Знала о нем и полиция. В числе других революционеров она занесла его в свои списки. Вот почему накануне демонстрации в квартирах Прокофия Джапаридзе и Николая Домостроева был произведен обыск. К счастью, никаких улик он не дал. Революционеры, уже обладавшие некоторым опытом конспирации, заблаговременно припрятали все отпечатанные на гектографе листовки и прокламации.
Настал день 1 Мая. За городом, в районе Соленого озера, рабочие тайно празднуют первую маевку. Для отвода глаз на зеленой лужайке белеют скатерти. На них разложены помидоры, огурцы, лук. Расставлены и кувшины с вином. Если сунется какой-нибудь шпик, можно представить дело так, что это всего-навсего пикник. А что касается Красного знамени с портретами Маркса и Энгельса, так его легко быстро спрятать.
Ораторы произносят горячие речи. Это — товарищи Коба (Джугашвили), Михаил Калинин, Ипполит Франчески, Миха Бочоридзе, Миха Чодришвили и другие.
Берет слово и Прокофий Джапаридзе. Брови его гневно сдвинуты, глаза блестят. Взмахивая сжатой в кулак рукой, он говорит:
— Рабочие должны бороться за свои права! Протестовать против низкой заработной платы, плохих условий работы, издевательств! Если хозяева откажутся исполнять наши требования, надо объявлять забастовки!..
Раздаются дружные аплодисменты.
Но договорить «Неистовому» не удается. Один из рабочих, поставленных в охрану, свистит в два пальца. Все оглядываются: по дороге, ведущей к месту «пикника», приближается всадник. Моментально наливаются чарки, и вся компания дружно затягивает одну из грузинских народных песен. А всадник все ближе и ближе, теперь уже видно, что это стражник. Прокофий что-то заговорщически шепчет товарищам, те весело улыбаются, перемигиваются и согласно кивают головами.
Стражник, не сходя с коня, устрашающе шевелит усами и строго спрашивает:
— Что это у вас здесь происходит? По какому праву?
Вместо ответа Джапаридзе наливает полный рог вина и подносит уже спешившемуся «стражу порядка».
— Господин начальник! — громко говорит он. — По старинному грузинскому обычаю мы собрались здесь, чтобы выпить, закусить и спеть наши любимые песни. Я не прошу вас петь с нами песни, я прошу вас с нами выпить!
И пока стражник, все еще с недоверием, берет в руки рог с вином, Прокофий подает незаметный знак, и все поднимают чарки, чокаются и хором горланят:
— За ца-ря!..
Не выпить за царя стражник не может и, запрокинув голову, опустошает рог. Он тянется к закуске, но ему вновь протягивают наполненный рог и опять хором:
— За оте-че-ство!..
Не выпить за родину тоже никак нельзя. Стражник опустошает второй рог. Ему тут же подносят третий и уже с ноткой издевки в голосе произносят: — За ве-ру!..
После трех рогов «за веру, царя и отечество» _ стражник порядком осоловел. Только тогда его усадили и позволили закусить. Но чарка следовала за чаркой, и незваный гость все больше и больше пьянел.
А тосты становились все смелее и смелее. Кто-то провозгласил:
— За пролетариат!
Все чокнулись и выпили, а вместе со всеми и стражник.
— Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
У стражника уже заплетался язык, и, ровным счетом ничего не понимая, он что-то бормотал…
Наконец Джапаридзе встал и громко сказал:
— За революцию, товарищи!
— За лево… рево… Кто дозволил?..
Это были последние слова стражника. Едва договорив их, он свалился на траву мертвецки пьяный и могуче захрапел…
Рабочие, собрав скатерти и остатки пиршества, поспешно разошлись, оставив спящего стражника.
— Маевка состоялась! — с гордостью говорили по дороге рабочие.
Первая маевка тифлисского пролетариата. В этот чудесный день рабочие сами убедились, что их сила в сплоченности, организованности, единстве.
Но для Прокофия Джапаридзе маевка не прошла без последствий. Тифлисское жандармское управление установило теперь за ним постоянное наблюдение.
Первый арест
Мать Прокофия, Анна Григорьевна, все эти годы жила в том же селении Боква. Как-то пришло от нее письмо с вестью: сестра Пакии, Вера, вышла замуж и переехала к мужу в селение Аргветы Шорапанского уезда. Мать сообщала, что теперь она сможет приехать к сыну.
Как было не радоваться этому сообщению! Прокофий очень любил мать и сестру и нередко огорчался, что не может им помочь материально, влиять на их жизнь, проявить заботу. Ведь революционная деятельность, которой он посвятил свою жизнь, поглощала целиком все его силы и время.
Прокофий нашел подходящую квартиру на Николаевской улице. Мать приехала, и они зажили вдвоем.
А потом вскоре приехала погостить Вера. Брат встретил ее с мужем на вокзале, привез их домой.
В комнату занесли огромные корзины и ящики, полные фруктов, сладостей и других деревенских яств.
Прокофий вынул из корзины пахучие гроздья винограда, чурчхелу — застывший виноградный сок с орехами, пироги с сыром, мед. Затем сбегал вниз и позвал товарищей, ожидавших в потайной комнате. Нерешительно остановились они в дверях.
— Заходите, ребята, посидим вместе! — сердечно пригласила Анна Григорьевна.
— Друзья моего брата — мои друзья. Прошу вас, разделите с нами трапезу! — поддержала Вера предложение матери.