Алексиада

В среднюю стражу ночи пришло письмо от Ландульфа, находившегося в то время вместе с талассократором Исааком Контостефаном. Ландульф обвинял Контостефанов – Исаака и его брата Стефана – и Евфорвина в том, что те пренебрегают охраной переправы из Лонгивардии и ради отдыха иногда высаживаются на сушу. Ландульф писал следующее: «Ты, император, не жалеешь ни сил, ни трудов, чтобы воспрепятствовать набегам кельтов, а они дремлют и не охраняют переправу из Лонгивардии. Поэтому те, которые переправляются к Боэмунду и доставляют ему все необходимое, пользуются полной свободой. Вот и недавно к Боэмунду переправились лонгиварды. Они дождались попутного ветра (южные ветры благоприятны для переправляющихся из Лонгивардии в Иллирик, а северные наоборот), окрылили свои корабли парусами и смело отплыли в Иллирик. Сильный южный ветер не позволил им причалить к Диррахию, а заставил плыть вдоль диррахийского побережья до Авлона. Они пристали к берегу на своих вместительных грузовых судах, высадили большое конное и пешее войско и доставили Боэмунду необходимые припасы. Затем они повсюду устроили торги, и кельты в изобилии могли купить все, что им нужно».

Император разгневался, стал жестоко порицать Исаака, пригрозил наказать его, если он не исправится, и потребовал, чтобы Исаак все время был начеку. Но усилия Контостефана не приносили никаких результатов. Не раз пытался он помешать врагам переправиться в Иллирик, выплывал на середину пролива, но не достигал цели; видя, что кельты, пользуясь попутным ветром, стремительно плывут на всех парусах, он оказывался не в состоянии сражаться сразу с двумя противниками: с кельтами и с ветром, дующим в лицо. Ведь, как говорят, даже Геракл не мог бороться сразу с двумя. Силой ветра корабли Контостефана поворачивало назад. Самодержец был очень раздосадован таким ходом дел. Он понял, что Контостефан ставит на якорь ромейский флот не там, где следует, и ему мешают южные ветры, благоприятные для кельтских кораблей. Алексей нарисовал берега Лонгивардии и Иллирика с расположенными по обе стороны пролива гаванями и отправил эту карту Контостефану, объяснив ему в письме, где следует ставить на якорь корабли и откуда, пользуясь попутным ветром, он сможет напасть на переправляющихся кельтов. [1438] Он ободрял Контостефана и побуждал его приняться за дело. Исаак воспрянул духом, подошел к тому месту, на которое ему указывал самодержец, и поставил на якорь корабли. Дождавшись случая, когда кельты с гружеными судами отплыли из Лонгивардии в Иллирик, Контостефан воспользовался дувшим в то время попутным ветром, настиг их в середине пролива и одни пиратские корабли сжег, а большинство пустил ко дну вместе с командами.

Еще не зная об этом и находясь под впечатлением письма Ландульфа и самого дуки Диррахия, император изменяет свое решение, немедленно вызывает уже упомянутого Мариана Маврокатакалона, назначает его дукой флота, а охрану Петрулы поручает другому человеку. Мариан отплыл, встретил по некоей счастливой случайности переправлявшиеся из Лонгивардии к Боэмунду пиратские и грузовые суда, груженные всевозможными съестными припасами, и захватил их. Он и на будущее время остался неусыпным стражем пролива между Лонгивардией и Иллириком и совершенно не позволял кельтам переправляться к Диррахию.

8. Тем временем самодержец, расположившись лагерем у подножия клисур возле Девола, удерживал тех, кто вынашивал замыслы перейти на сторону Боэмунда и осыпал градом посланий оборонявших клисуры, предписывая каждому военачальнику, скольких воинов должен он отправлять против Боэмунда на равнину Диррахия и в какой боевой порядок выстраивать людей для битвы. Большая часть воинов должна была на конях выезжать вперед, возвращаться назад и, неоднократно повторяя этот маневр, пускать в дело свои луки; в это же время копьеносцы должны были медленно двигаться вслед за ними, принимать к себе лучников в случае, если те отступят дальше, чем нужно, и поражать кельтов, которые к ним приблизятся. Император щедро снабжал воинов стрелами и приказывал не жалеть их, но метать не в кельтов, а в их коней. Ведь император знал, что из-за своих панцирей и кольчуг кельты почти неуязвимы, а попусту расходовать стрелы Алексей считал совершенно бессмысленным.