Алексиада

14. Я не обойду молчанием того, что свершил он, Роберт, в Лонгивардии, прежде чем явился с войском в Авлон. Будучи вообще человеком властолюбивым и жестоким, он в своем безумии уподобился тогда Ироду[156]. Не довольствуясь теми воинами, которые с давних пор воевали вместе с ним и знали военное дело, он формирует новое войско, призывая на службу людей всех возрастов. Со всех концов Лонгивардии и Апулии собрал он старых и малых и призвал их к воинской службе. Можно было видеть, как мальчики, юноши, старики, которые и во сне не видели оружия, облеклись тогда в доспехи, держали щиты, неумело и неуклюже натягивали тетиву лука, а когда следовало идти, валились ниц. Это было причиной неумолчного ропота, который поднялся по всей Лонгивардии; повсюду раздавались рыдания мужчин и причитания женщин, которые разделяли несчастия своих родственников. Одна из них оплакивала никогда не служившего мужа, другая – неопытного в военном искусстве сына, третья – брата, занимавшегося земледелием[157] или каким-либо другим трудом. Как я сказала, Роберт безумствовал, как Ирод или даже больше, чем Ирод, ибо последний обрушил свой гнев только на младенцев, {84} а Роберт – и на детей, и на стариков. Хотя новобранцы были совершенно необучены, Роберт, если можно так сказать, ежедневно упражнял и муштровал их.

Это происходило в Салерно до прибытия Роберта в Гидрунт, куда он заведомо выслал значительное войско, которое должно было ждать его, пока он не устроит все свои дела в Лонгивардии и не даст надлежащие ответы послам[158]. Роберт, кроме всего прочего, сообщил папе о том, что приказал своему сыну Рожеру[159], которого вместе с его братом Боритилом[160] назначил правителем всей Апулии, тотчас явиться и оказать необходимую помощь, если только римский престол призовет их на борьбу с королем Генрихом[161]. Боэмунду же – младшему из своих сыновей[162] – он приказал с огромным войском вторгнуться на нашу территорию в районе Авлона. Боэмунд был во всем подобен своему отцу, обладая такой же, как и он, смелостью, силой, мужеством и неукротимым духом; он вообще был копией своего отца, живым слепком его природы.

Боэмунд тотчас с угрозами в неудержимом порыве, как молния, напал на Канину, Иерихо и Авлон и, непрерывно сражаясь, грабил и сжигал прилежащие области. Это был воистину едкий дым, предшествующий огню, пролог штурма перед великим штурмом. Их обоих – отца и сына – можно было бы назвать саранчой и гусеницами, ибо все, что оставалось от Роберта, съедал и пожирал его сын Боэмунд[163]. Повременим, однако, переправлять Роберта в Авлон: расскажем сначала о его деяниях на противоположном берегу.

15. Отправившись в путь, Роберт прибывает в Гидрунт и проводит там несколько дней в ожидании своей жены Гаиты[164], ибо и она обычно воевала вместе с мужем и в доспехах представляла собой устрашающее зрелище. Когда она явилась, Роберт заключил ее в свои объятия и, вновь выступив со всем войском, прибыл в Бриндизи – самый хороший порт во всей Япигии[165]. Он остановился там и с нетерпением ждал, когда соберется все войско и прибудут все корабли: грузовые и большие боевые суда, на которых он решил переправиться на противоположный берег.

Находясь еще в Салерно, Роберт отправил одного из придворных – Рауля[166] к императору Вотаниату, сменившему к тому времени на престоле самодержца Дуку. Роберт с нетерпением ожидал ответа Вотаниата, которому он через посла высказал свое недовольство и выставил благовидные предлоги для предстоящей войны. Они заключались в том, что Вотаниат, как я уже сообщала, разлучил с женихом дочь Роберта, обру-{85}ченную с императором Константином, которого Вотаниат лишил власти; поэтому Роберт изображал себя несправедливо обиженным и утверждал, что готовится к защите.