— Погоди, — тихо сказала Алена. И что-то такое было в ее голосе, что Аспирин моментально уселся на место.
За столом сделалось тихо. Любовь Витальевна перевела взгляд на Аспирина. Он поперхнулся чаем.
Она-то, похоже, помнила его прекрасно, но воспоминания не были ни теплыми, ни ностальгическими.
— А ты растолстел, Алексей. Что же, хорошо живешь, оно и видно…
Аспирин смотрел в глаза, подведенные черными стрелками, и по-прежнему не мог вспомнить ничего. Наверное, так чувствуют себя люди, страдающие амнезией.
— Ну ладно, — Любовь Витальевна поднялась. — Алена, собирай вещи, нам еще на электричку успеть. Сегодня у Ивановны перетопчемся, а завтра…
— Я не поеду, ма, — тихо сказала Алена.
Участковый тоскливо поморщился. Любовь Витальевна даже не удивилась.
— Поедешь. У меня из-за тебя язва открылась, хожу, чуть не падаю. Так, бери все, что он тебе купил, одевайся…
Алена отошла к окну. Глубоко засунула руки в карманы спортивной курточки:
— Я не пойду. Я останусь здесь.
Любовь Витальевна встала — закачался стол. Неторопливо и уверенно, как носорог, двинулась к Алене. Ухватила ее за плечо.
— Ты, дрянь такая, еще придумай, что отцу скажешь. Еще жопа от ремня синяя будет, и правильно, не буду тебя защищать, поганку. Пошли!
И она поволокла Алену в коридор — все так же неторопливо и вместе с тем неудержимо, как и полагается настоящей матери.
Аспирин снова взглянул на Мишутку — тот сидел на подоконнике с видом совершеннейшей игрушки. Старой. Не очень чистой. Беспомощной. Участковый, глядя в сторону, поднялся из-за стола, отодвинул нетронутую чашку с чаем:
— Алексей Игоревич, у меня к вам будет разговор…
— Потом, — сказал Аспирин.
В прихожей раздраженно взревела Любовь Витальевна.
— Ах ты…
— Я не пойду!
— Пойдешь!
Звук пощечины.
Аспирина будто облили кипятком. Он вылетел в прихожую, поскользнулся и чуть не упал. Алена извивалась в руках матери, та попеременно то хлестала дочь по щекам, то пыталась натянуть на нее зимнюю куртку.
— Ах ты дрянь, распустилась… Как распустилась, сволочь! Ну подожди…
Аспирин перехватил руку Любовь Витальевны. Резко рванул на себя. Женщина охнула и выпустила Алену.
— Алексей Игоревич, — предостерегающе сказал участковый.
Любовь Витальевна сузила глаза:
— Убери руки. Защитничек. Где ты был, когда я над коляской ревела — одна? Когда я в секонд-хенде вонючие ботинки покупала, чтобы было в чем ребенка в садик вести? Где ты был? В Париже?
Алена прижалась лопатками к зеркалу. Переводила взгляд с матери на Аспирина и обратно. Щеки ее горели, она едва сдерживала слезы.
— Не надо эмоций, — сказал участковый. — Все решает закон. По закону вы, Любовь Витальевна, имеете полное право…
— Я никуда не пойду, — сказала Алена шепотом.
Любовь Витальевна шагнула вперед, но Аспирин успел раньше и оказался между ними как раз в тот момент, когда рука женщины потянулась к Алениному уху.
— Это мой дом. Если вы не уйдете, я вызову милицию.
— Да ну? — Любовь Витальевна с вызовом посмотрела на участкового.
Аспирин распахнул входную дверь:
— Уходите.
Любовь Витальевна уперлась руками в бока:
— Или что?
— Или я спущу вас с лестницы, — пообещал Аспирин, мельком взглянув на участкового. Тот хмыкнул:
— Привычное это дело для вас, я погляжу… Любовь Витальевна, можно вас на минуточку?
— Я никуда не уйду без нее!
— Нет, вы уйдете, — тихо сказал Аспирин.
Она смерила его взглядом, от которого завял бы, наверное, даже самый уверенный в себе кактус. Аспирин не выдержал и потупился.
— Век бы тебя не видать, — тихо сказала Люба из Первомайска. — Дерьмо ты, а не мужик.
— Леша?
Он сидел за включенным компьютером. Глядел поверх экрана — в окно, где мотались под ветром мокрые деревья, где нависали над крышами тучи. Близилась перемена погоды. Большая перемена.
— Леша, ты котлеты будешь?
— Скажи мне честно. Она твоя мать?
Пауза.
— Да.
— Значит, ты мне врала? Все-все врала? Нет у тебя никакого брата?
Она уселась рядышком, на край кровати.
— Помнишь, я тебе говорила… Реальность переваривает меня. Я встретила тебя… и соврала, что я твоя дочь. И так получилось, что это правда.
— Правда, — тускло повторил Аспирин. — Значит, вот она какая, Люба из Первомайска… Поразительно. Потрясающе. И что, ее муж бьет тебя ремнем?
— Пока нет, — Алена неопределенно пожала плечами. — Пока только грозился.
— Какой я идиот, — тихо сказал Аспирин. — Значит, ты уедешь в Первомайск… А она подаст на меня в суд — на алименты.
Алена чуть усмехнулась:
— Ну, ты можешь не доводить дело до суда…
— Разумеется, — сказал он чужим голосом. — Только, ты учти, официальные доходы у меня не такие большие…
— Ты пойдешь со мной? — спросила Алена.
Он повернул голову:
— Куда?
Они шли по блестящим от дождя улицам. Ветер дышал теплом: наконец-то наступила весна. У Алены за спиной был школьный ранец, из него торчала мягкая медвежья голова. В правой руке — футляр со скрипкой. Левой она вцепилась в руку Аспирина.