- Кстати, об имении! – воскликнул Эд де Туар, не дав графине договорить и останавливаясь напротив кресла, в котором она сидела. – Между нами говоря, ныне всё, что касается Дома папоротников, начинает обрастать невероятными слухами. Местные шепчутся о каких-то трагедиях прошлых лет, призраках рода де Лармор, проклятом наследстве. Я на острове немногим больше десяти лет, но вы, мадам, что вы об этом знаете?
- Проклятия? – изумилась Бертрада. – Ну что вы, мессир, я никогда об этом не слышала. Вот уже почти два столетия род де Лармор живёт на этой земле, и, если верить семейным преданиям, несчастьям или каким-либо страшным трагедиям в этом доме не было места. Что касается призраков, о которых сплетничают суеверные люди, то лично я, сколько здесь живу, ещё не встретила ни одного из них.
- Гм... – Маркграф с задумчивым видом потёр переносицу. – Наверное, глупо было бы верить, но некоторые старожилы полагают, что призраки рода де Лармор имеют какое-то отношение к маяку.
- Это сущий вздор! – возразила Бертрада. – Смотритель маяка, если речь идёт о нём, никакой не призрак. Это такое же, как мы с вами, смертное существо из плоти и крови...
- А ещё говорят, будто Мартина, вдова пекаря, была колдуньей и умела говорить с призраками, - не унимался маркграф. - Она могла видеть их так же ясно, как я сейчас вижу вас. Не напрасно же её мысли постоянно вертелись вокруг братьев Лармор, Харибальда и Вальдульфа. Она не только говорила
- О мессир! – не выдержав, воскликнула Бертрада. – Оставьте мёртвых в покое! Подобные разговоры совсем уж не к лицу мужчине вашего возраста и, простите, положения...
Эд де Туар пристально посмотрел на неё и собирался было снова открыть рот, но графиня опередила его:
- Мартина была кроткой и набожной женщиной – это вам скажет любой житель округи или даже всего острова. Какое уж тут колдовство?! Ну подумайте сами, мессир...
В голосе Бертрады звучал укор: как будто мудрая наставница терпеливо поучала своего неразумного, склонного к поспешным необдуманным выводам воспитанника.
Маркграф вдруг шагнул к ней и, заглянув ей в лицо, изменившимся голосом проговорил:
- Мадам, если хотите знать моё мнение, слушайте внимательно. Я думаю, причина гибели вашего мажордома и Мартины, которая, как мне сказали, в молодости была его любовницей, кроется в Бруиден да Ре. Что-то нечисто в этом поместье, какая-то тёмная история приключилась с его бывшими обитателями. И вы, мадам, прожив здесь столько лет, должны бы догадываться, что ещё, помимо постели, связывало этих людей. Что было общего между холостяком мажордомом, который служил графу Харибальду, и замужней женщиной, которую вы столь легкомысленно называете набожной?
На какое-то время в гостиной воцарилась тишина.
Алекто, которая, узнав о приезде маркграфа, слушала его разговор с графиней, стоя на верхних ступенях лестницы, затаила дыхание, боясь выдать своё присутствие. Конечно, она знала, что подслушивать нехорошо, что это противоречит правилам приличия и светского воспитания. Но она знала также и то, что порой подслушивание чужих разговоров может оказаться полезным. Как сейчас, например. Вдова пекаря Мартина и Мадобод, управляющий из Бруиден да Ре, были любовниками? Право же, неожиданное открытие... Но даже если всё так и было, это ведь не повод убивать обоих да ещё после стольких лет? И кому это нужно? Пекаря нет на этом свете уже лет десять; Мадобод никогда не был женат... Значит, как подозревает маркграф, этих двоих связывала некая общая тайна...
Алекто не успела додумать свою мысль – нарушив молчание, заговорила графиня.
- У меня никогда не было желания копаться в чужом белье, впрочем, как и доверять нелепым слухам, - неожиданно резко отозвалась Бертрада на слова собеседника. - Знаете, мессир, мне многое довелось пережить с тех пор, как я покинула материк. Меня пугала новая незнакомая жизнь на острове, но возвращаться назад, в Лютецию, не позволяла нужда... и гордость. Мне была необходима поддержка и крепкое надёжное плечо – и своё плечо мне подставил Харибальд де Лармор. В те годы наш брак дал повод для самых разных сплетен как в Лютеции, так и здесь, на Раденне. Людям нравится сочинять истории о других, и, чем эти истории нелепее, тем охотнее в них верят...
Графиня умолкла, поджав губы; очевидно, ей не хотелось в своих воспоминаниях быть более откровенной, чем она могла себе позволить.
Между тем промозглые сумерки за стенами дома сгустились, заползли в покои, наполняя их серым мраком. Почувствовав, как холод пробирает её уже до костей, а мрак давит со всех углов, Бертрада встала и подкинула в камин сухое полено. Вспыхнувший огонь осветил семейные портреты на стене – и взгляд графини невольно упал на последний в их ряду. Это был портрет Вальдульфа, старшего из братьев де Лармор, – широкий овал лица, низкие надбровия, крупный прямой нос, выпуклые чётко очерченные губы – полузабытый, почти чужой облик.
Бертрада поспешно отвела глаза в сторону.