Алексей Михайлович

Нехватка дворян и детей боярских побуждала перекладывать военную повинность на представителей тягловых сословий. Так, при Алексее Михайловиче происходили перемены в раскладе повинностей. В 1659, 1660 и 1661 годах один за одним провели три сбора в солдатскую службу. Брали в службу одного человека с 20 дворов. Это дало в распоряжение правительства около 50 тысяч человек, большая часть которых пополнила поредевшие солдатские формирования. Чисто военная мера, к которой правительство второго Романова прибегло по необходимости, имела далеко идущие последствия. Тягловыми сословиями она воспринималась очень болезненно, как еще одно бесспорное доказательство намерения верхов притеснить их. Ведь проливать кровь — обязанность служилых людей.

Одна из самых острых проблем тех лет — нехватка толковых полковых воевод, способных действительно руководить боем, а не просто кидаться очертя голову в гущу неприятеля. Пока война шла успешно, прежние воеводы оказывались на высоте. Поражения же выявили их неспособность командовать формированиями, наполовину составленными из полков «нового строя». Строй требовал тактики и стратегии, отличной от той, что применялась в армии, сколоченной из полков поместного ополчения. Но откуда было взяться таким военачальникам в Москве с ее поместными сотнями? Алексей Михайлович по необходимости должен был обратиться в сторону Запада. Он надеялся приискать на службу военачальника с солидной репутацией, которому «генеральская служба не в обычей». Кто-то порекомендовал английского генерала «Шарлуса Ергапта». Но тут возникло одно неудобство: после реставрации «Карлуса Карлусовича» — Карла II, генерал был приближен ко двору. Поэтому Гебдон предложил искать иного кандидата. Но в Москве близость к Карлу восприняли как лучшую рекомендацию генералу и решили продолжить попытки его привлечения на русскую службу.

Гебдон, снабженный соответствующими инструкциями, был принят Карлом II. Только что взошедший на престол король рассыпался в комплиментах по адресу царя и завел разговор об утраченных его подданными привилегиях. В ответ резидент заговорил о разрешении найма во владениях короля солдат и рейтар. Король «с бояры своими о том сидели и приговорил для любви тебя, великого государя, поволил те полки с началными людми отпущати». Карл оказался настолько любезен, что изъявил готовность расстаться с генералом Шарлусом: тому было разрешено самому решать, что ответить на предложение царя. Возможно, это была и отговорка. Но отговорка, свидетельствующая о нежелании Лондонского двора даже мимоходом бросить тень на русско-английские отношения.

Затея с генералом окончилась неудачей — уж очень много тот запросил. Речь шла о выделении «под ригиментом генералисимуса за большой государственной печатью» корпуса в 15 и более тысяч человек; о праве самому нанимать на службу генералов и начальных людей, какие ему покажутся годными, и т. д. К таким запросам в Москве не привыкли, и Алексей Михайлович отказался от услуг несостоявшегося русского «генералисимуса»[463].

Не получилось и с наймом рядовых и начальных людей. Когда посчитали во что это обойдется — начиная с первых выплат и кончая фрахтом 25 кораблей для перевозки людей и вооружения, то получилась астрономическая цифра — 276 692 ефимок. Такой суммы, конечно, не было. Но размах поражает.

Вообще финансы становились постоянной головной болью для властей. Конца войны не было видно, зато давно уже виднелось дно опустошенных казенных сундуков. Тот же Гебдон, получая все новые и новые заказы на покупку оружия и найм начальных людей, резонно спрашивал о деньгах — одними обещаниями трудно было уговорить торговцев и наемников. Отчасти проблему удавалось решить с помощью голландских купцов, дававших деньги под правительственные гарантии на приобретение в будущем в Архангельске товаров — поташа, пеньки, хлеба и прочего — по льготной цене. Покупались мушкеты и «на соболи». Однако этого было явно недостаточно. Потому поневоле приходилось обращаться к традиционным источникам пополнения государственных финансов — к регалии и налогам. Но этот способ был не безупречен. Он во многом основывался на терпении, а оно имело свойство истощаться даже у такого терпеливого народа, как русский.

«Медный бунт»