Алексей Журавко. Инвалид. Человек, на которого враг не пожалел HIMARS

Однажды я проснулся и увидел, что ему плохо. Позвал нянечку, чтобы вызывала скорую помощь. «Скорая» приехала, и врачи сказали-наказали, чтобы я чутко спал в эту ночь и, если повезёт, Вася останется в живых. Но он и сам уже понимал, что не жилец. После вызова «скорой» ему полегчало, я ему помог встать, и мы пошли на балкон покурить. Вася и говорит: «Сегодня уйду на тот свет». Я отвечаю, мол, брось, тебе ещё жить, скоро будем с тобой курей наших гонять (он обычно на силках у нас сидел, понимал, как поймать голубей). Мы покурили, я ему помог лечь и, как сейчас помню, уснул глубоко. Потом поворачиваюсь, протягиваю руку, и как-то получилось, что я его обнял. Чувствую, а тело холодное! Просыпаюсь резко: «Васька, ты живой?!» – поворачиваю его и понимаю, что Васьки уже не стало. Спокойно простыней его накрыл, не стал будить ребят, подошёл к воспитателю (тогда у нас была Виктория Павловна) и сказал, что Васька ушёл на тот свет.

– А ты ребят будил? – спросила она.

– Да куда их будить, 3 ночи.

– Ну, давай тогда так сделаем: буди Якименко Сашу, и потихонечку его вынесем.

Конечно, страшно было, когда его тело расслабилось и с этих ран всё начало высыпаться. Мы его кое-как потихонечку вынесли и положили на носилки, которые у нас специально для таких случаев были. Потом я говорю: «Давайте хотя бы помоем его». У нас специальные ванночки были, чтобы не таскать человека в большую ванну, а протянуть шланг и помыть. Омыли мы его, вызвали милицию, скорую. Тогда, как сейчас запомнил, мне неприятнее всего было слышать, как человек предсказывает свою смерть и говорит, как это произойдёт.

Вспоминаю ещё один случай с Лёшей, которому тогда исполнилось восемнадцать лет, а мне тринадцать было. У него на обеих ногах были протезы. Одной не было совсем, а вторая – полупарализованная. Родители часто к нему приезжали, навещали.

И вот когда пришло время уходить из детского дома, ехали мы вместе с ним, Толиком и Юрой свинюшек кормить, он и говорит: «Ребята, я в дом престарелых не пойду, ехать мне некуда, а выйду в жизнь – розовые очки сломаются, и я этого не выдержу». Ещё отругали мы Лёшу тогда. А он ответил, что в 16 вечера мы его найдём. Помню, я его дрыном огрел по спине, рассмеялись и пошли дальше.

Потом я пошёл хомяков покормить своих, а в 16 часов у нас как раз начиналось домашнее задание, и мне что-то искупаться захотелось, так как оставалось свободных полчаса. Открываю душевую, захожу, а Лёша там висит…

Я особо не испугался, только начал кричать: «У наструпак, пацаны, помогите снять!» Сняли, сделали искусственное дыхание, я рукой язык ему назад всовывал, сколько ни пытались оживить, но бесполезно. Вызвали милицию, «скорую». Апотомузнали, что за месяц до этого отец и мать его бросили, хотя сами же привезли в детский дом по путёвке, чтобы его здесь всему обучили, и приезжали к нему каждый месяц, забирали на праздники. До выпускного оставалось 2–3 дня.

Выпускной в Цюрупинском детском доме 2016. Видео

Случалось такое, что ребята умирали от эпилепсии, проглатывали языки, задыхались, а ты ничего не успевал сделать. Уход каждого из них был для нас большой трагедией.

Всех помню. Из моего класса большинства уже нет в живых: кто от болезни своей умер, кто в доме престарелых, кто у родителей. Но есть и те, у кого семьи нормальные получились, детей родили. И я искренне рад за них.

О вере, любви к животным и противоположному полу

– Было ли какое-то место в этом детском доме церкви, Богу? Может, набожные преподаватели?

– Запрета не было, но каждый по-своему относился к Богу. В храм мы не ходили. Из преподавателей Марья Васильевна верующей была, и мы очень любили слушать, когда она объясняла, кто такой Иисус, Моисей.

Было у меня такое, что за непослушание на соли стоял, но потом я был благодарен преподавателю, потому что осознал свою ошибку. Никто ни на кого не жаловался. Чтобы над нами кто-то издевался, унижал – никогда такого не было. Учителя и нянечки всегда считали нас полноценными детьми. Не было такого подхода, что кто-то что-то не может, «уси-пу-си», на тебе ложечку и т. д. Ко всем подходили одинаково, требования были ко всем одинаковые. Помогали только тем, кто действительно не может. А тем, кто придуривается, могли и щелбан дать. Главное, что педагоги нас никогда не унижали. И нам объясняли, что это самое постыдное. Они не любили, когда кто-то кого-то оскорблял и переходил на личности, даже шутя. За это нас наказывали очень сильно. Чем старше мы становились, тем дальше оскорбления от нас отходили. Они нас так воспитали, будто ты на три года вперёд в жизнь заходишь.