Алексиада

Так обстояли дела с пизанским флотом. Боэмунд же, человек по природе чрезвычайно дурной, испугался, как бы император раньше него не захватил Курик, не ввел в гавань ромейский флот, не установил на Кипре свой контроль и не стал задерживать союзников Боэмунда, прибывавших к нему из Лонгивардии по анатолийскому побережью. Рассуждая таким образом, он сам решил отстроить Курик и удержать порт. Некогда хорошо укрепленный город, Курик в последнее время был сильно разрушен. Но самодержец, заботясь о том же и разгадав замыслы Боэмунда, послал евнуха Евстафия, возведенного с должности каниклия [1283] на пост великого друнгария флота, с поручением спешно занять Курик и как можно скорей его отстроить. Он велел также отстроить расположенную в шести стадиях от Курика крепость Селевкию, [1284] оставить в обоих городах крупные военные силы и назначить дукой Стратигия Страва, человека малого роста, но большого знатока военного дела. Кроме того, он приказал ввести в гавань большой флот, поручив ему помогать Кипру и бдительно подстерегать тех, кто будет идти на помощь Боэмунду из Лонгивардии.

Итак, вышеназванный друнгарий флота отправился в путь и, предупреждая замыслы Боэмунда, восстановил Курик и привел его в прежнее состояние. Сразу после этого он отстроил Селевкию, окружил ее рвом, оставил в обоих городах значительные силы под началом дуки Стратигия, спустился в порт, оставил там, согласно указаниям императора, сильный флот и вернулся в столицу, где удостоился больших похвал и щедрых даров самодержца. [1285]

11. Вот все о Курике. Год спустя [1286] император узнал, что генуэзский флот тоже готовится выйти на помощь франкам. Алексей предвидел, что и генуэзцы могут нанести немалый ущерб ромейской империи, и поэтому по суше отправил с крупными силами Кантакузина, а с флотом спешно снарядил и послал Ландульфа, которому приказал без промедления прибыть к южному побережью [1287] и завязать бой с генуэзцами, когда те будут проходить мимо. Когда флот плыл к месту назначения, разразилась жестокая буря, повредившая много кораблей. Их вытащили на берег и тщательно осмолили.

Между тем Кантакузин узнал, что генуэзский флот, плывущий вдоль южного побережья, находится где-то поблизости. Исполняя приказ самодержца, он поручил Ландульфу отвести восемнадцать кораблей (это все, что осталось в море; остальные были вытащены на берег) к мысу Малея, [1288] поставить их там на якорь, а когда мимо будут проходить генуэзцы, немедленно завязать бой – если Ландульф на это отважится – или спасать себя, корабли и матросов и укрыться в Короне. Ландульф отправился, но, увидав большой флот генуэзцев, отказался от боя и поспешно прибыл в Корону.

Кантакузин же собрал, как и нужно было, весь ромейский флот, погрузил своих людей и на всех парусах поспешил вдогонку за генуэзцами. Не догнав их, он направился в Лаодикию, чтобы обратить все свои помыслы на войну с Боэмундом. Приступив к делу, он захватил гавань и, не прекращая осаду ни днем, ни ночью, штурмовал стены. [1289]

Впрочем, он ничего не достиг; тысячу раз наступал, тысячу раз терпел неудачу: то он пытался примириться с кельтами, но не мог убедить их, то вступал в бой, но терпел поражение. Наконец, он за трое суток построил между берегом и стенами Лаодикии небольшую круглую стену из нецементированных камней и под ее прикрытием внутри в короткий срок воздвиг укрепление из камней, скрепленных цементом, чтобы использовать его как опорный пункт для дальнейшего штурма. Кроме того, с двух сторон у входа в гавань он построил по башне и протянул между ними железную цепь, чтобы преградить путь кораблям, которые должны были прийти на помощь кельтам. В это же время он захватил много небольших прибрежных городков: Аргирокастр, [1290] Маркаб, [1291] Гавал [1292] и другие, вплоть до окрестностей Триполи. Прежде эти города платили дань сарацинам, позднее самодержец потом и кровью присоединил их к Ромейской державе. [1293]

Император решил, что Лаодикию необходимо осадить не только с моря, но и с суши, ведь он, способный мгновенно постичь нрав человека, уже давно был знаком с коварством и кознями Боэмунда и в точности изучил его хитрость и непокорство. И вот Алексей позвал Монастру и послал его с большим войском по суше, чтобы он вместе с Кантакузином – один с моря, другой с суши – осадил Лаодикию. Но Кантакузин еще до прибытия Монастры овладел и гаванью и самим городом; акрополь же, который теперь вошло в обычай называть «кула», еще удерживали кельты – пятьсот пехотинцев и сто всадников.