интеллектуально он выше «первого» на голову, он всегда зависим от «первого». А если «второй» еще и более талантлив и профессионален в своей области, чем «первый», и это заметно всем и каждому, то зависть неизбежна и она выливается в паранойю.