Алексей Михайлович

Несколько вопросов имели отношение к Никону. В частности, Алексей Михайлович упорно пытался допытаться до правды о связях разинцев с опальным патриархом. Должно быть, до конца не избавившись от ощущения вины перед бывшим «собинным другом», царь усматривал в предосудительном поведении Никона возможность для собственного самооправдания. Чего стоило, к примеру, обвинение Разина в том, что он «Никона хвалил, а нынешнева (патриарха Иоасафа. — И.А.) бесчестил»? В глазах царя после соборного приговора хвалить Никона преступно. Но, главное, царя интересует, что ответил подсудимый на вопрос о никоновских посылках к нему из Ферапонтова монастыря. Имели ли они место? Приходил ли старец Сергей от Никона на Дон «по зиме нынешней»? Точно неизвестно, что показал Степан Разин. Уже после смерти Алексея Михайловича, перед переводом Никона в более суровое заточение в Кирилло-Белозерский монастырь, был учинен сыск о проступках бывшего патриарха. В нем, в частности, вновь прозвучал вопрос о связях Никона с разницами. «Как Стенька Разин привезен к Москве, и в то время в роспросе у пытки и со многих пыток и с огня сказал: приезжал к Синбирску старец от него, Никона, и говорил ему, чтоб ему идти вверх Волгою, а он, Никон, с свою сторону пойдет для того, что ему тошно от бояр; да бояре же переводят государские семена». К этому Разин еще добавил, что Никон, по словам старца, собирался идти навстречу атаману не просто так, а с «готовыми людьми», которых было до пяти тысяч человек.

То, что в ответах Разина было много надуманного, — несомненно. Но нет дыма без огня. По-видимому, атаман и патриарх обменялись посланиями. Во всяком случае, власти в этом не сомневались. В 1676 году Никону прямо было объявлено, что он «совет имел с ворами и изменниками Московского государства»[466]. Однако сам Алексей Михайлович оставил этот факт без последствий. Кажется, для него важнее было уличить Никона, чтобы потом простить его.

Степан Разин перенес все мучения с необычайным мужеством. Он умер, несмирившийся, непокоренный, страшный для властей одним своим именем и народной памятью. Истлевшие останки атамана зарыли на Татарском кладбище: отлученный от церкви, он не имел права на честное погребение.

Спор о русском бунте — его причинах, итогах и последствиях — нескончаем. Он по-своему разрешался в советской исторической литературе, для которой была характерна крайняя идеологизация и идеализация движения Разина. Именно в этом русле шла разработка проблемы, концепционная ограниченность которой восполнялась доскональным изучением хода крестьянской войны. Далеко не всегда убедительно выглядят построения, предлагаемые постсоветскими историками. Следом за дореволюционными исследователями они подчеркивают разрушительный характер крестьянских войн, консерватизм и косность сознания их участников, невероятную жестокость. Крестьянские войны в такой интерпретации — это прежде всего доказательство отсталости общества. Все это справедливо, но, кажется, несколько односторонне. Знаменитый «бессмысленный и беспощадный» русский бунт (слова А. С. Пушкина) и в самом деле часто бывал бессмыслен и беспощаден. Казацкие идеи равенства неузнаваемо менялись в условиях Дона и рушились в масштабах страны. Стремление уравнять и разделить приводило к насилию и жестокостям. Торжествовала кровавая утопия. Однако в бессмысленности и беспощадности был свой смысл, пускай и скованный действительной неразвитостью общественных отношений. При почти полном бесправии масс с них драли три шкуры помещики, их притесняли воеводы, обманывали приказные. Но если бы не вспышки необузданного и страшного гнева, то, несомненно, драли бы и обманывали вдвое, а то и втрое больше. В памяти власть имущих бунт как бы очерчивал грань, через которую было опасно переступать. Годы и алчность ее стирали, и тогда наступала пора напоминания, время топора и красного петуха — нового крестьянского бунта.

Накануне нашествия

Андрусовское перемирие не прекратило, а усилило брожение на Украине, придав ему новую направленность и окраску. Разделение Украины ущемило национальное чувство. «Никто о целости нашего народа не заботится», — вздыхали в Запорожье, адресуя свой упрек царю, который «не хочет нас, птенцов своих, под крылами держать»… Упрек, однако, был не совсем справедлив: в Андрусовском исходе русско-польского противостояния во многом было повинно само казачество. За шатость, непостоянство дорого платить приходилось всем. Тем не менее раскол Украины был явлением трагичным и ненормальным.

Москва старалась не упускать ничего происходящего на обеих сторонах Днепра. Особенно внимательно она наблюдала за деятельным и влиятельным правобережным гетманом Петром Дорошенко, от которого зависело спокойствие в Восточной Украине. По мысли A. Л. Ордина-Нащокина, самое лучшее было привлечь Дорошенко на царскую сторону и оторвать его от татар, которые в свое время помогли ему освободиться от власти короля. В перспективе это могло объединить обе стороны Днепра под одной гетманской булавой, послушной Москве.