Алексиада

Несмотря на обилие материала о внутриполитической борьбе эпохи Алексея, использован он в науке явно недостаточно. В появившейся совсем недавно статье Б. Лейба, специально посвященной заговорам против Алексея, автор не идет дальше пересказа данных «Алексиады», не сопоставляет их со свидетельствами других источников, не пытается даже приблизительно определить социальную природу мятежей[53].

Все внутренние движения, так или иначе направленные против царствовавшего императора, о которых сообщается {23} в «Алексиаде», можно суммарно разделить на три типа: 1) тайные дворцовые заговоры, имеющие целью убийство или смещение императора, 2) феодальные мятежи в провинциях, 3) народные и народно-религиозные движения. В выступлениях, отнесенных нами к первому типу (главные из них: заговоры Никифора Диогена – IX, 6—9, стр. 255 и сл. – и братьев Анемадов – XII, 5—6, стр. 330 и сл.), как правило, участвуют гражданская столичная знать и видные представители воинского сословия. Иногда заговорщикам удается привлечь на свою сторону простых воинов. Видимо, ущемленные Алексеем синклитики не желали мириться с нарушением их прав[54].

Значительно реже рассказывается в «Алексиаде» о сепаратистских движениях провинциальных магнатов (Никифора Мелиссина – II, 8, стр. 105—106, Феодора Гавры – VIII, 9, стр. 242 и сл., Карика и Рапсомата – IX, 2, стр. 248 и сл., Григория Таронита – XII, 7, стр. 334 и сл.). Как можно заключить из свидетельств писательницы, эти мятежи намного уступали по своему размаху феодальным бунтам X—первой половины XI в. И лишь одно движение, направленное против императора и описанное Анной, может быть без всяких оговорок отнесено к числу народных: имеется в виду восстание Лжедиогена (X, 2—4, стр. 266 и сл.).

Народная оппозиция, как обычно в период средневековья, чаще всего выступала под видом еретических антицерковных движений, и о них в «Алексиаде» содержится богатый материал. Анна подробно рассказывает о полемике Алексея с манихеями (т. е. павликианами) в декабре 1083 г. в Мосинополе, о репрессиях Алексея по отношению к еретикам в Филиппополе (VI, 2, стр. 177 и сл.), о восстании «манихея» Травла, заключившего союз с печенегами (VI, 4, стр. 180—181), о дискуссии с павликианами Филиппополя в 1115 г. (XIV, 8—9, стр. 394 и сл.) и, наконец, – это один из самых интересных эпизодов в «Алексиаде» – о расправе Алексея с богомильским проповедником Василием (XV, 8—10, стр. 419 и сл.).

Ценность этого эпизода, как и некоторых других, где рассказывается о борьбе Алексея с еретиками, отнюдь не в том, что Анна раскрывает нам какие-то неизвестные стороны учения павликиан и богомилов[55], и даже не в новых исторических фактах, переданных ею. Нам важны эти свидетельства, потому что {24} они демонстрируют звериную ненависть господствовавшего класса к богомильству – антицерковному, а по сути дела антифеодальному движению с широкой народной основой[56].

Сама Анна, конечно, считает еретиков орудием дьявола, и вступившего в борьбу с ними отца – тринадцатым апостолом и даже восхищается «милосердием», которое проявлял к мятежникам Алексей. Однако объективные факты свидетельствуют о другом. Прекрасно чувствуя направленность этого движения, Алексей применяет в борьбе с богомилами изуверские методы, весьма напоминающие практику западных иезуитов. Напротив, глава богомилов Василий, несмотря на всю ненависть к нему Анны, предстает из рассказа как человек необычайного мужества и силы духа.

Немало ценных фактов добавляет Анна к уже имеющимся сведениям о выступлении против Алексея Халкидонского епископа Льва (V, 2, стр. 159—160). Только из «Алексиады» узнаем мы биографию интереснейшей фигуры того времени – обвиненного в ереси философа Иоанна Итала (см. прим. 557), только у Анны находим мы сообщение о еретиках Ниле и Влахерните (X, 1, стр. 264—265) и т. д.

Лишь сопоставив данные Анны о мятежах и религиозных движениях того времени, можно судить о масштабах и характере оппозиции, с которой встретился Алексей I Комнин.

О социальных отношениях эпохи первого Комнина, об администрации империи, финансах, налоговой системе и т. п. Анна сообщает очень мало. Войны с внешними врагами и дворцовые интриги представлялись средневековому историку материалом несравненно более выигрышным, чем будничная жизнь византийских крестьян и горожан и прозаические заботы императора об организации государственного управления. Большинство сведений такого характера приходится извлекать из мимоходом брошенных писательницей замечаний. Однако и этими данными ни в коем случае нельзя пренебрегать, хотя бы потому, что документальный материал того времени весьма скуден, а никакого более полного нарративного источника не существует. Именно на анализе свидетельств Анны построены наши выводы о социальной основе власти Алексея[57].