Алексей Толстой

Этот эпизод запомнился и самому Толстому. Но он чуть по-другому освещает его: «Хождение по мукам» я кончил в Камбе, где работал над последними главами около месяца, конец мне не удавался, и я его действительно однажды разорвал и выкинул в окно, и то, что мне не удавался конец, было закономерным и глубоким ощущением художника. Так уже тогда я начал понимать, что этот роман есть только начало эпопеи, которая вся разворачивается в будущем. Вот откуда происходила неудача с концом, а не от того, что я не мог «взойти на гору, чтобы оглянуть пройденное». На какую гору мог бы взойти художник, когда он начал понимать, что он в тумане, в потемках, что все стало неясным, что понимание должно раскрыться где-то в будущем… Роман этот никогда, даже при последующих доработках не был закончен, да и по существу не мог быть закончен, так как он первая часть трилогии».

Вскоре после журнальной публикации романа Толстой понял, что написанное им — это только первая часть: неумолимый ход революционных событий повлечет его героев дальше. Роман произвел впечатление в эмигрантских кругах, читающая публика как бы заново переживала все великие исторические события недавнего прошлого. Не все соглашались с тенденцией романа. Одним казалось, что автор недостаточно четко высказывает свое отношение к тем или иным общественным группам, другие, наоборот, считали, что автор не должен так грубо влезать в недавние политические дрязги и сплетни, Толстого все больше не удовлетворяла жизнь вдали от Родины, без ясной перспективы. Правда, одно время ему казалось, что жить в Камбе можно, жить и работать, и он послал Буниным своеобразный вызов:

«Милые друзья, Иван и Вера Николаевна, было бы напрасно при Вашей недоверчивости уверять Вас, что я очень давно собирался вам писать, но откладывал исключительно по причине того, что напишу завтра… Как Вы живете? Живем мы в этой дыре неплохо, питаемся лучше, чем в Париже и дешевле больше чем вдвое… Но денег нет совсем, и если ничего не случится хорошего осенью, то и с нами ничего хорошего не случится. Напиши мне, Иван милый, как наши общие дела? Бог смерти не дает — надо кряхтеть. Пишу довольно много. Окончил роман и переделываю конец. Хорошо было бы, если бы оба приехали сюда зимовать, мы бы перезимовали вместе…»

К осени повлекло Толстого на восток: он решает попытать счастья в соседней Германии.

«Вечером мы с Никитой провожали отца на вокзале, — вспоминает Крандиевская. — Над черной дырой туннеля печально мигал зеленый фонарик. Летучие мыши низко проносились над нами, встревоженные белым пятном моего платья.

— Пойми, — говорил Толстой, сжимая мне руку. — Европа — это кладбище. Я все время чувствую запах тления. До галлюцинаций. Здесь не только работать, здесь дышать нечем. Жить в окружении мертвецов! Ненавижу людей. Надо бежать отсюда.

— Куда бежать?

Он молчит. Мы словно боимся высказаться до конца.

— Из Парижа я напишу тебе, — говорит он».

Спустя две недели Толстой писал жене: «Жизнь сдвинулась с мертвой точки. В знакомых салонах по сему случаю переполох. Это весело. Я сжигаю все позади себя, — надо родиться снова. Моя работа требует немедленных решений. Ты понимаешь категорический смысл этих слов? Возвращайся. Ликвидируй квартиру. Едем в Берлин, и если хочешь, то дальше».

После отъезда из Камба Толстой еще какое-то время прожил в Париже, заходил к Буниным, но не застал их, оставил записку: «Приходил читать роман и проститься».

Следующие письма Бунину Толстой писал уже из Берлина:

«16 ноября 1921 г. Милый Иван, приехали мы в Берлин. Боже, здесь все иное. Очень похоже на Россию, во всяком случае очень близко от России. Жизнь здесь приблизительно как в Харькове при гетмане; марка падает, цены растут, товары прячутся. Но есть, конечно, и существенное отличие: там вся жизнь построена была на песке, на политике, на авантюре, — революция была только заказана сверху. Здесь чувствуется покой в массе народа, воля к работе, немцы работают как никто… На улице снег, совсем как в Москве в конце ноября, — все черное. Живем мы в пансионе недурно, но тебе бы пе понравилось… Здесь мы пробудем недолго и затем едем — Наташа с детьми в Фрейбург, я — в Мюнхен… Здесь вовсю идет издательская деятельность… По всему видно, что у здешних издателей определенные планы торговать книгами с Россией. Вопрос со старым правописанием очевидно будет решен в положительном смысле. Скоро, скоро наступят времена полегче наших…»