Алекто всё ещё была не в силах пошевелиться. Вскоре в чёрном прямоугольнике смутно проявилась фигура; мгновение – и она обрела чёткие очертания.
- Кузина... – прохрипел узник. Прокашлялся, сделал шаг вперёд, насколько ему позволяла длина цепи, которой он был прикован к кольцу в стене, и воскликнул: – Где, чёрт подери, вас так долго носило?
Тем временем стражник укрепил факел в настенной скобе, и Алекто могла получше разглядеть Готье-Дагоберта. Лекарь провёл в заточении всего одну ночь, а выглядел так, будто его держали в подземелье несколько лет. Он согнулся в три погибели; его глаза казались двумя провалами в чёрных кратерах исхудавшего лица. Готье-Дагоберт смотрел на Алекто, у него сильно дёргалось веко. Он больше не был похож ни на самоуверенного целителя, ни на дерзкого похитителя маркграфского сына. И только яростная, хотя и бессильная злоба, горевшая в его взгляде, не позволяла усомниться: перед Алекто стоял безжалостный убийца, лишивший жизни ни в чём не повинных людей.
- Удивлены? – с кривой усмешкой спросил лекарь, не спуская с Алекто глаз.
- Мне передали вашу просьбу... – начала было Алекто, но Готье-Дагоберт тут же прервал её:
- Я не об этом! – Он махнул рукой, скривился ещё сильнее и продолжил небрежно: – Только вам, дорогая кузина, я могу сказать в глаза горькую правду о себе. Несколько лет назад, путешествуя по Нейстрии, я был ранен в драке с разбойниками и страшно страдал от ран. Мне удалось получить из трав целебный настой, который я сначала принимал, чтобы утолить боль, а потом просто привык к нему. Это было единственное средство, которое помогало мне избавиться от упадка сил, а может быть, и от чего-то близкого к отчаянию. Но, как сейчас оказалось, без него моё тело начинает дряхлеть и разрушаться с поразительной быстротой...
Алекто слушала молча, в изумлении глядя на человека, который, выбери он иную судьбу, мог стать знаменитым врачевателем.
- Я знаю, что меня казнят, как только герцог Ортенау во всеуслышание вынесет мне смертный приговор, – вёл дальше Дагоберт де Лармор-младший. – Но я подумал, что могу и не дотянуть до этого дня, а мне так не хочется оставлять вас в неведении, дорогая кузина. Будет очень жаль, если тайна Дома папоротников откроется вам... в день вашей смерти.
Готье-Дагоберт с нервным смехом вскинул голову; по судорожно вздрагивающему лбу и в углах смеющегося рта пробежала циничная гримаса.
Алекто сдвинула брови и, сердито стукнув кулаком по ладони, воскликнула:
- Смейтесь сколько угодно, а я всё-таки скажу, что вы умрёте гораздо раньше меня!
- Вы правы, – на удивление кротко согласился с ней Готье-Дагоберт, оборвав свой жуткий смех.
Эта короткая перепалка отчего-то сразу смягчила его, и он продолжил почти миролюбиво:
- Вы не поверите, кузина, как я люблю беседовать с вами. Всегда любил. Вы девушка, притом такая молодая, и так серьёзно говорите о самых умных вещах... Так как я признался вам в своей симпатии, то с моей стороны было бы подло не предупредить вас об опасности, которая будет подстерегать вас в праздник тёмного Самайна... то есть ровно через день. Верно, вы так увлеклись поисками неуловимого убийцы, что успели позабыть об этом знаменательном событии?
После слов Дагоберта Алекто почувствовала какую-то растерянность, которая затем сменилась тревогой. Ведь и вправду, за эти несколько последних дней она напрочь забыла и о празднике, и о своей собственной свадьбе, которая должна была состояться сразу по окончании Трескового карнавала. Из-за убийства мадам Арогасты карнавал закончился раньше обычного, и, хотя графиня де Лармор носила траур по сестре, уговор с маркграфом остался в силе. Алекто впервые всерьёз задумалась о том, чем объяснялась такая спешка с венчанием и какая из сторон больше стремилась к тому, чтобы эта свадьба состоялась? Мадам Бертрада никогда не скрывала, что в браке дочери с сыном маркграфа видит залог её благополучия и что только союз с этим влиятельным семейством спасёт Бруиден да Ре от разрушительной тяжбы с сёстрами де Монфор. Но по какой причине Эд де Туар столь заинтересован в браке своего сына с единственной наследницей Дома папоротников? И почему сам Данафрид мечтает заполучить имение раденнских графов де Лармор?
Размышляя об этом, Алекто вспомнила последний разговор мэтра Хильдена с графиней.