Алёша Карпов

Время шло. Следователь, казалось, забыл даже думать о своем молодом узнике. Партию каторжан вместе с Ершовым и Папахиным давно отправили на ближайшие рудники — новое место каторжных работ, а следствие о попытке их освободить все еще продолжалось. Находясь в общей камере, Алеша познакомился со многими заключенными. Через тюрьму без конца проходили ссыльные. Их гнали со всех концов необъятной России. Гнали в далекую Сибирь, на Камчатку. Однажды ночью привели особенно большую партию. Алеше пришлось даже потесниться на нарах. Каково же было его удивление, когда, проснувшись утром, он увидел около себя Маркина. От радости у Алеши заблестели глаза.

— Это вы, Данила Иванович?! — хватая его за руки, спрашивал Алеша сквозь слезы. — Как же вы сюда попали. Неужели тоже в ссылку?

— Да, Алеша, в ссылку, — с грустью ответил Маркин. — На десять лет в Якутск.

— За что же?

— Начальству виднее. Захотели, и без вины виноватым сделали. В наше время от тюрьмы честному человеку не уйти. — Данила Иванович задумчиво посмотрел на Алешу. — Ну, а ты как сюда попал?

Алеша рассказал Маркину все, что с ним случилось за последние полтора года. Слушая этот нехитрый рассказ, Маркин с гордостью смотрел на Алешу. Потом привлек его к себе и, гладя длинные волосы, сказал:

— Рать молодая растет!..

Алеша удивленно поднял глаза.

— Да, да, — продолжал Маркин. — Как в сказке! Разрубили двух воинов пополам, а их четверо стало. Четырех разрубили, восемь сделалось, и так, чем больше рубили, тем больше росло войско, пока злодеи не испугались и не бросились наутек.

Маркин умолк и долго сосредоточенно смотрел куда-то вдаль.

Алеша с любовью смотрел на Маркина, жался к нему, как к близкому, родному человеку.

В камере было тесно и шумно. Заключенные, разбившись на группы, обсуждали один и тот же вопрос: о неизбежности скорой войны. Один из надзирателей вчера тихонько сказал, что повсюду началась тайная мобилизация, что скоро будет объявлена амнистия.

Слушая разговоры об амнистии, Алеша вопросительно смотрел на Маркина, но тот хмурился и молчал. А когда Алеша спросил, что он об этом думает, ответил угрюмо:

— Не люблю болтать прежде времени. Поживем, увидим. Скорее всего, уголовных освободят, а нашего брата еще крепче на замок запрут.

— А вдруг и нас в солдаты заберут?

— Эге, брат, многого ты захотел, — засмеялся Маркин. — Дай тебе оружие, а ты его возьмешь да против царя-батюшки и повернешь. А то солдатам глаза на правду откроешь.

После завтрака им удалось устроиться у подоконника. Алеша снова попросил, чтобы Данила Иванович рассказал, за что его ссылают в Сибирь.

— Это, брат, длинная история, — вздыхая и, как видно, стараясь восстановить в памяти все детали этой истории, задумчиво ответил Маркин. — Поработать пришлось нам немало. Много товарищей спасли мы, Алеша, за это время, но немало их и потеряли.

Маркин замолчал и долго смотрел затуманенным взглядом в угол.

— В утреннюю смену это было, с самого верха оборвалась клеть. Коваленко, Еремей и еще десять человек погибли. Канат подрезанным оказался. В тот же день исчез с завода Рихтер. Сразу было видно, что это его рук дело. Потом узнали, что Рихтер в правлении общества в Петербурге окопался. Виновников порчи каната, конечно, не нашли. Следствие прекратилось. Вот тут-то, еж тя заешь, наши ребята и надумали счеты свести. Миша Маихин и Федя Зуев. Ты их знаешь, конечно?

— Соседи мы, товарищи. Как же не знать, — торопливо ответил Алеша, уставившись на Маркина загоревшимся от любопытства взглядом.

— Собрались. Никому ничего не сказали, и ходу. И куда, ты думаешь? В Петербург. К самим главарям решили наведаться. Ясное дело, если бы мы знали, то, возможно, и не допустили бы этого. Ну, а тут все было сделано втихомолку. Упрекал потом нас товарищ Мартынов. Говорил, что мы не анархисты, что наша задача не убийства, а политическое завоевание масс. Мы тоже понимаем. Да ведь ребята-то нас не спрашивали. Прикатили в Петербург и прямо к дворецкому или еще как он у них там называется. Вот так и так, говорят, пустите нас к самому председателю. Мы от самого заместителя посланы. Почему они так говорили и кого имели в виду — я до сих пор понять не могу. Потом, месяца через три, на одном из допросов этот же дворецкий сказал, что они ему говорили, будто бы они от заместителя председателя комитета; и фамилию мою назвали. Но это уж не иначе, как его кто-то научил.

Маркин умолк, закрыл глаза и глубоко вздохнул, потом тряхнул головой, видимо, стараясь припомнить, на чем оборвалась его мысль.

Затаив дыхание слушал Алеша рассказ Данилы Ивановича.

Вспомнив, на чем он остановился, Маркин продолжал: