Алексей Толстой

Компания веселилась и дурачилась в духе времени («В литературных кругах в те годы усиленно и разнообразно развлекались. Дионисийские вечера и пляски, маскарады, любительские спектакли сменяли друг друга. Толстые всюду были на первых местах»^{203}, — вспоминала Крандиевская-Толстая, а М. Кузмин описывал один из подобных маскарадов: «Поехали к Толстым узнать о маскараде. Оказалось, малознакомые гости перепились и вели себя черт знает как. Исаковна дралась с Сологубом и Настей… кувыркали и обливали пятки вином, Бакст вынимал из-за корсажа неизвестной маски китайских…»^{204}), а через несколько дней гости перессорились, и причиной горестей, которые обрушились сначала на голову Ремизова, а потом и Алексея Толстого, стал злополучный хвост, который, как оказалось, был кем-то отрезан от обезьяньей шкуры. Шкуру Анастасия Николаевна Чеботаревская раздобыла по просьбе Толстого для маскарада, устроенного Толстыми же у себя дома днем раньше, и обязана была вернуть в целости и сохранности законному владельцу, но шкура оказалась испорчена.

На Ремизова, который участвовал в обоих маскарадах, пало обвинение в том, что хвост отрезал он.

6 января Чеботаревская писала Ремизову:

«Уважаемый Алексей Михайлович!

К великому моему огорчению, узнала сегодня о происхождении Вашего хвоста из моей шкуры (не моей, а чужой — ведь это главное!). Кроме того, не нахожу задних лап. Неужели и они отрезаны? И где искать их? Жду ответа. Шкуру отдала починить, — но как возвращать с заплатами?

Ан. Чеботаревская»^{205}.

Ремизов ответил ей два дня спустя пространным оправдательным письмом:

«Многоуважаемая Анастасия Николаевна!

Я очень понимаю Ваш гнев и негодование. Пишу Вам подробно, как попал ко мне хвост. 2-го я пришел к гр. А. Н. Толстому. У Толстого застал гостей — ряженых. Какой-то офицер играл, а ряженые скакали. На ряженых были шкуры. Дожидаясь срока своего — чай пить, стал я ходить по комнате. На диванах разбросаны были шкуры. Среди шкур я увидел отдельно лежащий длинный хвост. Мне он очень понравился. Я его прицепил себе без булавки за штрипку брюк и уж с хвостом гулял по комнате.

Пришел А. Н. Бенуа. Видит, все в шкурах, вытащил какой-то лоскуток и привязал к жилетке. Тут ряженые стали разыгрывать сцену, и все было тихо и смирно — никто ничего не разрывал и не резал. Меч острый японский по моей просьбе — боюсь мечей всяких в руках у несмелых — был спрятан.

Уходя от Толстого, попросил я дать мне хвост нарядиться. Толстой обещал захватить его к Вам, если я прямо пойду к Вам. 3-го я зашел к Толстому, получил от него хвост, прицепил его без булавки и поехал к Вам.

У Вас, когда надо было домой, я снял хвост и отдал его Алексею Николаевичу.

Я взял хвост таким, каким мне его дали. Я его не подрезывал. С вещами я обращаюсь бережно. И нет у меня привычки (глупой, меня раздражающей) вертеть и ковырять вещи. Лапок я тоже не отрывал. И не видал. Очень все это печально.

А. Ремизов»^{206}.

День спустя пришел ответ от Чеботаревской, которая на этот раз взвалила всю вину за недоразумение на Толстого, а точнее, на его жену:

«Уважаемый Алексей Михайлович!

Вы меня простите, пожалуйста, если Вы в резке шкуры не повинны, но я письмо получила от г-жи Толстой на следующий день, что «хвост отрезал Ремизов в ее отсутствие» — что меня и повергло и в изумление, и в печаль. Я 3 дня разыскивала такую шкуру и купила новую.

А. Ч.»^{207}.

Однако конфликт на этом исчерпан не был, и в бой пошла тяжелая артиллерия — Сологуб и Толстой. Если доверять воспоминаниям Софьи Исааковны, чья честь оказалась задетой, ибо именно она оказалась в роли злодейки, оклеветавшей ни в чем не повинного Ремизова, Чеботаревская и Толстой испытывали друг к другу неприязнь, и несчастный хвост, прицепленный к ремизовскому заду, оказался предлогом свести счеты: «Алексея Николаевича же в доме Сологуба забавляла и вместе с тем немного раздражала хозяйка, окружавшая смешным и бестактным культом почитания своего супруга, который медленно и торжественно двигался среди гостиной, подобно самому Будде»^{208}.

Софья Исааковна здесь лицо заинтересованное и пристрастное, и не очень понятно, почему, если между Толстым и Сологубом существовала напряженность, он был приглашен к нему в дом, почему просил Чеботаревскую раздобыть обезьянью шкуру и она его просьбу выполнила. Да и к Сологубу Толстой относился с большим почтением. В библиотеке Федора Кузьмича хранятся по крайней мере три книги молодого графа с авторскими посвящениями:

«Вы, певший гимны сладкой смерти,
Воздвигли память бытию…
Вам ветвь дубовую мою
Принес, и пусть дадут мне черти
Побольше смелости… прыжок…
И ветвь кладу у Ваших ног.

Федору Кузьмичу с любовью

автор гр. А. Толстой.

23.11.1909»^{209}.

«Милый Федор Кузьмич, не судите строго, ради Бога. А если осудите, меня на этом и том свете погубите. Ваш Толстой. 15.12.1910»^{210}.