Алексей (ЛП)

Она облизнула губы, и я сунул руки в карманы или рискнул дотронуться до нее. Я хотел коснуться каждого дюйма ее тела. Лизать ее везде. Она была бы моим личным десертом.

Я наблюдал за ее шеей, на ней заметно бился пульс. Заставлял ли я ее нервничать? Трудно сказать. Она, не раздумывая, ответила мне, несмотря на мой грубый внешний вид. Несмотря на мою преступную деятельность, которую она явно раскопала.

Она прерывисто вздохнула, ее взгляд остановился на моих губах. Ее язык скользнул по нижней губе, и вся кровь в моем теле прилила к паху. Кто-то, должно быть, смеялся надо мной там, наверху. Маленький агент ФБР пяти футов пяти дюймов прочно вошел в каждую частичку моего существа.

Я. Так. облажался.

Мои глаза блуждали по ее миниатюрной фигуре. Она была босиком, на пальцах ног был накрашен идеальный французский маникюр. Она являла собой идеальное сочетание крутости и элегантности. Мой взгляд прошелся по ее стройным ногам к торсу. На ней были самые короткие белые шорты, которые я когда-либо видел на женщине. А Татьяна и Изабелла перешли все границы, поэтому я видел короткие. В сочетании с розовой майкой, выставляющей напоказ ее стройные плечи и руки, в моем воображении вспыхивали образы ее обнаженной в моей кровати королевских размеров. Боже, что бы я с ней сделал, если бы она была привязана к моей кровати.

Черт, это будет долгая ночь.

Я хотел, чтобы ее тело склонилось над диваном, чтобы я мог войти в нее и трахать до беспамятства. Как будто она могла прочитать мои мысли, ее маленькие коготки впились в ладони. Может быть, она боролась с желанием прикоснуться ко мне, точно так же, как я боролся с желанием прикоснуться к ней.

За исключением того, что ей никогда не разрешат прикоснуться ко мне. Как бы сильно я этого ни хотел. Была причина, по которой я покрывал свое тело чернилами. Это было лучше, чем позволить миру увидеть шрамы, которые обезобразили большую часть меня.

Розоватый. Грубо. Уродливый.

Заживление вашей кожи было возможно только до тех пор, пока она не была повреждена окончательно. И мои повреждения были глубокими.

“Крошка". Малышка. Она всегда была моей девочкой. Девушка, которая спасла меня одним жестом доброты. Она никогда не простит меня, когда узнает. Я знала, что не прощу кого-то за то, что он причинил боль моим братьям и сестрам. “Только хорошие девочки могут прикасаться”. Мой голос звучал грубо, у меня был заметный акцент. В конце концов, я провел первые шестнадцать лет своей жизни в России. Хотя я и не считал себя русским.

Резкий вздох нарушил напряженную тишину, повисшую между нами, и что-то в ее глазах вспыхнуло настолько дико, что мне пришлось стиснуть зубы, чтобы побороть это желание, разливающееся по моим венам.

Сделать ее моей. Трахать ее до тех пор, пока она не забудет ничего, кроме меня. Я был бы всем ее миром, а она была бы моей.

Зачем я сказал ей, что только хорошие девочки могут прикасаться ко мне, когда на самом деле никто не может? Без чертовой идеи. Может, мне нравилось ее злить. Или мне нравилось дразнить себя тем, чего у меня никогда не будет.

Она взяла себя в руки, и с ее губ сорвалась недостойная усмешка. “ Ты бы хотел, ” выплюнула она в ответ хриплым голосом. — Я бы не прикоснулся к тебе, даже если бы ты был последним мужчиной на этой планете.

Ой.

Ее глаза, полные вызова и горького веселья, наполнили меня. Маленькая агентесса могла отрицать все, что ей заблагорассудится, но она хотела прикоснуться ко мне. Мой желудок сжался от отвращения к тому, что она обнаружит, если я когда-нибудь позволю ей зайти так далеко. Ей было бы противно.

Презрение к гребаной судьбе, превратившей мою жизнь в сущий ад, разгорелось в моей груди подобно лесному пожару. Я давным-давно понял, что желания напрасны. Просто пустая трата времени.

Я выжил. Точка. Не больше и не меньше.

Но теперь, увидев женщину, от взгляда которой у меня действительно болело в груди, я проклял всех святых за то, что они испортили мне жизнь. Потому что, когда дело дошло до нее, возникла внутренняя потребность, и голод заревел у меня в ушах и по венам.

Дать ей все, в чем она нуждалась. И взять от нее все, чего я жаждал.

За исключением того, что я знал, что из этого выйдет, если я зайду так далеко.

Отвращение. Жалость. Отвращение.

“ Одевайся, ” сказал я ей, стиснув зубы. Я должен был взять себя в руки рядом с этой женщиной. — У нас есть час, чтобы добраться туда.

Она пожала стройным загорелым плечом и исчезла в своей спальне. Мгновение я смотрел на дверь, прожигая в ней дыру, как будто она волшебным образом превращалась в стекло, чтобы я мог увидеть, как она меняется.

Слишком глубоко, постоянно предупреждал я себя. Добром это не кончится. Хотя пытался ли я это остановить? Ни хрена себе.